Весна умирает осенью
Часть 9 из 37 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ты как-то спрашивала меня, что я знаю о Портмане…
– Да, вот только ты отказался рассказывать – мол, все это сплетни!
– Конечно сплетни. Но пару очень громких дел мне удалось раскрыть только потому, что я не стал игнорировать слухи. Проверив их, вышел на серьезную гипотезу.
Оливия улыбнулась в темноту – неисправим! В любую секунду готов переключиться на работу…
– Наш друг Портман, – продолжил Родион, сладко потягиваясь, – обладает настолько колоритной и запоминающейся внешностью, что мне сразу показалось, что я его уже где-то встречал. Ввел его имя в поисковик и обнаружил фотографии со дня рождения одной богатой вдовы, который отмечался в замке Шантийи несколько лет назад. Я тогда оказался в числе приглашенных…
– Какой размах! – восхитилась Оливия, вспомнив, как они прогуливались июльским деньком по роскошному парку, разбитому рядом с замком Шантийи.
– Да, представь себе – прямо напротив замка, рядом с лебединым прудом, установили исполинский шатер. А в нем все чин чином: свечи, канделябры, люстры, крахмальные скатерти. Так вот Портман сидел тогда рядом с виновницей торжества, буквально обволакивая ее вниманием. Кружился с ней в вальсе, провожал за стол под локоток, бурно восхищался, сверкая влажными глазами. Я смотрел и удивлялся: к чему такой дивертисмент? Ведь выглядит абсурдно! Даме исполнялось пятьдесят, и этот сатир с его страстными ухаживаниями смотрелся просто нелепо…
– И что же дальше?
– А дальше в одном из изданий промелькнула информация о том, что мадам передала в дар частному парижскому музею часть коллекции своего покойного мужа. Выступая на открытии экспозиции, она произнесла высокопарную речь, которая сводилась примерно к следующему: «Перефразируя высказывание великого Леона Толстого, искусство должно быть доступно каждому, а не служить забавой для праздного класса людей. Как жаль, что к этому пониманию я пришла так поздно… И все благодаря моему единомышленнику – главе культурного фонда Марку Портману!»
– То есть ты хочешь сказать, что он – профессиональный альфонс?
– Нет, это было бы слишком очевидно. Вишневская была умной женщиной и если и окружала себя юнцами, то вполне осмысленно. Она понимала, что может представлять для них интерес лишь одного свойства, поэтому не попадала ни в какую эмоциональную зависимость. А просто развлекала себя, меняя их, как наряды… Денег на это хобби у нее было предостаточно. К тому же Портман далеко не юн и вряд ли мог увлечь Зою. Думаю, скорее всего, он просто спекулировал на страстной увлеченности искусством и, в частности, творчеством ее отца – единственного мужчины, которого Зоя по-настоящему любит. Черт, – осекся Родион, – говорю о ней, как будто она жива…
Оливия тягостно вздохнула:
– Ты знаешь, у меня до сих пор не укладывается в голове: как все это могло случиться?! За те часы, что мы провели вместе, я целиком попала под ее обаяние. Зоя была умной, рафинированной женщиной и прекрасной собеседницей. Об отце она говорила так искренне, так страстно, как ни об одном другом мужчине – тут ты прав. Сейчас кое-что тебе покажу…
Она выпрыгнула из постели и побежала, едва касаясь пола, в прихожую. Оттуда притащила свою сумку и, усевшись по-турецки на кровати, выудила из нее планшет. Открыв библиотеку видеофайлов, ткнула на один из них.
– Это эпизоды Зоиного интервью. Перекачала их себе с разрешения Аврелия – поклялась ему, что исключительно «для личного пользования», – пояснила она, дожидаясь, когда появится картинка.
– Жандармы забирали у тебя планшет?
– Нет, меня ведь не арестовали, а задержали для дачи показаний. Так что не имеют права. Но они предупредили, что при необходимости могут потребовать отснятый материал. Ох, Габи это не понравится…
– Ну, не ей возмущаться – втянула тебя в такую историю! – мгновенно обозлился Родион, который и без того не сильно жаловал эксцентричную и ветреную Габи.
