Ведьма Западных пустошей

– Ах, миледи! – воскликнула она. – Какая вы красавица!

Аделин смотрела на свое отражение – светловолосая девушка перед ней была незнакомкой. Привыкшая быть сдержанной и спокойной, привыкшая держать чувства под замком, как всякая ведьма, Аделин вдруг поняла, что может стать и такой: радостной, нежной, восторженной.

– Отец был бы счастлив, – сказала она. Мари кивнула и вынула из пакета кокетливые белые туфельки, расшитые золотыми розами.

– Да, миледи, – кивнула она. – Как жаль, что он не дожил до этого дня. Он так вас любил!

Потом Мари пригласила куафера, которого привезла с собой Медведиха – маленький, чернокожий, с пышно взбитыми белыми волосами, он усадил Аделин на стул и принялся колдовать. Он втирал в ее светлые пряди какую-то зеленоватую смесь, которая пахла спелым яблоком – волосы от нее мгновенно почернели, и Аделин испуганно вскрикнула. Но над ее головой вдруг всплыло облако серебряных искр, и волосы снова посветлели, сделались пышными и блестящими и слегка завились. Куафер удовлетворенно кивнул и взялся за расчески, шпильки и щипцы. Тугие локоны плавно легли на плечи, куафер подхватил несколько прядей заколками с настоящими цветами, и Аделин вдруг подумала, что именно так и должна выглядеть – свободно, красиво, чувственно.

– Священник уже едет! – сообщила Мари, и Аделин невольно вздохнула с облегчением.

Ей не хотелось выбираться в город – с нее хватило и вчерашнего всеобщего внимания. Аделин до сих пор чувствовала на себе взгляды зевак, и голова периодически начинала наливаться тяжестью и пульсировать болью.

Домашнее венчание – как раз то, что нужно. Аделин вспомнила, как отец венчался с матерью Уве: дома, в гостиной, где передвинули мебель и освободили место для свадебного ритуала. А она, пятилетняя, тогда отказалась выходить, и отец разрешил ей остаться дома. И Аделин сидела на лестнице, смотрела на невесту – очаровательную, черноволосую, с большой тяжелой грудью, которой было тесно в плену корсета – и боялась, что после праздника эта женщина выбросит ее из дома.

Кому понравится такое неприятное напоминание о прошлом мужа, как маленькая незаконнорожденная ведьма?

Но, к искреннему удивлению Аделин, мачеха отнеслась к ней с неожиданным и очень искренним теплом. Они быстро подружились. Не навязываясь сироте в матери, госпожа Флер просто проводила с ней много времени. Она ходила с Аделин в поля и рассказывала о цветах и растениях, они вместе запускали воздушного змея и ловили стрекоз, собирали мелкую луговую землянику и варили варенье, а когда мачеха узнала, что ждет ребенка, то сказала: «Как замечательно! Дочка у меня уже есть, а теперь и сыночек будет!»

Госпожа Флер умерла от родильной горячки через три дня после появления на свет Уве – на похоронах Аделин старалась быть серьезной и держалась, как взрослая женщина, а не шестилетняя девочка, но потом разрыдалась так, что с ней едва не случился припадок. И отец обнимал ее, и тоже плакал, и дождь шел все сильнее и сильнее…

– Ты помнишь госпожу Флер, Мари? – спросила Аделин, обувая туфельки.

– Матушку милорда Уве, миледи? Нет, не помню. Меня же тогда еще на свете не было. А что?

– Ничего, – улыбнулась Аделин. Она давно забыла лицо мачехи – в памяти были лишь яркие и теплые наброски воспоминаний. Но эта женщина на мгновение ожила и улыбнулась ей с искренней любовью. – Просто она тоже была бы рада.

Мари принесла свадебный букет: белоснежные розы, хрупкие кокетливые орхидеи с пестрыми золотыми язычками, туберозы и фрезии. Аделин взяла его и подумала:

«Я выхожу замуж. Наконец-то я в это поверила».

Она спустилась в гостиную прямым ровным шагом хозяйки своего дома, стараясь держаться с привычным спокойным достоинством и не показывать, что ее душа сейчас рвется куда-то вперед, к солнцу, под облака. Гостиная была украшена цветами и традиционными связками колосьев для пожелания богатой жизни. Священник уже раскрывал Священное Писание. Уве стоял рядом с полицмейстером и Медведихой – госпожа Этиль дотронулась платочком до краешка глаза, и Аделин услышала негромкое:

– Помнишь, Марк? У тебя был такой яркий шейный платок и белая роза в бутоньерке.

– Помню, конечно, – ответил полицмейстер и осторожно снял с крутого плеча супруги невидимую пылинку. – Ты же сама мне его подарила, Этиль.

Бастиан стоял по правую руку священника: в белой рубашке и черном сюртуке, с маленьким орденом на груди, он казался торжественным, незнакомым и – Аделин так удивилась этому! – почти испуганным. Его шрамы побелели, став почти незаметными.

