Весь мир театр

А из дома уже выбегали остальные четверо, держа оружие наготове.

– Где они? Где? – кричали дозорные.

Выскочил Мистер Свист – в подтяжках, без пиджака. Наверху стукнула рама. Это выглянул Царь. Он был в халате и ночном колпаке.

– Чепуха, Август Иваныч! – задрал голову Свист. – Сухаревские с ума сошли. Сейчас мы их проучим. Пегий, остаешься на месте. Остальные, вперед! Надерите им задницу!

Четверо «пинчеров», беспорядочно паля, с криками, ринулись вперед. Из кустов тоже грохнул выстрел – уже с некоторого отдаления.

– Тикают! Вон там они!

Затопали сапоги, затрещали ветки, и свора скрылась. Пальба и вопли начали удаляться. Пока всё шло идеально.

– Я вам говорил, Липков, – сердито крикнул сверху Царь. – Надо было гориллу эту, Циркача Сухаревского, вчистую вывести. Поднимайтесь! Потолкуем.

– Вчистую – это никогда не поздно, Август Иваныч! Выведем.

Но Царя в окне уже не было.

Свист озадаченно поскреб щеку. Кинул часовому по кличке Пегий:

– В оба смотреть. – И скрылся в доме.

Тем временем Фандорин подобрал удобного размера голыш. Искусством прицельного камнеметания Эраст Петрович владел в совершенстве еще с японских времен.

Глухой, сочный звук – и господин Пегий без крика или стона повалился со ступенек. Профессия, которую он себе выбрал, сопровождалась разнообразными рисками. Например, риском получить сотрясение мозга средней тяжести.

Беззвучно двигаясь, Фандорин проник в дом. Пробежал столовую, оказался в кабинете.

«Нет, это не настоящее приключение, – разочарованно думал он. – Это какие-то записки сыщика Путилина».

Он взял с собой целый набор отмычек, для всех замков, но хваленые американские шкафы открылись первой же из них, самой элементарной.

Ну те-с, поглядим, что тут за тайны мадридского двора…



В первом шкафу, поделенном на секции, хранились все дозволенные и недозволенные развлечения Первопрестольной (Эраст Петрович немедленно окрестил сие вместилище «Садом наслаждений»). Ящиков было шесть. На каждом красивая табличка с напечатанным названием и рисованной эмблемкой – прямо заглядение. Здесь были «Театр» с маской, «Кинематограф» с лучиком, «Цирк» с гирей силача, «Рестораны, трактиры» с бутылочкой, «Спорт» с боксерской перчаткой и «Любовь» с символом, от которого не любящий похабства Фандорин поморщился. Получалось, что Сергей Никифорович Субботин имеет не совсем полное представление о размерах царьковской державы. А может быть, с прошлого года, когда титулярный советник собирал сведения о подпольной империи, ее пределы расширились. Как известно, высокоприбыльные и многопрофильные корпорации растут быстро.

Эраст Петрович достал наугад папку из спортивного раздела. Так-с, борцовский клуб «Самсон». На обложке фамилия, в скобках: «номинальный владелец»; вторая фамилия, приписано: «хозяин» и пометка «см. Персоналии». Внутри даты, цифры, суммы, перечень борцов с указанием выплат. Очевидно, Царь зарабатывал не только на билетах, но и на договорных поединках. Никаких шифров, кодов – верное свидетельство, что составитель архива чувствует себя в безопасности и нежданных визитов полиции нисколько не опасается.

Быстро и уверенно делая свое дело, Фандорин внимательно прислушивался, не заскрипит ли лестница. Выстрелы по-прежнему доносились, но со значительного отдаления, а крики стали вовсе не слышны. Молодец Девяткин, кажется, уже довел «пинчеров» до самой Яузы.

Второй шкаф следовало бы назвать, на библиотечный манер, «Предметно-персональным каталогом». Здесь на ящиках были таблички «Актеры», «Должники», «Друзья», «Информанты», «Клиенты», «Девочки», «Мальчики», «Свои», «Спортсмены», и так далее – всего не меньше двадцати. Никаких игривых картинок, всё очень деловито. Внутри тоже папки, именные. Эраст Петрович наскоро перебрал раздел «Друзья» и только головой покачал: чуть не вся московская управа, гласные городской думы, огромное количество полицейских чиновников. Разбираться, кто из них у Царя на жаловании, а кто просто пользуется его любезностями, сейчас времени не было. Сначала следовало исполнить дело.

Он открыл ящик с этикеткой «Должники» и на букве «Л» обнаружил искомое: «ЛИМБАХ, Владимир Карлович, 1889 г.р., СПб, корнет Лейб-гусарского полка». На разграфленном листке помечены суммы, от пятидесяти до двухсот рублей. Некоторые перечеркнуты с припиской «возвр.». В одном месте написано: «букет за 25 руб.». Две последние записи таковы:

«4.10. В связи с Альтаирской-Луантэн (?). Сделать предложение.

