Век криминалистики

То, что непосвященному человеку могло показаться сложнейшей системой, в действительности было простым методом, который легко осваивался в кратчайшее время. Для его применения на практике не нужно было ничего, кроме лупы и иглы для более удобного отсчета линий.

Еще в начале 1896 г. Генри отдал бенгальской полиции приказ прилагать к карточкам Бертильона карточку с отпечатками всех десяти пальцев преступника. Теперь же Генри решил испробовать свою систему на большом числе карточек. «Если этот метод регистрации, – писал он, – окажется надежным, то я полагаю, что от антропометрии можно будет со временем отказаться…»

Спустя год, в январе 1897 г., Генри был уже полностью уверен в своей правоте. Он обратился к британскому генерал-губернатору Индии с предложением назначить беспристрастную комиссию, правомочную принять решение о введении регистрации по отпечаткам пальцев вместо бертильонажа. Несмотря на свойственную ему сдержанность, Генри откровенно ликовал, когда генерал-губернатор принял его предложение.

29 марта 1897 г. под председательством генерал-майора Шехана, «генерального инспектора Индии», в служебном помещении Генри в Калькутте заседала комиссия. Выводы, сделанные ею два дня спустя, 31 марта, знаменовали для Генри величайший успех. «Ознакомившись с антропометрической системой и ее недостатками, – говорилось в выводах комиссии, – мы столь же внимательно изучили систему отпечатков пальцев. Первое, на что мы обратили внимание, – это простота самой процедуры снятия отпечатков пальцев и их четкость. Здесь не требуются ни особые инструменты, ни особое обучение сотрудников. Нам был также разъяснен и принцип классификации, предложенный мистером Генри. Способ настолько прост, что мы… смогли найти оригиналы двух сложнейших карточек… быстро, четко и без труда… Задача, осложненная недостаточной четкостью отпечатков, была решена нами в две минуты…»

Уже 12 июля 1897 г. генерал-губернатор окончательно отменил практику измерений и вместо нее ввел во всей Британской Индии дактилоскопию. С ее помощью в 1898 г. во всей Бенгалии были идентифицированы 345, а в 1899 г. – 569 преступников, две трети из которых с помощью бертильонажа идентифицировать бы не удалось.

А в это время сам Генри занимался изучением вопроса о возможности использования наличия на месте преступления отпечатков пальцев как вещественного доказательства; и вот то ли случай, то ли судьба послали Генри для проверки его метода как раз такое дело об убийстве, в котором он, так сказать, нуждался.

Время действия – август 1898 г. Место действия – отдаленная пограничная область между Бенгалией и Бутаном. Когда начальник британской полиции округа Джалпагури в сопровождении двух индийцев посетил в конце месяца чайную плантацию, он застал там подозрительную тишину и безлюдье. А когда он приблизился к дому управляющего, никто не вышел ему навстречу. Входная дверь дома была открыта. В спальне он нашел самого управляющего, лежащего на кровати. Тот был мертв: у него было перерезано горло. Бумаги в письменном столе были перерыты, денежная шкатулка вскрыта, деньги похищены. Прислуга в панике разбежалась. Исчезла и возлюбленная управляющего – туземка. В конце концов отыскали эту женщину и повара. Женщина во время совершения преступления в доме не находилась. Повар же видел, как вечером какой-то мужчина выбегал из дома, но в темноте не распознал его. Начальник полиции Джалпагури нашел бумажник управляющего. Денег в нем не было, только в одном отделении оказался измятый бенгальский календарь. На его светло-голубой обложке можно было различить еле заметное бурое пятно. У полицейского не было при себе лупы, но он предположил, что это отпечаток пальца, и сообщил о своей находке в Калькутту.

Генри приказал снять отпечатки пальцев у убитого и у всех лиц, с которыми убитый имел дело, а затем, обеспечив сохранность этих отпечатков, доставить их немедленно в Калькутту. Здесь в течение нескольких минут установили, что бурое пятно представляет собой не что иное, как отпечаток, по-видимому, большого пальца правой руки. Отпечаток не принадлежал убитому. Он не принадлежал также и никому другому из ближайшего его окружения. После долгих расспросов выяснилось, что в конце 1895 г. убитый поймал на воровстве своего тогдашнего слугу Чарена, который был затем арестован и осужден в Калькутте. Во время своего ареста слуга поклялся отомстить управляющему.

Генри дал распоряжение искать отпечатки пальцев Чарена. Возможно, они уже есть среди карточек, которые в начале 1896 г. завели дополнительно к карточкам с данными измерений. Если же их не найдут в новой картотеке, то существовала еще одна возможность – отыскать его отпечатки в более старых антропометрических карточках, на которые иногда уже тогда заносили отдельные отпечатки пальцев. В поименном реестре нашлась карточка с измерениями Чарена. В ней оказался отпечаток большого пальца его правой руки, который соответствовал отпечатку большого пальца, найденному на календаре.

