Власть пса

– Т-с-с, государственная тайна! – смеясь, губернатор махнул рукой в сторону жены.

Джордж хотел было рассказать о том, как его мать без посторонней помощи сумела раздобыть деньги на строительство херндонской больницы, но тут жена губернатора поинтересовалась:

– А на пианино ваша матушка не играла?

– О нет, совсем не играла. Хотя я столько раз слышал, как она мечтала научиться.

– То есть играете только вы, миссис Бёрбанк?

– Не то чтобы я хорошо играю… – промямлила Роуз, с трудом шевеля онемевшими губами. – В прошлом, еще до первого брака, я работала тапером в кино, – улыбнулась она, – но потеряла былую сноровку.

– Роуз, – возразил Джордж, – ты же так много упражнялась, ну что ты!

– Вы слишком строги к себе, – заметила леди. – Ну же, сыграйте нам что-нибудь.

– С удовольствием послушаем, – согласился губернатор.

Пианино, смекнул он, сможет стать прекрасным завершением их неловкой встречи. Прозвучит последняя нота – и можно будет встать и откланяться. Эту роль нередко выполняла последняя чашка кофе, иногда последняя взятка в висте или, бывало, и настойчивый звон телефона.

Роуз оглянулась на мужа, но тот лишь с гордостью улыбался, и девушке ничего не оставалось, как направиться к пианино, из-за которого молодой швед едва не сломал спину, а ей пришлось терпеть жестокое передразнивание Фила. Инструмент находился прямо напротив обеденного стола, где уже убрали посуду, кроме приборов на месте Фила. От мысли, что он подстроил все это и теперь сидит где-нибудь до предела довольный собой, Роуз накрыло возмущением. Безжалостная злоба Фила настигла ее – ладони вспотели, в горле пересохло.

– Хорошо, – улыбнулась Роуз. – Я попробую.

Кое-как ей удалось справиться с простеньким вальсом Штрауса. Она играла механически, бездумно, – так ребенок повторяет вызубренную гамму. И после коротких аплодисментов слушатели застыли в ожидании.

– А ту, что мне нравится сыграешь, Роуз? – попросил Джордж.

– Это какую? – уточнила девушка, пытаясь выиграть время и отогнать странное оцепенение, уже охватившее ее плечи и медленно подползавшее к рукам и пальцам.

– Ну, ту. Про цыгана.

– А, «Все как у цыган».

Роуз вспыхнула. Джордж прекрасно понимает, что значит для нее эта песня, и ему известно, что Роуз об этом знает. Простая сентиментальная мелодия, после каждой фразы которой она добавляла от себя небольшую коду, звонкий каскад нот, придававший песне особенный шарм. Трогательная мелодия, от которой душа поет и улетает в призрачный мир сладостных мечтаний. Удивительно, что Джордж, весь такой прозаический и косноязычный, почувствовал в этой песне то же, что и она. Даже, может статься, его любовь к этой мелодии и пробудила в ней любовь к нему самому – еще тогда, когда она играла для него в гостинице на старом механическом пианино.

Потерев профессиональным жестом руки, Роуз выдохнула и прикоснулась к клавишам, однако тут же осознала, что пальцы ее ничего не чувствуют и ничего не помнят. Она сложила руки на коленях и с ужасом взглянула на них. Готовясь пробить, часы за ее спиной щелкнули, и девушка решила подождать их звонких ударов, в надежде, что они снимут с нее злое проклятие. Однако и после боя часов голова оставалась пустой, а пальцы – столь же безжизненными.

– Простите, – робко улыбнувшись, повернулась Роуз к слушателям. – Не помню ее.

Джордж приоткрыл от удивления рот, но ничего не сказал. Впервые Роуз увидела на его лице разочарование. Впервые она подвела его, не в силах спасти положение.

– Бывает, ничего страшного, – поддержал ее губернатор.

– Знали бы вы, как я вечно все забываю, – вторила ему жена.

– Речи. Я забывал собственные речи, – едва не рассмеявшись, добавил мужчина.

– Однажды в пансионе я играла в пьесе, и, когда пришло время исполнять роль, я открыла рот – и оттуда не вырвалось ни звука, ни слова.

– Прошу меня простить, – оправдывалась Роуз. – Все как будто из головы вылетело.

– Ничего, – успокаивал ее губернатор, – правда-правда, ничего страшного.

– В любом случае нам уже пора, я и не заметила, что уже так поздно. Нынче так рано темнеет, совершенно сбивает с толку. Но ничего, скоро наступит лето, прекрасное долгое лето!

Снова они стояли у губернаторской машины. Скрывшись за горами, солнце унесло с собой и весну. Лужи на автомобильной площадке затянулись паутинками льда.

– Было просто замечательно! – воскликнула леди. – Надо обязательно увидеться еще раз.

Мужчины обменялись рукопожатием. Джордж придержал дверцу для губернаторской жены.

– Приезжайте к нам еще, – сказала Роуз.

– Непременно!

Джордж взглянул на новенькие дутые шины и, улыбнувшись губернатору, еще раз пнул их.

– Удачи вам с шинами! Хороший получился вечер.

– Спасибо, Джордж, спасибо! – ответил губернатор, забираясь в машину, и все помахали друг другу на прощание.