Тут экран коротко вспыхнул, и пошел видеоряд.
«Отец любил приключения, – Вишневская повернула голову и с нежностью взглянула на фотографию в рамке. – После смерти мамы мы много путешествовали – он старался отвлечь меня от тягостных мыслей, показать мне мир. Мы объехали всю Европу, дважды побывали в Америке, но меня тянуло домой… не в Париж, а сюда, в Кальвадос. Он видел, что я все глубже погружаюсь в себя, в свои переживания, и однажды решил устроить мне сюрприз. Солнечным октябрьским днем он попросил горничную завязать мне глаза платком и вывести за ограду дома.
Я очень хорошо помню свои ощущения – все рецепторы в тот момент обострились до предела: в саду одуряюще пахло спелыми яблоками, прелой землей и хризантемами. За шершавой калиткой, которую я отомкнула на ощупь, шумели машины, где-то в отдалении разрозненно лаяли псы. Наконец послышался шорох покрышек и хлопнула дверца легкового авто. Сначала зазвучали знакомые ноты ветивера[14], а затем горячая отеческая ладонь обхватила мой локоть: он помог мне забраться в салон, и мы поехали…
В машине играла приглушенная музыка, и я, поняв, что затевается что-то грандиозное, не стала приставать к нему с вопросами. Мы, вообще, любили помолчать: знаете, только очень близкие и абсолютно преданные друг другу люди могут наслаждаться тишиной, не чувствуя себя неловко. Через некоторое время машина притормозила, отец открыл окно и обменялся приветствиями с неизвестным мужчиной.
Вскоре мою голову стиснул неудобный шлем, и, следуя инструкциям, я поднялась на какую-то платформу. Отец чмокнул меня в висок, обхватил за талию руками и, оторвав от площадки, усадил в тесное кресло. Щелкнули застежки ремней, затарахтел мотор. Тугие потоки воздуха ударили в лицо; подо мной что-то задрожало, затряслось. Сквозь дробный перестук колес и яростный свист ветра вдруг донесся голос папы: «Девочка моя, сними повязку!!!»
Я стянула платок вниз и на мгновение зажмурилась, ослепленная солнечным светом.
И тут же ощутила, что мы уже не на земле. Под крылом двухместного биплана полыхал многоцветный океан: охристо-рыжие сады Кальвадоса, окруженные вспененными, все еще зелеными холмами… А за ними, отделенный песчаной каймой, ворочался свинцовый Ла-Манш.
Щурясь, я нащупала рукой авиационные очки, которые были прикреплены к шлему плотной резинкой. Натянув их, посмотрела на отца. Тот сидел впереди, за прозрачной перегородкой, и по застывшей позе я поняла, в каком он напряжении. Еще до войны папа посещал аэроклуб и даже сдал квалификационный экзамен, совершив сотню учебных полетов. Но мое присутствие на борту этого ненадежного аппарата вызывало у него беспокойство.
Вдруг отец выпростал руку и указал куда-то вниз. Мы пролетали над нашим домом, который с высоты напоминал пряничный теремок: точно такой мама пекла для меня под Рождество. Но вместо эйфории, – Зоя опустила заблестевшие глаза, – меня охватило чувство горькой безысходности. Словно только там, в небе, в полном отрыве от реальности, я осознала всю непоправимость случившегося…»
Оливия прервала просмотр, нажав на паузу, и перевела глаза на Родиона. Он не нарушал тишины – ждал, что она скажет.
– Понимаешь, все эти дни меня не покидало ощущение, что между Зоей и матерью что-то произошло. Какое-то роковое событие, которое Вишневская тщательно скрывала от посторонних. Ее исступленная любовь к отцу, ее постоянное кружение вокруг темы их обоюдной привязанности – есть в этом что-то болезненное.