По случаю бриллиантового юбилея царствования королевы Виктории в 1897 г. амнистировали большое количество заключенных, в их числе оказался и Чарен. После этого он исчез. Прошли недели, прежде чем удалось его разыскать, арестовать и предать суду в Калькутте. Впервые судьи столкнулись с отпечатками пальцев как со средством доказывания. Чарен упорно отрицал свою причастность к убийству. Неопределенность ситуации заставила суд пойти на компромисс. Чарена осудили за хищение, а не за убийство. Вынести смертный приговор, основываясь на отпечатке одного пальца, – на такое суд не мог решиться. Все это было слишком ново, слишком неопределенно, слишком революционно для тех, кому до сего времени приходилось выносить приговоры лишь на основании свидетельских показаний.

К моменту вынесения приговора по этому делу Генри был уже занят новыми проектами. Он написал книгу «Классификация и использование отпечатков пальцев», изданную за счет британской администрации. Одновременно, извлекая урок из дела Чарена, он разрабатывал новый, свой собственный способ регистрации отпечатков пальцев. Он хотел собрать отдельные отпечатки пальцев и упорядочить их таким образом, чтобы как можно проще проводить идентификацию, подобную той, какая имела место в Джалпагури. В то время еще нигде за пределами Индии не было известно о поразительных успехах в области идентификации, достигнутых в Бенгалии.

Далек был путь из Индии в Лондон, да и колесо бюрократической машины проворачивалось очень медленно, но все же она работала, и поэтому отчет комиссии генерал-майора Шехана из Калькутты наконец достиг адресата. Он оказался в министерстве внутренних дел как раз в то время, когда Скотленд-Ярд был ввергнут в очередной кризис вследствие англо-бурской войны. Демонстрации безработных сотрясали Лондон. Лавина преступлений нарастала. Сэр Эдвард Брэдфорд, тринадцать лет занимавший пост начальника полиции, обессилел. Сэр Роберт Андерсон, шеф отдела уголовного розыска, был накануне ухода на пенсию. Что касается службы идентификации, то Мелвилл Макнэтен не достиг ничего существенного. Не то чтобы бертильонаж полностью перестал быть действенным, нет – для того времени и он был прогрессом. Но нерешительность комиссии Троупа все еще сказывалась на работе отдела измерений. К тому же Гальтон выпустил новую книгу – «Дактилоскопический справочник», – оставлявшую полную уверенность в том, что решение проблемы отпечатков пальцев на подходе. Потому-то сообщения из Индии и попали на благодатную почву.

5 июля 1900 г. в Лондоне начала свою работу новая комиссия под председательством лорда Белпера. Генри вызвали в Лондон для доклада. Гальтона пригласили как эксперта, а заодно с ним и всех сотрудников Скотленд-Ярда, проработавших пять лет по системе, сочетающей в себе метод Бертильона с отбором отпечатков пальцев. Это были Макнэтен, Стэдмэн, Коллинз, а также д-р Гарсон, который в 1894 г. с большим усердием отстаивал антропометрию.

Выступление Генри имело огромный успех. Фрэнсис Гальтон лишний раз доказал свое внутреннее благородство, даже не намекнув, скольким обязан ему Генри, а лишь признав его систему практическим решением вопроса. Неожиданно его поддержал д-р Гарсон. Будучи мелким карьеристом, он мгновенно сообразил, что ему следует переменить лошадей и «оседлать» отпечатки пальцев. После этого он вдруг принялся расхваливать систему классификации отпечатков пальцев, которую разработал сам. Но его система оказалась настолько несовершенной, что комиссия без лишних споров отклонила ее. После тщательного обсуждения вопроса лорд Белпер от имени комиссии рекомендовал в ноябре 1900 г. отменить в Англии бертильонаж и перевести всю систему идентификации преступников на дактилоскопию, предложенную Генри.

Но это еще не все. Министр внутренних дел назначил Генри заместителем начальника полиции Лондона и шефом отдела уголовного розыска. В марте 1901 г. Генри приступил к исполнению своих новых обязанностей. Начал он с визита в то скромное помещение, где работал инспектор Стэдмэн, сержанты Коллинз и Хант. Стэдмэн к тому времени был уже тяжело больным человеком, и Коллинз с Хантом практически вдвоем выполняли всю основную работу. По сравнению с опытами Генри в Калькутте их успехи выглядели довольно жалкими. Собранные ими отпечатки пальцев были технически плохо сняты, нечетки, неправильно систематизированы, да и хранились в тесных ящиках обычного платяного шкафа. Но Генри сумел заразить своей страстью к дактилоскопии Коллинза и Ханта. Он предоставил в их распоряжение образцы отпечатков, собранных им в Индии, и научил их различать узоры папиллярных линий. Его дидактические способности были настолько велики, что Коллинз в кратчайший срок стал крупнейшим английским дактилоскопистом тех лет. Уже через год, к маю 1902 г., новый дактилоскопический отдел идентифицировал 1722 рецидивиста. Это число в четыре раза превосходило самые лучшие показатели, достигнутые при применении бертильонажа. Но Генри прекрасно понимал, что этого мало, для того чтобы Англия пала перед дактилоскопией. Ему нужны были достижения такого уровня, которые сломали бы скептицизм судей в отношении отпечатков пальцев и рассеяли недоверчивость общественности.