5.10. Отказался. Принять меры».

Ну вот, кажется, и всё. Вероятно, услышав сплетню о том, что Лимбах стал любовником Элизы, Царь встревожился. История с наказанием Смарагдова свидетельствует, что на эту актрису подпольный воротила делает большую ставку. Очевидно, так же, как миллионер Шустров, он видит в ней большой потенциал. (Эта мысль Эрасту Петровичу была отрадна: все-таки он потерял голову не из-за обычной кокотки, а из-за великой артистки, женщины поистине выдающейся.) Если непредсказуемого и опасного для Элизы партнера попросту прикончили, то надоедливому корнету сначала попытались «сделать предложение»: допустим, чтобы в обмен на зачет долга он оставил актрису в покое. Или наоборот: чтобы Лимбах перешел на положение «информанта», докладывая Царю о поведении и умонастроении премьерши. Около театра Фандорин стал случайным свидетелем этого объяснения (или одного из них). Лимбах ответил отказом («Я офицер гвардии его величества!»). Очередной его разговор с Мистером Свистом закончился ссорой и ножевым ударом.

На всякий случай Эраст Петрович заглянул в секцию «Актеры», но Смарагдова там не обнаружил. Это естественно: зачем хранить папку, если человек уже на кладбище?

Не удержавшись, взял досье Элизы. Узнал про нее кое-что новое. Например, дату ее рождения (первое января 1882 года), в графе «пристрастия» было написано: «духи с ароматом пармской фиалки, лиловый цвет, денег не посылать, серебряных ваз не посылать, любит слоновую кость». Он припомнил, что у нее в волосах часто бывают затейливые заколки из чего-то белого. А запах фиалок, который он считал ее природным ароматом, выходит, объясняется духами? На графе «Любовники» Эраст Петрович нахмурился. Там было два имени. Первое – его собственное, перечеркнутое. Второе – Лимбаха, с вопросом.

Всё это, впрочем, были глупости, не имеющие никакого значения. Главное – версия подтвердилась, а значит, можно перейти к стадии прямого объяснения.

Если в разгар беседы вернутся «пинчеры» – не беда. Серьезной опасности для профессионала эта шушера не представляет. Свой компактный плоский «браунинг» Эраст Петрович все же положил на стол, прикрыв листом бумаги. Сел в кресло, закинул ногу на ногу. Раскурил сигару. Потом громко позвал:

– Эй, наверху! Хватит шептаться! Пожалуйте вниз!

Невнятное бормотание, доносившееся со второго этажа, стихло.

– Поживей, господа! Это я, Фандорин!

Звук опрокинутого стула. Топот на лестнице. В кабинет ворвался Свист, держа в руке «маузер». Увидел мирно покуривающего гостя, остолбенел. Из-за плеча своего подручного высунулся господин Царьков – по-прежнему в халате, но без ночного колпака, вокруг лысины топорщатся всклокоченные волосы.

– Присаживайтесь, Август Иванович, – мирно сказал ему Фандорин, не обращая внимания на «маузер». Расслабленность позы была обманчивой: едва указательный палец Мистера Свиста начал бы движение, как кресло тут же опустело бы. Пуля пробила бы обшивку. Трудное искусство моментального перемещения Эраст Петрович когда-то освоил в совершенстве и старался не терять формы.

Многозначительно взглянув на помощника, самодержец всемосковский осторожно вышел вперед и встал напротив незваного гостя. Свист продолжал держать сидящего на мушке.


И превосходно. У собеседника должна быть иллюзия, что он владеет ситуацией и может оборвать беседу в любой момент роковым для Эраста Петровича образом.

– Я ждал вашего визита. Но при менее экстравагантных обстоятельствах. – Царьков кивнул на окно, из-за которого все еще слышались выстрелы, хоть и редкие. – Мне известно, что вы меня в чем-то подозреваете. Я, собственно, даже знаю, в чем. Могли бы цивилизованно условиться о встрече, и я бы вас разуверил.

– Хотелось сначала заглянуть в ваш архив, – пояснил Фандорин.

Лишь теперь Царь заметил выпотрошенные шкафы. Пухлое лицо исказилось от гнева.

– Кто бы вы ни были, пускай тысячу раз Ник Картер или Шерлок Холмс, но это наглость, за которую придется ответить! – процедил Царьков.

– Г-готов. Но сначала мне ответите вы. Я обвиняю вас – или, если быть технически точным, вашего главного помощника – в двух убийствах.

Липков иронически присвистнул.