– Ну, теперь-то мы уже точно не узнаем, что там стряслось, – заметил он. – Да и какое это имеет отношение к Зоиной смерти?
Оливия отложила планшет и вытянулась рядом, обвив его рукой.
– Пока не знаю… Тут много странных обстоятельств, которые я не могу между собой связать. Например, позавчера Зоя рассказала мне про акварель под названием «Весна», которую Андрей Вишневский написал в конце войны. Этот рисунок исчез в сорок четвертом при непроясненных обстоятельствах. Зоя тщетно его искала, но он будто канул в Лету. А несколько недель назад она получила анонимную бандероль. Угадай, что в ней находилось? Та самая «Весна»!
– Любопытно… – протянул Родион. – И что же, оказался оригинал?
– Да! Зоя сразу отдала ее Портману на экспертизу – это ведь Марк обнаружил таинственную посылку на пороге ее дома.
Скептически хмыкнув, Родион откинул одеяло, встал и подошел к окну. Отыскав на подоконнике сигареты, он приоткрыл створку и жадно затянулся.
– Сплошные загадки! Картина Зоиной смерти, конечно, смутная: преступного умысла вроде как нет, но налицо множество нестыковок. Двери нараспашку, ковер, залитый шампанским, разбросанные по полу вещи, треснувший телефон… И теперь еще эта акварель. Ладно, я уверен, что скоро все прояснится. Давай-ка лучше собираться, Иви. Так хочется уехать отсюда и поскорее вернуться в Париж!
X
Монмартр
Билеты в «Театр Мариньи» – вот что заставило его заглянуть в электронную почту в ту субботу вечером. Родион приобрел их заранее и накануне спектакля решил наконец скачать в телефон.
В списке непрочитанных писем оказалось сообщение от агента по продаже недвижимости, которое ждало своей очереди уже несколько часов.
Не рассчитывая на удачу, Родион развернул его и ахнул. Уже не первый год он мечтал съехать из своего хотя и буржуазного, но шумного района в какое-нибудь тихое место. Пригороды они не рассматривали, ограничив поиск четырьмя парижскими «деревеньками» – крохотными кварталами, состоящими из частных особнячков, увитых плющом и диким виноградом. Самым привлекательным местом был, конечно, Монмартр, но отыскать там подходящий по цене и размеру вариант было практически невозможно…
Послание агента завершалось призывом не откладывать просмотр, а в качестве красноречивых аргументов к нему были приложены описание и несколько фотографий, от которых у Родиона перехватило дух.
На следующий день в девять утра он поднимался по серпантину монмартрского холма, уже предчувствуя, что этот визит окончится сделкой. Пройдя по пустынному проспекту Жюно, Родион миновал ступеньки, на которых жались друг к другу в клубах сигаретного дыма двое влюбленных, и, чуть не столкнувшись с почтовым велосипедом, свернул в небольшой пассаж. Справа за чугунной решеткой теснились домики в англо-нормандском стиле, а слева стояли разрозненные особнячки из крашеного кирпича, придававшие этому месту атмосферу Ноттинг-Хилла. В самом конце переулка в тени массивного тополя скрывалась от любопытных глаз невзрачная калитка.
Номер пятнадцать оказался пристройкой к заурядной трехэтажке. Ко входу вели ступеньки с ажурными перильцами. Снизу красовалась аккуратно сложенная поленница. Нажать на звонок Родион не успел: дверь в изумрудной опушке плюща распахнулась. На пороге стоял Грегори – предприимчивый агент по продаже недвижимости, с которым Родион познакомился несколько лет назад на отдыхе в Биаррице.
Грегори посторонился, пропуская Родиона внутрь. Он начал было что-то объяснять, раскладывая перед клиентом план помещения, но в этом не было нужды. Это был «coup de cœur» – безошибочное попадание в десятку. Грамотно обустроенная прихожая вела в гостиную, залитую солнечным светом. Родион задрал голову: сквозь стеклянный купол проливалось щедрое синее небо.