Такая возможность впервые представилась уже в 1902 г. во время ежегодных скачек в Ипсоме. Мелвилл Макнэтен позже вспоминал: «В первый день скачек мы боялись, что нам ни за что не справиться. В шесть или семь часов вечера полиция привезла в тюрьму всех уголовников (мошенников и карманников), которых удалось задержать на скачках. Уже на следующее утро, в 9 часов 30 минут, они должны были предстать перед мировыми судьями. Поэтому мы послали в Ипсом несколько специалистов. Они отобрали отпечатки пальцев у 45 арестованных и привезли их в Скотленд-Ярд. Два сотрудника отдела дактилоскопии в ту же ночь сверили отпечатки пальцев, и 29 человек из этих арестованных были распознаны как ранее судимые. Карточки «грешников» главный инспектор (к тому времени Коллинз был назначен главным инспектором) рано утром отвез в Ипсом. Когда преступники предстали перед судом, то с учетом их прежних судимостей они были подвергнуты двойному наказанию. Один из них назвался Грином из Глостера. Он уверял, что никогда прежде не был судим, а ипподром для него – мир совершенно неизвестный. Когда главный инспектор назвал ему его подлинное имя – Бенджамен Браун – и уточнил, что он вовсе не из Глостера, а из Бирмингема и за ним значится изрядное количество судимостей, арестованный разразился бранью: «Проклятые отпечатки пальцев! Я так и знал, что они меня выдадут!»

В том же году Генри получил еще один, более значительный шанс. На этот раз речь шла об отпечатках пальцев, обнаруженных на месте преступления. В августе 1902 г. на месте кражи со взломом на Денмарк-хилл Коллинз обнаружил на свежевыкрашенном подоконнике четкие отпечатки пальцев человека, который, как тут же показала карточка, совсем недавно отбыл срок заключения за другую кражу со взломом. Звали его Джексон. Он был арестован и препровожден в тюрьму Брикстоун. Там для полной уверенности Коллинз снял у него отпечатки пальцев еще раз. Никакого сомнения – во время взлома Джексон находился в доме на Денмарк-хилл.

Кража со взломом – это преступление, не входящее в компетенцию мирового судьи; такие дела рассматриваются в знаменитом Олд-Бейли – лондонском уголовном суде с участием присяжных заседателей. Генри решил воспользоваться этим шансом и сделать все возможное для достижения нужного ему результата. Он понимал, что лишь обвинитель с исключительным авторитетом, славой и талантом будет в состоянии преодолеть барьер недоверия и предубеждений, сковывавших и консервативных английских судей, и присяжных.

Таким человеком был прокурор Ричард Мьюир. Сорокапятилетний Мьюир занимал видное место среди среднего поколения адвокатов, которые выступали обвинителями от имени британской короны. Дела об убийствах, такие, как дело Криппена, сделали имя Мьюира известным даже за пределами Англии. После переговоров с Генри Мьюир лично отправился в Скотленд-Ярд. Четыре дня он со свойственной ему тщательностью неумолимо экзаменовал Коллинза. Четыре дня перепроверял он методику дактилоскопии, регистрации и уже достигнутые результаты. Наконец он настолько убедился в преимуществах этого метода, что высказал готовность взять дело, даже менее важное, чем дело Джексона, только для того, чтобы тем самым помочь Генри и его системе отпечатков пальцев добиться общественного признания.

2 сентября 1902 г. Джексон предстал перед центральным уголовным судом в Олд-Бейли. История не сохранила для нас точного отчета об этом процессе. Известны лишь его результаты. Мьюир совершил чудо; убедил недоверчивых присяжных в абсолютной надежности идентификации с помощью отпечатков пальцев. Джексон был признан виновным и приговорен к шести годам каторжной тюрьмы.

Это был первый публичный успех Генри на английской земле. Но он-то знал, что этот успех – только начало. Настоящей же победы он ожидал от большого процесса, который всколыхнул бы всю Англию. И таким стал процесс по делу «дептфордских убийц», вошедшему в историю криминалистики.





12. 1905 г. – убийство в Дептфорде. Отпечатки пальцев впервые допущены в качестве доказательства по делу об убийстве. Братья Стрэттоны. Д-р Фолдс, или соперничество и ненависть. Обвинительный приговор Стрэттонам. Разработка системы отпечатков пальцев




Отвращение, отвращение и еще раз отвращение испытывал обвинитель Ричард Мьюир к убийцам из Дептфорда. Такое же стократное отвращение испытывал каждый лондонец, прочитав в утренних газетах от 27 марта 1905 г. первые сообщения об убийстве, совершенном в Дептфорде.