– Где два, там и третье, – сказал он с угрозой. – Чего мелочиться?

– Погодите. – Царь поднял палец, чтобы Свист не встревал. – С какой стати я стал бы убивать Смарагдова и этого, как его… – Он пощелкал пальцами, будто не мог вспомнить фамилию. – Ну, гусара… Черт, я даже не помню, как его зовут!

– Владимир Лимбах, и вы отлично это знаете. У вас в архиве на него имеется досье с любопытнейшими з-записями. – Фандорин показал на папку. – Давайте с Лимбаха и начнем.

Царьков взял папку, заглянул, подергал себя за эспаньолку.

– У меня в картотеке кого только нет… Что я, обязан помнить всякую мелочь? А, да. Корнет Лимбах. «Сделать предложение». Помню.

– Б-браво. В чем же оно состояло? Чтобы мальчик не докучал госпоже Луатэн своими домогательствами? А мальчик проявил строптивость?

Все больше злясь, Царь швырнул досье обратно на стол.

– Вы вторглись ко мне среди ночи! Устроили балаган со свистом и пальбой! Рылись в моих бумагах и еще смеете требовать от меня объяснений? Мне достаточно щелкнуть пальцами, и вы отправитесь на тот свет.

– Не понимаю, почему вы до сих пор не щелкнули, – заметил Мистер Свист.

– Мне про вас говорили, что вы гений проницательности, – не обращая на него внимания, цедил слова Царь. – А вы просто самоуверенный, надутый идиот. Это же надо – соваться ко мне в Контору! И с такой чепухой! Да будет вам известно, светило сыска, что…

– Убрать пистолет! Буду стрелять! – грянул тут голос из-за спины Липкова.

В дверях, со стороны столовой, возник Жорж Девяткин. Его «наган» целил в Мистера Свиста.

– Эраст Петрович, я поспел вовремя!

– Черт! Кто вас просил вмеши…

Закончить Фандорин не успел. Липков быстро развернулся, вскинул руку с «маузером». Ассистент выстрелил первым, однако бывший полицейский, предвидя это, ловко качнулся в сторону. «Маузер» сухо, куда тише «нагана», крякнул. Раздался металлический звон – пуля ударила в петлю двери, полетели щепки, одна из которых вонзилась Девяткину в щеку.

У Эраста Петровича не осталось выбора. Он схватил из-под листа бумаги свой «браунинг» и, прежде чем Свист успел нажать на спуск еще раз, выстрелил наверняка, в затылок. Превосходно шедшая операция в единый миг обернулась катастрофой…

Убитый наповал, Липков ударился о шкаф и сполз на пол. Пистолет выпал из разжавшихся пальцев.

А господин Царьков проявил нежданную прыть. Он подобрал полы своего шлафрока и с отчаянным криком, разбежавшись, скакнул прямо в окно. Колыхнулись шторы, зазвенели стекла, и властелин московских изысков исчез в ночной тьме. Вместо того чтоб пуститься за ним в погоню, Фандорин бросился к Жоржу.

– Вы не ранены?

– Судьба охраняет художника, – сказал Девяткин, выдергивая из кровоточащей щеки занозу. – Это к вопросу о фатуме…



У Фандорина облегчение немедленно сменилось яростью.

– Зачем вы вернулись?! Вы всё испортили!

– Мои преследователи разбрелись по берегу, и я подумал, что должен убедиться, все ли с вами в порядке. Я не собирался вам мешать… Дверь была нараспашку, крики… Я просто заглянул. Вижу – он в вас целится, сейчас выстрелит. Да что я оправдываюсь! – вспылил и Девяткин. – Я вам жизнь спас, а вы…

Какой смысл был препираться? Эраст Петрович только зубами скрипнул. В конце концов, сам виноват. Знал, кого с собой брал!

Он выбежал на крыльцо, но Царя, конечно, след простыл. Гоняться за ним по темному парку было делом безнадежным.

Вернувшись в кабинет, Фандорин позвонил Субботину домой – слава Богу, по нынешним правилам всякому чиновнику сыскной полиции полагался дома телефонный аппарат. Коротко рассказал о происшедшем. Сергей Никифорович пообещал прислать полицейских из ближайшего участка, Четвертого Мещанского, а также прибыть лично.

Ассистенту Эраст Петрович сказал:

– Уходите. Только, ради Бога, другим путем – в сторону проспекта. Скорее всего, пинчеры прибудут сюда быстрей, чем полиция.

– И не подумаю. – Девяткин подвязал себе щеку преогромным носовым платком и стал еще больше похож на Рыцаря Печального Образа. – Чтоб я вас бросил здесь одного? Никогда!

«Ах, Маса, как же мне тебя не хватает», – тоскливо подумал Эраст Петрович.