Деревянная лестница, выкрашенная в облачно-серый цвет, бежала в спальню. К той примыкали еще одна комната с окном, кабинет и ванная.
Из кухни, соединенной с гостиной, сквозь окно просматривалась терраса с кофейным столиком и кадушками с декоративными растениями, из которых на балкон выплескивалась пышная зелень. В дальнем углу домашней оранжереи красовались лимонное дерево, пальма и самшит – немыслимая роскошь по парижским меркам!
Оформив сделку и выставив на продажу старую квартиру, Родион и Оливия переехали на Монмартр. Пристройку они обжили в считаные дни: все в этом двухэтажном лофте было скроено с умом и со вкусом. В невидимых шкафах, утопленных в стены, мгновенно исчезла вся одежда. А полки на кирпичной стене гостиной заполнились книгами, фотографиями, статуэтками и гравюрами, среди которых красовалась и «Итея» – этому эскизу знаменитого мастера они были обязаны яркими воспоминаниями и краткосрочной вспышкой своей журналистской славы.
Если в первые два года совместной жизни они часто путешествовали, то теперь Родиону все чаще хотелось остаться дома. Оливия не возражала – подработка в «Эритаж» отнимала очень много сил, хотя и считалась лишь учебной практикой. Вместе с этим ей, будущему культурному обозревателю, приходилось штудировать конспекты лекций и наверстывать все упущенное в университете.
Родион же заканчивал свою новую документальную книгу и вместе с несколькими коллегами по Ассоциации продумывал структуру веб-сайта для журналистов-расследователей. Идея виртуального сообщества со множеством вспомогательных функций бродила у него в голове уже давно. И вот теперь наконец появились для этого и время, и единомышленники.
Когда хлопнула входная дверь, он сидел на своем излюбленном месте – на террасе, с которой открывался вид на черепичные сколы монмартрских крыш. По давно укоренившейся профессиональной привычке даже дома Родион всегда устраивался боком ко входу – так было проще наблюдать за происходящим.
Но в этот раз он был настолько погружен в работу, что появления Оливии даже не заметил.
Скинув туфли-лодочки, она прошла в кухню и, вытащив из холодильника бутылку с лимонадом, сделала несколько жадных глотков. Родион тем временем не отрываясь смотрел в экран и, лишь изредка щелкая кнопками компьютерной мыши, что-то бормотал себе под нос.
Оливия бросила плащ на спинку стула и вышла на веранду.
– О, Иви, ты уже вернулась? – рассеянно бросил он, потирая небритые щеки. – После обеда не было занятий?
– Были, – вздохнула она. – Но я туда не попала.
Он поднял на нее глаза:
– Что-то случилось?
– Да нет… я просто не стала тебя тревожить. В общем, меня вызывали в полицию.
Он резко захлопнул крышку ноутбука и снял очки.
– Почему ты ничего не сказала?! Вилар там был?
– Конечно, я сразу же ему позвонила. Не обижайся, пожалуйста. Тебе и так приходится платить за его услуги. – Она уставилась куда-то в пол. – Прости, от меня одна головная боль…
Родион протянул через столик руку и обхватил ее запястье.
– Иви, ну что ты придумываешь! Расскажи хотя бы, по какому поводу вызывали.
– Хотели уточнить кое-какие подробности. Я еще в Довиле говорила им о «Весне», подброшенной на порог Зоиного особняка. Но они тогда сочли, что эта история не имеет отношения к ее смерти.
– И теперь что-то изменилось?
– В общем-то нет. За эти дни установили, что из дома ничего не исчезло: все драгоценности остались в сейфе; несколько картин, украшавших спальню, тоже на своих местах. Среди отпечатков, найденных в гостиной и прихожей, есть «пальцы» уборщицы Вишневской, ее друга Марка Портмана, оператора Аврелия и мои. Все они вполне легитимны. Однако там побывал кто-то еще: один и тот же папиллярный рисунок обнаружили на консоли, подлокотниках кресла, поверхности журнального столика и коробке из-под конфет…