Утром 27 марта улицы Дептфорда, мрачного района в восточном предместье Лондона, расположенном на южном берегу Темзы, близ Гринвича, были еще безлюдны. Около 7 часов 15 минут на Хай-стрит молочник заметил, как из дома № 34, в котором помещалась маленькая лавчонка, торгующая красками, выбежали два молодых парня и скрылись на соседней улице. Они так спешили, что второпях даже не закрыли за собой дверь лавки.

Минут через десять по этой же улице прошла маленькая девочка. Ребенок увидел окровавленного человека, высунувшего голову из-за дверей лавки, но тут же скрывшегося и запершего за собой дверь изнутри. Ребенка не удивила эта картина. На бойнях Дептфорда кровь лилась рекой, и окровавленные лица и фартуки были в порядке вещей.

Лишь в 7 часов 30 минут один молодой человек поднял тревогу. Это был ученик, который, придя, как обычно, в лавку хозяина, застал ее дверь против обыкновения запертой. Фарроу – его хозяин, пожилой добродушный человек лет семидесяти – всегда вставал очень рано. Ему приходилось обслуживать маляров, покупавших у него по пути на работу краски и разные малярные принадлежности. Поэтому к приходу ученика дверь лавки всегда была уже открытой. Всегда, кроме этого утра. Ученик позвонил, но в доме никто не отозвался. Тогда паренек через соседний участок проник во двор старого домика. Через окно, выходящее во двор, он заглянул внутрь, и то, что он увидел, заставило его, громко взывая о помощи, броситься в соседний магазин.

Через двадцать минут детектив-инспектор Фокс с несколькими своими сотрудниками прибыл на Хай-стрит. Еще через некоторое время в дом № 34 вошел Мелвилл Макнэтен.

Маленькое помещение позади лавки, служащее и складом и конторой, являло картину полного разорения. Мебель была опрокинута, ящики стола выдвинуты. Повсюду виднелись кровавые пятна и брызги крови. Тело старика Фарроу валялось на полу изуродованным, почти неузнаваемым комком. Под пиджаком и брюками у Фарроу виднелась ночная рубаха. Обнаружив многочисленные следы крови в лавке и на узкой лесенке, ведущей на верхний этаж, Фокс выдвинул следующую версию: Фарроу спустился из спальни для того, чтобы обслужить предполагаемого покупателя. Здесь же в лавке на него напали и сбили с ног. По-видимому, старик сумел подняться и загородить убийце или убийцам дорогу наверх, где в спальне находилась миссис Фарроу. Огромная лужа крови на ступеньках лестницы свидетельствовала о том, что здесь на старика вновь напали. И похоже на то, хотя это и кажется невероятным, что Фарроу еще раз пришел в себя уже после того, как убийца или убийцы покинули лавку. Он дополз до открытой двери и выглянул на улицу. Возможно, хотел позвать на помощь. Но так как на улице никого не было видно, он запер дверь изнутри, вероятно из страха перед убийцей или убийцами, которые могли вернуться. Затем он каким-то образом добрался до задней комнатки, где его и настигла смерть.

На верхнем этаже в спальне на постели лежала миссис Фарроу, слабая, изнуренная борьбой за жизнь старуха. У нее был размозжен череп, но она еще дышала. Ее отвезли в Гринвичскую больницу, где она через четыре дня скончалась, так и не произнеся ни слова.

Между тем Фокс обнаружил две маски, сделанные из старых черных дамских чулок. Они подсказывали, что убийц было двое. Поначалу казалось, что они не оставили больше никаких следов. Однако под кроватью миссис Фарроу была найдена маленькая шкатулка для денег, вскрытая и опустошенная до последнего пенса. Из расчетной книжки вытекало, что добыча грабителей составляла не более 9 фунтов стерлингов. Макнэтен, как известно, причастный к развитию дактилоскопии, обследовал шкатулку со всех сторон на предмет обнаружения на ней отпечатков пальцев. Он насторожился, заметив на гладкой лакированной поверхности внутри шкатулки маленькое пятно, похожее на след пальца. Он тотчас же вызвал к себе Фокса и его сотрудников, а также ученика Фарроу, все еще сидевшего в помещении нижнего этажа в полной растерянности. Макнэтен поинтересовался, не касался ли кто-нибудь из них шкатулки. Молодой сержант смущенно сознался: да, это он задвинул подальше под кровать шкатулку, чтобы санитары, уносившие миссис Фарроу, не споткнулись о нее.

Макнэтен распорядился, чтобы шкатулку осторожно запаковали и немедленно отправили к главному инспектору Коллинзу. Молодого сержанта тоже препроводили в отдел дактилоскопии. На всякий случай Макнэтен велел снять отпечатки пальцев не только у ученика, но и у обоих убитых. (Это был первый случай в Лондоне, когда у трупов брали отпечатки пальцев.) Наконец Макнэтен проинформировал своего начальника Генри, и оба с нетерпением стали ждать результатов экспертизы.