Аделин могла лишь поражаться. Несколько дней назад она увидела этого человека в водном зеркале и содрогнулась от его уродства – и вот теперь он стоит в ее гостиной, и она, Аделин, сейчас станет его женой.

«Удивительно, – подумала Аделин. – Когда все это закончится, я попробую написать об этом книгу».

В гостиной зазвучала торжественная музыка – приглашенный предусмотрительной Медведихой маленький оркестр, который расположился в стороне, заиграл свадебный гимн, и Аделин показалось, что струна ее души тоже звучит – глубоко, возвышенно, всем своим существом. Бастиан смотрел на нее, не отрывая глаз, и Аделин поняла, что сейчас он думал о том же, что и она.

О том, что мог бы провести всю жизнь в одиночестве – закрытым от мира, скованным своей сутью.

О том, что несколько дней назад входил в этот дом для допроса, еще не зная, что совсем скоро станет мужем его хозяйки.

О том, что все изменилось навсегда.

Медведиха снова всхлипнула от нахлынувших чувств; господин Арно смотрел по-отечески. За все то время, что он пытался свести Аделин со своим младшим сыном, полицмейстер привык к ней и стал считать почти родной. Уве казался спокойным, но Аделин понимала, что он с трудом сдерживает волнение.

Уве был встревожен, но его тревога была радостной.

Аделин подошла к Бастиану – он взял ее за руку и вдвоем они сделали шаг к священнику. Медведиха бесшумно приблизилась к ним и умелыми ловкими движениями обвила запястья Бастиана и Аделин красной шелковой лентой в знак того, что скоро они соединятся навеки.

– Возлюбленные чада мои! – Откровенно говоря, священник недолюбливал Аделин, хотя она и была исключительно законопослушной ведьмой, но сейчас он смотрел вполне дружелюбно. – Мы собрались здесь сегодня перед лицом Господа нашего, чтобы сочетать законными узами брака этого мужчину и эту женщину. Опуститесь на колени!

Бастиан и Аделин послушно опустились на колени, и священник вынул белую шелестящую харпу – полосу ткани с вышитыми на ней золотом строками Писания – и накрыл ею жениха и невесту. Стало очень тихо; Аделин сжала руку Бастиана.

– Волнуешься? – спросил он едва слышно. Аделин кивнула, и Бастиан произнес: – Ты очень красивая, Аделин. Удивительно красивая.

– И я спрашиваю тебя, Бастиан из дома Беренгетов, – прозвучал над ними голос священника, – готов ли ты взять в жены Аделин из дома Декар, любить ее, заботиться о ней и хранить ей верность, пока Господь не призовет одного из вас?

Бастиан улыбнулся и четко, словно рапортуя начальству, произнес:

– Да, я готов.

Откуда-то издалека донеслось всхлипывание Медведихи. Музыка плыла и плыла, запах цветов был свежим и сладким, и Аделин чувствовала, как восторг наполняет ее, словно пузырьки шипучего.

– Тогда я спрашиваю тебя, Аделин из дома Декар, – продолжал священник, – готова ли ты взять в мужья Бастиана из дома Беренгетов, любить его, заботиться о нем и хранить ему верность, пока Господь не призовет одного из вас?


– Да, – выдохнула Аделин. – Да, я готова.

Священник снял с них харпу, и Бастиан помог Аделин подняться. Медведиха плакала от торжественности события, господин Арно старался держаться строго и чинно. Уве улыбался, и Аделин подумала, что давно не видела брата таким счастливым.

– Тогда я объявляю вас мужем и женой, – с улыбкой произнес священник и обвел Бастиана и Аделин кругом. – Любите друг друга, берегите и будьте счастливы. И пусть две души станут единой!





Глава 6

Портрет убийцы




Предусмотрительная Медведиха позаботилась и об угощении после венчания: Аделин с удивлением обнаружила, что прямо в саду был накрыт стол, так заставленный блюдами, привезенными из ресторана в Инегене, что не видно было скатерти.

– Сядем да отпразднуем! – провозгласила Медведиха, которая с видимым удовольствием исполняла обязанности распорядительницы. – Пусть ваша жизнь будет сытая и богатая и пусть всегда с вами будут близкие и друзья!

Сидя рядом с Бастианом во главе стола и глядя на гостей и слуг ее дома, которые разделили с ней и жизнь, и праздник, Аделин подумала, что все начинается заново. Солнечное утро было теплым и свежим, над садом летали стрижи, и воздух был наполнен запахами цветов и трав – так, что его хотелось пить, словно драгоценное вино.

«Все будет хорошо! – подумала Аделин с той мягкой и наивной надеждой, которая всегда появляется в такие дни. – Все обязательно будет хорошо!»

Для Куся тоже нашлось место и угощение. Сделав почетный круг над столом – Аделин испугалась, что невоспитанный сыч решит в очередной раз отметить Бастиана весомым знаком особого внимания, – Кусь не стал садиться на обнаженное хозяйкино плечо, чтобы не царапать. Он опустился на спинку стула Барта, замурлыкал, и слуга принялся потчевать Куся большим хрустящим тараканом – все слуги носили при себе парочку насекомых в мешочке на всякий случай. Сычик довольно урчал и смотрел по сторонам так важно, словно это именно он организовал всю свадьбу.

