Видение

Она пролезла внутрь и встала на порог, который возвышался над полом на три фута, а затем ступила на пол. Она огляделась вокруг, но разглядеть в помещении ничего не могла.

Макс, поглядев в одну и другую сторону, последовал за ней, прикрыв окно и заперев его на задвижку.

— Здесь еще темнее, чем было там, снаружи, — сказала она. — Мы на каждом шагу будем обо что-нибудь спотыкаться, если я не воспользуюсь фонариком.

— Только будь уверена, что ты не направляешь его в окно, — заметил он. — Прикрой его чем-нибудь.

Она, включив фонарь, прикрыла его левой рукой.

Зал ресторана вмещал примерно тридцать столиков, и все они были привинчены к полу. Так как стулья нельзя было привинтить к полу, то все они были сдвинуты в один угол до того времени, когда весной Кимбалл вновь откроет ресторан.

Единственным входом в кофейню для публики служили двойные застекленные двери, которые вели из павильона, небольшой частью которого и являлся ресторан. Убийца сломал замок. Когда Макс толкнул двери, чтобы открыть их, они тяжело сдвинулись с места на несмазанных петлях, издавая неприятный скрипящий звук.

Он тихо постоял какое-то мгновение, прислушиваясь к замирающим звукам этого помещения. Наконец он сказал:

— Ты действительно уверена, что его еще здесь нет?

— Абсолютно.

Хотя ее психические ощущения не всегда бывали полными, они никогда не подводили ее. Она надеялась, что ее дар не обманет ее и на этот раз. Потому что, если она обманулась и убийца был уже здесь и ждал, она может считать себя уже мертвой.

— В чем дело? — спросил Макс.

— Я вижу... — Она пыталась удержать видение, но оно быстро исчезло. — Кто-то умрет сегодня ночью у подножия этой лестницы.

— Один из нас?

— Не знаю.

— Убийца?

— Надеюсь.

— Это будет он, — убежденно сказал Макс. — Не мы. Мы будем жить. Мы должны. Я знаю.

Не столь уверенная в этом, как он, отказываясь думать об этом из страха, что мужество покинет ее, она спросила:

— Где нам лучше ждать его?

— Я буду ждать его у подножия лестницы. А ты — наверху, на башне.

— Наверху... о нет!

— О да.

— Я останусь с тобой, — сказала она.

— Послушай, если Лоу просигналит нам из машины, чтобы предупредить нас, находясь здесь вдвоем, мы его не услышим. Но если ты будешь на башне...

— Забудь об этом.

— ...на смотровой площадке...

— Макс, я останусь здесь, с тобой.

— Нет, черт возьми! Нет!

Она отошла от него на шаг.

Его лицо потемнело от ярости.

— Только я разбираюсь в оружии. Если случится так, что мне надо будет стрелять, ты окажешься у меня на пути. Если мне надо будет сделать резкое движение, у меня не будет времени стоять и ждать, находишься ли ты на линии огня или нет.

— Я не безнадежная идиотка, — тихо сказала она. — Я не буду стоять у тебя на дороге.

Он посмотрел на нее и ничего не сказал.

— Ну, а если у меня будет видение, очень важное, а я буду находиться там, наверху? Как я смогу тебя предупредить, что должно случиться?

— Я буду у подножия лестницы, всего в шестидесяти футах от тебя. Если в этом будет необходимость, ты легко спустишься сюда.

— Я не знаю...

— Или делай то, что я сказал, и поднимайся на смотровую площадку, или, помоги мне Бог, я ударю тебя, легко, как только я смогу, но достаточно сильно, чтобы выкинуть тебя отсюда. Я засуну тебя в «мерседес» и брошу всю эту затею ко всем чертям.


— Ты не сделаешь этого.

— Не сделаю?

Она знала, что он не бросается пустыми угрозами.

— Я сделаю это, потому что я люблю тебя, — сказал он. — И я не хочу, чтобы тебя убили.

— А я не хочу, чтобы тебя убили, — возразила она.

— Хорошо. Тогда послушай меня. У нас останется больший шанс, что мы выживем, если ты не останешься здесь и не будешь отвлекать меня, когда начнется стрельба.

Внутри нее боролись противоположные эмоции.

— А ты убьешь его?

— Если он вынудит меня.

— Делай это, не колеблясь, — сказала она. — Не оставляй ему ни одного шанса. Он слишком умен. Стреляй в него сразу же, как только его увидишь.

— Полиция может с этим не согласиться.

— К черту полицию.

— Мэри, ты поднимешься наверх или нет? У нас уже нет времени. Или ты поднимаешься, или я вытащу тебя отсюда. Все зависит от твоего решения, но принять его ты должна очень быстро.

Частично потому, что она увидела проблеск истины в его аргументах, а частично потому, что у нее не было другого выбора, она сказала:

— Хорошо.

Они быстро подошли к лестнице. У ее подножия, положив ей руки на плечи, он поцеловал ее.

— Когда поднимешься наверх, не стой на открытом месте, разглядывая панораму. Даже в такой темноте кто-нибудь снизу сможет тебя заметить. Если убийца увидит тебя, он не пойдет сюда. Он вернется назад. Ты сказала, что рано или поздно нам придется с ним столкнуться. Так вот, раз это неизбежно, лучше покончить с этим сегодня.

— У кого будет фонарь? — спросила она.

— У тебя.

— А ты... останешься тут в темноте... один на один с ним?

— Если я зажгу фонарь, увидев его, — сказал Макс, — я превращу себя в удобную мишень. Кроме того, если он не в курсе, что я поджидаю его, он не пойдет в абсолютно темное здание и не рискнет передвигаться по нему без фонаря. И тогда я засеку его раньше по свету его фонаря.

Она снова поцеловала его и, повернувшись, побежала вверх по лестнице.

Наверху она погасила фонарь и мгновение молча стояла на сильном ветру, наблюдая за парадом яхт в заливе. Затем она, последовав совету Макса, села спиной к стене перегородки, окружавшей смотровую площадку.

Темнота. Какие-то огни. Но мало.

Опять одна. Абсолютно одна.

Нет. Не одна. Откуда пришла подобная мысль? Макс ведь был рядом.

Ветер прорвался сквозь перегородку, завывая человеческим голосом.

Она поежилась в своем замшевом пальто и пожалела, что на ней не было шерстяного свитера.

Скоро начнется дождь. Он уже чувствовался в воздухе.

Она нажала на кнопочку на своих ручных часах, и цифры загорелись в темноте кроваво-красным цветом.

Глаза.

Внезапно она вспомнила блестящие красноватые глаза, которые она видела в домике Бертона Митчелла. Она не могла вспомнить, какое лицо соответствовало этим глазам, — только глаза... и звук крыльев... и ощущение, что эти крылья покрыли ее всю... и эти глаза, дикие, нечеловеческие...

Также она вспомнила кое-что еще — негромкий голос где-то в глубине ее памяти, шепчущий, но настойчивый:

«Я демон и вампир. Мне нравится вкус крови».

Кто-то сказал ей эти слова в домике Митчелла тогда, двадцать четыре года назад.

Кто? Бертон Митчелл? А кто еще мог быть?

Хоть она и пыталась использовать свой психический талант, чтобы совместить эти живые воспоминания с ясновидением, она не могла сколь-нибудь значительно прояснить эти смутные, туманные образы, которые зловеще пульсировали в ее мозгу. Мистическое лицо разговаривавшего с ней тогда создания так и оставалось неопознанным.