Коллинз провозился до следующего утра, а затем сообщил, что пятно на шкатулке является отпечатком большого пальца, который не принадлежит ни ученику, ни одной из жертв, ни кому-либо из лиц, принимавших участие в расследовании. Сравнение отпечатка с имеющимися к тому времени примерно 80 тыс. зарегистрированных отпечатков пальцев показало, что отпечаток, найденный на шкатулке, зарегистрирован пока не был.

Докладная Коллинза, как потом рассказывал Макнэтен, заканчивалась выводом, что отпечаток пальца, оставленный на шкатулке, дает на увеличенной фотографии совершенно отчетливую картину. Следовательно, как только подозреваемого в совершении преступления человека арестуют, его идентификация не вызовет затруднений.

Тем временем Фокс стал изучать ближайшее окружение Фарроу. При этом он познакомился с молодой женщиной по имени Этель Стэнтон. Она, по всей видимости, одновременно с молочником видела незнакомых ей двух молодых парней, бежавших по Хай-стрит в то утро. На одном из них было коричневое пальто. Почти в то же время один из сотрудников Фокса сообщил, что в пивной в Дептфорде он подслушал разговор, в котором в связи с убийством и ограблением упоминались братья Альфред и Альберт Стрэттоны.


Об этих братьях Скотленд-Ярду было кое-что известно, но до сих пор их еще ни разу не арестовали и не подвергали регистрации. Альфреду было двадцать два года, Альберту – двадцать лет. Они слыли отъявленными лентяями, которые никогда даже и не пытались работать, а находились на содержании у девушек и женщин. Они постоянно меняли свои адреса, однако через несколько дней Фоксу удалось выяснить, что Альберт Стрэттон живет в старом, мрачном доме на Нотт-стрит, в квартире некой мисс Кэт Уэйд, пожилой женщины, сдающей комнаты внаем. Как выяснилось во время ее допроса, она очень боялась Альберта Стрэттона. Как-то, убирая в его комнате, она обнаружила под матрасом несколько масок, сделанных из черного чулка. Затем Фокс узнал, что брат Альберта Стрэттона, Альфред, имеет любовницу по имени Ханна Кромэрти. Девушку нашли в убогой комнатенке в нижнем этаже дома по Брукмилл-роуд. Единственное окно комнаты выходило на улицу. С девушкой увиделись как раз после того, как Альфред Стрэттон сильно ее избил. Вне себя от ярости, она «выложила» все. Да, она знает Альфреда Стрэнтона. Да, он приходил, когда ему вздумается, и заставлял ее делать все, что ему хотелось. Да, он провел ночь с воскресенья на понедельник у нее. В воскресенье вечером в окно комнатки заглянул какой-то мужчина. Альфред с ним о чем-то разговаривал. Позже опять кто-то постучал в окно, и после этого Альфред сразу оделся и ушел. Потом она заснула. Когда проснулась, было уже светло, и Альфред стоял в комнате одетый. Альфред Стрэттон, как показала далее Кромэрти, часто исчезал среди ночи, выходя через окно, и тем же путем возвращался. В этот раз он строго приказал ей отвечать каждому, кто бы ни спросил, что он провел у нее всю ночь с воскресенья на понедельник и ушел лишь утром после девяти часов.

Ханна Кромэрти рассказала еще кое-что. Во вторник исчезло коричневое пальто Альфреда. Когда она захотела узнать, куда оно подевалось, Альфред прорычал, что подарил его приятелю. Кроме того, он перекрасил свои коричневые башмаки в черный цвет.

Макнэтен приказал арестовать братьев, где бы они ни находились. Однако те как в воду канули. Исчезла из своего жилища и Ханна Кромэрти. Но в следующее воскресенье задержали Альфреда, а в понедельник в пивной арестовали Альберта. Оба брата – широкоплечие парни со зверскими лицами – бурно протестовали, когда их доставили в полицейский участок Тауэр-бридж.

Макнэтен достаточно хорошо понимал, что обвинительного материала, которым он располагает, недостаточно для того, чтобы отдать Стрэттонов под суд. Но ему были необходимы отпечатки их пальцев. Если ни один из отпечатков их больших пальцев не совпадет с отпечатком, найденным на денежной шкатулке Фарроу, то задерживать их дальше будет нельзя. Если же совпадет…

Полицейского судью, воспитанного на «добрых старых традициях», которому предстояло решить, содержать ли братьев Стрэттонов под стражей или отпустить, не слишком убеждали аргументы Фокса. На что ссылался Фокс? На болтовню старухи, сдающей комнаты? На небылицы мстительной любовницы? После бесконечного взвешивания всех аргументов «за» и «против» судья все же согласился задержать арестованных на восемь дней и отобрать у них отпечатки пальцев, хотя о дактилоскопии он имел самое смутное представление. Коллинз поспешил явиться к арестованным со всеми дактилоскопическими принадлежностями. Стрэттоны покатывались со смеху, когда им наносили черную краску на пальцы, которые затем прикладывали к регистрационной карточке. Ничего не подозревая, они смеялись, как от щекотки…

С полученными отпечатками Коллинз сразу отправился в Скотленд-Ярд.