После пира, когда солнце подошло к зениту, полицмейстер с женой уехали, на прощанье расцеловав Аделин и обняв Бастиана. Проводив их до ворот, Аделин обернулась к мужу – Господи боже, теперь он ее муж! – и сказала:

– Знаешь, я никогда не думала, что выйду замуж. И что у меня будет такая славная свадьба.

Бастиан рассмеялся и, с уже знакомой осторожностью обняв Аделин, поцеловал ее – легким, почти неуловимым поцелуем. «Он тоже боится, – подумала Аделин. – Или нет… Он не хочет переступать через меня и мои желания. Он не хочет причинять мне боль».

Это было одновременно смешно, очень трогательно и очень правильно. Девушку не спрашивают, любит ли она своего мужа и хочет ли разделить с ним ложе. Никого не интересует, насколько ей приятны его прикосновения и поцелуи. Девушку просто отдают в руки супруга, которого выбрали для нее родители по должности и глубинам кошелька, и он будет делать с ней все, что сочтет нужным, потому что жена – это только вещь, не больше. И хорошо, если это будет молодой человек из знакомой семьи, от которого она хотя бы знает, чего ожидать! И хорошо, если они хоть немного нравятся друг другу!

Аделин неожиданно вспомнила, как Герта Лефевр, с которой она сидела за одной партой в школе, едва не повесилась после свадьбы. Родители подобрали ей завидного мужа: Морис Трюдо, золотодобытчик, владелец огромного дома в центре города, солидный человек с опытом и связями. А какое кольцо он подарил Герте на помолвку! А какой у него был экипаж, лошади, мебель, сад! Ну и что, что он старше своей новоиспеченной супруги на сорок лет, ну и что, что в первую брачную ночь она испытала все, что когда-либо приходилось испытывать шлюхам. Это не имело значения. Герту, которую вынули из петли, все называли дурой, не понимающей своего счастья, дурой, которая опозорила свою семью.

И тут вдруг Бастиан. Человек, который оставлял выбор за Аделин. Человек, который не хотел брать ее силой, как и положено мужу.

Она откликнулась на его поцелуй, чувствуя, как земля уходит из-под ног, как запахи трав и цветов становятся богаче и глубже, как каждый звук превращается в глубокий аккорд. От Бастиана веяло не страхом и тьмой инквизиционной допросной, а светом и теплом, и Аделин готова была утонуть в нем, раствориться, исчезнуть. Наверно, это и было тем единением душ, о котором сказал священник.

Аделин казалось, будто она стала настолько легкой, что ветер может подхватить ее и унести. В ушах нарастал шум, словно совсем рядом раскинулось холодное море, которого она никогда не видела, в висках стучала кровь, и на какой-то момент в мире не осталось ничего, кроме Бастиана. Когда они смогли-таки оторваться друг от друга, то Аделин поняла, что шрамов на его лице больше нет – она смотрела на них и не замечала.

Потому что любовь смотрит глубже, чем видят глаза.

Потому что любовь замечает главное.

Ей захотелось заплакать – и взлететь.

Потом была ее спальня – и свадебное платье, сброшенное на пол, казалось облаком. Дыхание комкалось в груди, Аделин отчаянно не хватало воздуха. Она не знала, что сейчас – утро, день, ночь, она не знала, что это за мир и время, она полностью утратила себя.

В ее мире теперь был лишь Бастиан – его прикосновения, биение его сердца. Так близко, словно оно стучало в ее собственной груди. Так важно, словно они действительно стали едины.

Кажется, она всхлипывала, подаваясь навстречу его ласкам.

Кажется, кровать ходила под ними ходуном.

Кажется, где-то высоко-высоко началась гроза. И судорога, пронзившая Аделин, была настолько густой и сладкой, что на мгновение, долгое, как лето, она действительно перестала дышать.

Потом они тихо лежали рядом, не разрывая объятий, и Аделин подумала: «Ведь у нас могут быть дети…» Бастиан улыбнулся и поцеловал ее в висок.

– Да, – сказал он. – Могут. Мы будем хорошими родителями, я точно знаю.

Аделин встрепенулась, удивленно посмотрела на него.

– Умеешь читать мысли? – недоверчиво спросила она.

Бастиан рассмеялся.

– Нет. Ты просто сказала об этом вслух.

«Это возможно, – растерянно и счастливо подумала Аделин. – Мы можем стать родителями, мы можем жить в этом доме, мы ведь достойны счастья».

Издалека донесся крик сыча – Кусь парил над садом, довольный тем, что хозяйка жива, здорова и у себя дома, а не в подземелье за решеткой. Неужели это было только вчера! И сычик сидел у нее на плече, отважно готовясь разделить ее участь…