– Сейчас приду, – предупредила Роуз, когда Джордж направился в спальню.

Подождав, пока дверь закроется и Джордж снимет рубашку и ботинки, без которых он ни за что не вернется в гостиную, девушка приблизилась к столу и принялась торопливо убирать тарелку, бокал и приборы Фила. Торопливо, но осторожно. Боясь зазвенеть фарфором, когда будет ставить посуду в шкаф, она даже сняла кольцо. Впрочем, волновало ее не то, что Джордж может услышать, чем она занимается, а то, что звук нетронутых приборов Фила вдохнет в них новую жизнь. Встречи с ними утром она бы просто не вынесла.

Когда Роуз вернулась, Джордж уже лежал в постели, однако свет оставался включенным.

– Прости. Прости, что я так плохо играла.

– Все в порядке. Страх перед сценой может случиться с каждым, особенно если губернатора видишь впервые в жизни. Может, коктейли так подействовали?

Страх перед сценой был здесь ни при чем. Играть перед губернатором не страшнее, чем играть перед посетителями гостиницы или зрителями движущихся картинок. Не кажется ли Джорджу странным, что оцепенела она всего лишь при виде столовых приборов одного-единственного человека, к тому же отсутствующего? Эти мысли напомнили Роуз о черепе, что стоял на столе Питера в Херндоне. Никогда он ей не нравился.

Раздевшись в ванной, Роуз задержалась, чтобы выпить стакан воды. Голова раскалывалась. Где же аспирин?

Когда Роуз опустилась на постель, Джордж лежал молча и лишь беззвучно повернулся на бок. Слышалось только его мерное дыхание, и девушка стала дышать так же ровно, притворяясь спящей. Однако в голове ее беспорядочно вертелись события минувшего дня, обостренные темнотой ночи. Зачем она рассказала губернаторше, что за пианино в последний раз сидела в оркестровой яме движущихся картинок? Она ведь так хотела показать леди, что Джордж женился на достойной девушке. Тут и думать нечего – все дело в Джонни. Повторный брак – извечная дилемма. Не случайно богословы, утешая свою совесть, говорили: браки не заключаются на небесах[16].

Джордж прочистил горло – он не спал, и Роуз взяла мужа за руку. На улице послышался лай собак – одной, другой, третьей, внезапный отчаянный лай. Щелкнула щеколда барака, раздался мужской крик: «Молчать!» – и в ту же секунду лай прекратился. Роуз представила, как собаки, поджав хвост, спрятались под домом.

Рука Джорджа напряглась.

Прислушалась и Роуз – стук копыт где-то вдалеке, осторожный мерный топот, траурный марш по замерзшей земле. Крещендо – всадник приближался к дому. Диминуэндо – скакал к амбару. И стук прекратился.

Снова собаки. Рявкнул голос, уже другой.

Роуз вздрогнула.

Джордж закашлялся.

Фил.

Как долго заводил он лошадь в темноту амбара, как долго ослаблял стропы кожаной подпруги. Как долго снимал седло, попону, вешал седло на крюк и наконец выпускал коня во двор к кормушке.

Они услышали звук отворяющейся двери. Дверь плотно закрылась – спокойно, будто дело было в полдень. Поступь проворных шагов. Ветер пронесся по коридору и засвистел в щели следующей двери. Дверь в спальню Фила затворилась. Из ванной послышалось шмыганье и покашливание.

Выбравшись из-под одеял, Джордж присел на край кровати.

– Ты чего?

– Пойду поговорю с ним.

– Поговоришь?!

– Не знаю, наверное, я слишком грубо с ним обошелся.

– Грубо?!

– В конце концов, он мой брат.

– Да, я понимаю. Иди.

Одевшись, Джордж пришел к брату и стоял посреди комнаты, пока глаза его не ухватили бледный отлив латунной кровати.

– Фил?

– Да? – ответил брат по-дневному ясным голосом.

– Думал зайти и…

– Вот ты зашел. Что-то хотел сказать?

– Фил, я не должен был говорить то, что сказал тогда.

Зашелестела папиросная бумага. Вспыхнула и погасла спичка. Снова стало темно. Фил затянулся, и отсвет сигареты на мгновение осветил его лицо.

– Свои извинения, вы двое, оставьте при себе.



Тем временем губернаторская чета подъезжала к Херндону, где для них была приготовлена комната в гостинице. Долгие мили – ввиду удивительной неспособности наслаждаться компанией друг друга и хоть как-то контактировать – оба ехали молча. Даже с собственной женой губернатору было непросто поделиться убеждением, что люди встречаются друг с другом разве что от скуки или ради выгоды. Он хорошо понимал, что визит губернатора – событие немалое. Их приезд был призван стать дебютом для новой миссис Бёрбанк. Свой резон имелся и у губернатора – Бёрбанки вкладывали в его компанию тысячи долларов, и он не желал их терять. Что же он чувствовал теперь? Жалость. Он жалел жену Бёрбанка.

– Кто бы мог подумать, что Джордж Бёрбанк женится на такой красивой женщине.

– Подкури-ка мне сигарету. Не такая уж она и красивая. Ужасный сквозняк в машине! Впрочем, даже если она и симпатичная, она напугана и только делает вид, что привычна к коктейлям. Они явно на нее подействовали.

– Не заметил.