«Перед обедом я только что вернулся к себе в бюро, – рассказывает Макнэтен в своих мемуарах, – и никогда не забыть мне того драматического момента, когда через час или два ко мне ворвался эксперт по дактилоскопии (Коллинз). Великий боже! – воскликнул он в большом волнении. – Я установил, что отпечаток пальца на шкатулке абсолютно точно совпадает с отпечатком большого пальца старшего из арестованных!»

Старший – это Альфред Стрэттон. Тотчас же проинформировали Генри (он стал к тому времени начальником лондонской полиции), который в тот же день связался с Ричардом Мьюиром. Генри слишком хорошо понимал, что представился именно тот случай, когда отпечатки пальцев могли бы быть признаны средством доказывания. Процесс над Стрэттонами окажется в центре внимания всего Лондона, более того – всей Англии. И главное в нем – один-единственный отпечаток пальца!.. Более удачного случая для дактилоскопии не придумаешь!

Ричард Мьюир, как и перед процессом по делу Джексона, отправился в Скотленд-Ярд и попросил Макнэтена и Коллинза ознакомить его с результатами экспертизы. Он прибыл как раз к тому моменту, когда братьев Стрэттонов предъявили для опознания молочнику, видевшему утром, в день убийства Фарроу, двух парней, покидавших лавку. Молочник не опознал Стрэттонов. Этель Стэнтон, наоборот, готова была поклясться, что Альфред Стрэттон был один из убегавших. Вот и все, что имело в своем распоряжении следствие, помимо отпечатка большого пальца Альфреда Стрэттона.

Мьюир еще лучше, чем Макнэтен, понимал, как плохо обстоят дела с доказательствами. Основным звеном в цепи улик был отпечаток пальца. Именно на нем держалось все обвинение. От того, признают ли присяжные этот отпечаток весомой уликой, зависело вынесение приговора. Мьюир обдумывал сложившуюся ситуацию в течение двух дней и наконец заявил, что готов выступать обвинителем в процессе по делу Альфреда и Альберта Стрэттонов.

То, что вокруг этого отпечатка пальца завяжется борьба, стало ясно уже 18 апреля, когда в полицейском суде Тауэр-бридж проходило, как это принято в Англии, предварительно рассмотрение вопроса о предании Стрэттонов суда. На столе Мьюира стояла взломанная шкатулка для денег, охраняемая двумя полицейскими. Сам Мьюир не отходил от стола. Он понимал, что судьи и присяжные очень мало знают о технике снятия отпечатков пальцев. Ему нужен был нетронутый оригинал. Поэтому так часто гремел его голос: «Не прикасаться! Там отпечатки пальцев!»

Рядом с Мьюиром находился Коллинз, готовый дать разъяснения. Адвокат, защищавший Стрэттонов, заявил, что, если они будут преданы суду и дело дойдет до процесса, он пригласит двух экспертов в качестве свидетелей защиты, которые уж смогут доказать, что система идентификации по отпечаткам пальцев, предложенная Генри, ненадежна. Имена этих экспертов пока не были названы. Мьюир и Коллинз тщетно ломали себе головы, пытаясь понять, кто могут быть эти таинственные противники. Но уже само упоминание о предполагаемых экспертах заставило их быть начеку и приготовиться к любым неожиданностям.

5 мая Альфред и Альберт Стрэттоны расположились на скамье подсудимых в Олд-Бейли. Процесс вел судья Чэннел. Он никогда прежде не интересовался дактилоскопией, впрочем, как и присяжные. Бут, адвокат обвиняемых, заполучил для них еще двух защитников – Кэртиса Беннета и Гарольда Морриса. Первому из них в последующие десятилетия предстояло стать яркой звездой на небосводе британского судопроизводства. Однако их появление не слишком обеспокоило Мьюира. Его взгляд был прикован к двум мужчинам, занявшим место среди свидетелей. Имена экспертов защиты больше не были тайной. Один из них – д-р Гарсон, столь долго ратовавший за бертильонаж, а затем пытавшийся создать свою собственную систему классификации отпечатков пальцев, не выдержавшую конкуренции с системой Генри. Возможно, он хотел отомстить Генри? А может быть, он собирается дать бой системе, оказавшейся совершеннее его собственной?

Рядом с Гарсоном сидел Генри Фолдс! Имя этого человека, первым использовавшего отпечатки пальцев, оставленные на месте преступления, в силу ряда неблагоприятных обстоятельств было оттеснено в тень именами Хершела, Гальтона и Генри. С тех пор как Гальтон торжественно назвал Хершела человеком, которому принадлежит открытие отпечатков пальцев, Фолдс вел жестокую борьбу за свой приоритет. Все больше и больше верил он в существование заговора, нацеленного против его права на открытие. С годами он утратил всякую меру. В статьях и брошюрах он отстаивал не только свой приоритет в открытии доказательственного значения отпечатков пальцев, что, несомненно, было его заслугой, но и в открытии собственно отпечатков пальцев. Может быть, теперь он намеревался выступить против Генри в порыве слепой мести, принеся ей в жертву, по сути, собственное открытие?

Мьюир бросал в их сторону мрачные взгляды, которые явно выражали готовность скрестить шпаги с каждым их них. Когда Мьюир взял слово, в зале наступила мертвая тишина. «В сотнях процессов об убийствах, – писал позднее его биограф Фелстед, – в которых он выступал обвинителем от имени короны, Мьюир никогда не выказывал такого глубокого отвращения к обвиняемым, как в деле Стрэттонов. Он видел в их преступлении жестокость, с какой ему еще не приходилось сталкиваться. Он говорил, что лица изуродованных бедных старых супругов свидетельствуют о том, что убийцам чужды какие-либо человеческие чувства… Он говорил, пожалуй, медленнее и осторожнее обычного, но с железной убедительностью. Обвиняемые смотрели на него так, словно не судья, а он, Мьюир, может в любую минуту приговорить их к смертной казни…»

Воскресные газеты писали о Мьюире: «Его слова звучали, как звон колокола, оповещающего о смертной казни в Нью-Гейтской тюрьме».

Мьюир сразу же пошел в атаку. Он начал с вызова таких свидетелей, как Кэт Уэйд или Этель Стэнтон, чьи показания уличали Стрэттонов. Показания этих свидетелей дали ему возможность нарисовать полную картину этого двойного убийства, показать и подготовку к нему, и его совершение. И только после этого он перешел к вопросу об отпечатках пальцев.

Мьюир, указывая на шкатулку, произнес: «Нет ни тени сомнения в том, что отпечаток большого пальца, найденный на шкатулке, принадлежащей мистеру Фарроу, оставлен большим пальцем обвиняемого Альфреда Стрэттона».

Затем он вызвал для дачи свидетельских показаний Коллинза. За спиной Коллинза находилась большая доска, установленная так, чтобы каждый из присяжных легко мог следить за объяснением принципа сравнения отпечатков пальцев. Коллинз выступал еще более убедительно, чем три года назад на процессе взломщика Джексона. Он продемонстрировал сильно увеличенную фотографию отпечатка пальца на шкатулке и оригинал отпечатка большого пальца Альфреда Стрэттона, указав на одиннадцать совпадений узора на обоих отпечатках. «В судебном зале, – писал позже суперинтендант Черилл, наиболее известный из всех последователей Коллинза в Скотленд-Ярде, – воцарилась напряженная тишина, когда Коллинз давал разъяснения, а затем подвергался перекрестному допросу защиты».

Перекрестный допрос, предпринятый Бутом и Беннетом, с первых же фраз показал шаткость их позиций. Не будучи компетентными в области дактилоскопии, они не придавали значения ни ненависти Фолдса, ни ложной значительности Гарсона. Ничего не подозревая, они из самых лучших побуждений подчеркивали то, что им подсказал Фолдс. А именно: снимки, представленные Коллинзом, содержат такие различия, которые внимательному наблюдателю должны были сразу броситься в глаза и наглядно продемонстрировать безответственное легкомыслие Скотленд-Ярда.

Различия, которыми оперировала защита, представляли собой обычные мелкие отклонения, всегда возникающие из-за неодинаковости силы, с которой пальцы прижимаются к фиксирующей поверхности. Мьюир и Коллинз отреагировали на это молниеносно. Коллинз несколько раз подряд отобрал отпечатки большого пальца у присяжных, а затем наглядно продемонстрировал всему составу суда такие же «различия» в отпечатках пальцев, как те, на которые обращала внимание защита. Каждый из присяжных мог воочию убедиться, что эти различия не имеют ничего общего с основными узорами отпечатков пальцев, а именно только они и должны приниматься во внимание. Бессмысленный аргумент защиты был опровергнут. Из-за этого произошло ожесточенное столкновение между Бутом и Фолдсом.

Потеряв уверенность в компетентности своих экспертов, Бут и Беннет засомневались в целесообразности вызова в качестве свидетеля д-ра Гарсона. А возможно, они по искоркам в глазах Мьюира угадали, что он готовит им сюрприз, способный уничтожить Гарсона, если тот подвергнется перекрестному допросу. Тем не менее, когда в распоряжении защиты не оказалось других средств, она все же решилась пригласить Гарсона. Ее опасения были не напрасны – поражение было еще значительнее, чем тогда, когда защита следовала советам Фолдса.

Мьюир предъявил суду письмо. Не писал ли д-р Гарсон ему, обвинителю? Не предлагал ли в нем д-р Гарсон свои услуги эксперта обвинению, прежде чем выступить экспертом защиты? Как д-р Гарсон сможет объяснить это двурушничество? Осталось не высказанным вслух, но всем понятным, что Гарсон обвиняется в своей готовности выступить с заявлением, совершенно противоположным тому, что он говорит теперь, если бы обвинение только согласилось воспользоваться его услугами, удовлетворив тем самым его жажду публичного признания. Гарсон побледнел, посмотрел вокруг и упрямо произнес: «Я – независимый свидетель». Больше он не успел ничего добавить, его перебил судья Чэннел. «Я хочу сказать, – заявил он сердито, – что этот свидетель совершенно не заслуживает доверия…» И предложил Гарсону покинуть свидетельское место.

«Это была победа Мьюира», – сообщал один обозреватель тех лет. Защита потерпела поражение в борьбе с отпечатками пальцев. Судья Чэннел, напутствуя присяжных, при всей своей сдержанности счел нужным отметить, что, без сомнения, отпечатки пальцев в определенной степени имеют силу доказательства. Поздно вечером, около 22 часов, после двухчасового совещания присяжные вернулись в зал заседаний. Воцарилась напряженная тишина. Затем присутствующие заслушали вердикт присяжных. Он гласил: «Альфред и Альберт Стрэттоны виновны». Затем судья Чэннел произнес приговор: «Смертная казнь через повешение». Поток взаимных обвинений, который стал вырываться из уст обоих осужденных, только подтверждал справедливость приговора. Стрэттоны заплатили за свое преступление жизнью.

Процесс над Стрэттонами знаменовал собой первый важный этап на пути к полному признанию дактилоскопии в судопроизводстве.

Система Генри распространилась в Великобритании, Шотландии, Ирландии, в британских доминионах и колониях. Одновременно она прокладывала себе путь в Европе и по всему миру.





13. Париж. Слава Бертильона угасла. Бельгия, Голландия, Германия, Венгрия, Испания, Италия отказываются от бертильонажа. Дело Шеффера. Бертильон злится на судьбу. 1911 г. – похищение «Моны Лизы». Вор оставляет отпечатки своих пальцев, но Бертильон их не находит. 1914 г. – смерть Бертильона и конец бертильонажа во Франции. Отпечатки пальцев на пути в Новый Свет




Несомненно, для изобретателя подлинная трагедия обнаружить, что его открытие, которое только что завоевало весь мир, вытесняется другим, новым открытием, которое сводит на нет все его усилия. Именно такая судьба ожидала Альфонса Бертильона в те дни, когда дактилоскопия пустила глубокие корни в Англии. Другой человек, возможно, не проявил бы раздражения, а постарался бы понять и принять неизбежное, тем более если его имя уже вошло в историю. Бертильон был и останется человеком, проложившим научным идеям путь в криминалистику. Он был и останется пионером использования фотографии в криминалистике. Он был и останется основателем первой в мире криминалистической лаборатории. Но его упрямому характеру не хватало благоразумия и великодушия. На его глазах утрачивались те позиции, которые только что завоевала его система измерений, и с этим он не мог примириться.

Как и в 1896 г., когда решительный начальник уголовной полиции Дрездена Кёттиг (ставший впоследствии полицай-президентом) своим примером способствовал введению антропометрии в Германии, так и теперь город Дрезден возглавил переход немецкой полиции к дактилоскопии.

Важную роль в этих преобразованиях сыграл тогда еще двадцатилетний молодой человек, которому впоследствии было суждено войти в историю немецкой криминалистики, – Роберт Хайндль.

Хайндлю – студенту, изучавшему право в Мюнхене, – случайно попал в руки один английский журнал со статьей о работе Генри в Индии. Он написал в Калькутту, попросил прислать ему для ознакомления материалы по основам дактилоскопии и, получив их, разослал меморандумы полицай-президентам всех крупных городов Германии. В них он призывал обратиться к дактилоскопии.

Полицай-президент Кёттиг воспользовался большой дрезденской выставкой, чтобы начать широко пропагандировать дактилоскопию. В одном из павильонов он выставил группу скульптурных фигур в человеческий рост, демонстрировавшую процесс снятия отпечатков пальцев. Хайндль позже назвал эту группу «надгробным памятником антропометрии». Когда во время работы выставки удалось в кратчайшее время обнаружить похитителя сладостей, оставившего отпечатки своих измазанных сахаром пальцев, это усилило интерес общественности к дактилоскопии.

Уже 24 октября 1903 г. во всей Саксонии ввели дактилоскопию. В том же году Гамбург и Берлин начали сбор дактилоскопических карточек. В Баварии первым в этом деле стал Нюрнберг. В Мюнхене ввели дактилоскопию только после того, как несколько дел об убийствах доказали несовершенство существующей системы идентификации, для чего потребовался не один год. Хайндль получил задание организовать первый в баварской столице дактилоскопический кабинет.

Разумеется, то тут то там все еще раздавались возражения. Порой слышались голоса сомнения в надежности отпечатков пальцев на том основании, что уголовники, несомненно, найдут пути и средства изменить свои папиллярные линии. Этот аргумент потерпел провал лишь после того, как практическими опытами было доказано, что даже после тяжелых ожогов огнем, кислотой и кипятком на вновь восстановившейся коже кончиков пальцев образуются прежние папиллярные линии. Хайндль любил показывать бородавку, выросшую на кончике одного из его пальцев. Даже на этой бородавке были отчетливо различимы папиллярные линии. Тем временем от антропометрии отказались все европейские страны.