Ведьма и инквизитор

— Ее привезли сюда. Несколько месяцев назад. А на аутодафе ее не было. И я не знаю, где она и где искать дальше. — Она нахмурила брови, а нижняя губа у нее задрожала.

Стражник огляделся: не наблюдает ли кто за тем, как он тут разговаривает со столь жалким существом.

— Кое-кто захворал и преставился, — прошептал стражник, глядя перед собой.

И тогда горе вырвалось у нее наружу, и она начала яростно топать ногами, сжав кулаки, и завыла, точно зверь лесной.

— Ладно, ладно. Да замолчи ты! — сказал стражник, движимый скорее желанием прекратить шум, нежели сочувствием к горю девушки. — Как, говоришь, имя той, которую ты разыскиваешь?

— Эдерра Прекрасная. Ее прозвали так за красоту, — ответила она, пытаясь сдержать рыдания.

Стражнику не понадобилось заглядывать в архивы, поскольку он сразу ее вспомнил. Прекрасная, как Божье дыхание, наполняющее наше существование благодатью, а воздух ароматом цветущего луга. Но тут громкие стенания девчонки-оборвыша вывели его из задумчивости.

— Перестань ныть! — приказал он, потому что ее вой уже начал привлекать внимание прохожих. — Прекрасной здесь уже нет. Ее не так давно выпустили. Улик против нее оказалось недостаточно, вот и освободили. Ее продержали всего пару недель.

— Вы уверены, сеньор?

— Как я мог забыть? Я же стоял в дверях, когда она выходила. Сказали, что в темнице развелись вши, и арестованным пришлось остричь волосы, так что она вышла наголо остриженной, повязала на голову какой-то платок. Думаю, из кокетства предпочла, чтоб не видели ее с голой, словно дыня, головой. Жаль, потому что ее рыжие волосы…

— Она не была больна? — Май прервала его, как только при воспоминании о гриве Эдерры он возвел глаза к небу.

— У нее была забинтована нога, и она слегка хромала. Вышла поспешно, даже не посмотрела в мою сторону, — сказал он с видимой досадой.

— Вы видели, в какую сторону она направилась?

В тот момент, когда стражник указывал ей пальцем на север, из глубины здания донесся шум. Ворота дворца инквизиции распахнулись, из них выкатило несколько карет. Стражник успел оттолкнуть Май в сторону, прежде чем она угодила бы под колеса, и бедняжка очутилась на земле. Девушка быстро вскочила, стараясь разглядеть сидевшего в карете, однако красные бархатные занавески на окнах были задернуты и, хотя она пару раз подпрыгнула повыше, ей не удалось ничего увидеть. Кареты исчезли, свернув на соседнюю улицу.

— Кто ехал в этой карете? — спросила Май, отряхивая подол юбки.

— Ты все еще здесь?

— Да.

— Ты напрашиваешься на неприятности, когда суешь нос куда не просят. Гляди, а то я сам тебя посажу под замок за то, что ты тут меня донимаешь.

— Ваша милость, вне всякого сомнения, имеет все основания для этого и вправе так поступать, поскольку мне, возможно, есть дело до человека, который едет в этой карете. Потому что может статься, что… Да откуда мне знать! — Май не скрывала своей радости. Эдерра была на свободе, за воротами тайной тюрьмы, и теперь оставалось только найти другую нить, потянув которую можно будет до нее добраться. — Вдруг это подсудимый едет, которого освободили, или высокая персона. Или, кто знает, может, кареты едут за кем-то порожняком. Или может…

— Алонсо де Саласар-и-Фриас, инквизитор Логроньо, вот кто там был, — выпалил стражник, чтобы эта суматошная наконец умолкла. — Он ехал в этой карете, потому что на севере все еще водятся ведьмы, которых предстоит выловить. А теперь исчезни, пока я не передумал и не отправил тебя в темницу пинком под тощий зад.

— Алонсо де Саласар-и-Фриас, — чуть слышно повторила Май, с улыбкой отходя от двери. — Снова он.

И заторопилась. Вскочила на спину Бельтрана и решила отправиться вслед за инквизитором, куда бы он ни направлялся. Она хорошо знала Эдерру: если та проведала, что святая инквизиция намерена продолжить свою охоту за ведьмами, ее не может не волновать опасность, которая угрожает им с Бельтраном. Незаконная дочь нечистого и человек, превращенный в осла с помощью колдовских чар, предоставляли отличный повод, чтобы устроить новое аутодафе. Наверняка Эдерра будет вести наблюдение за инквизитором, и, таким образом, они с Бельтраном непременно ее найдут. Грозный Саласар и его подручные стали для нее единственной зацепкой. В этот момент ее не волновало, что Саласар жесток и опасен, теперь именно он и его свита превратились в нить, которая приведет ее к дорогой Эдерре.

Однако за те несколько недель, в течение которых Май неотступно следовала за Саласаром, не вполне ортодоксальные действия инквизитора Логроньо ее несколько озадачили. Даруя прощение тем, кто признавался в предосудительных сношениях с дьяволом, Саласар занимался тем, что упорно доказывал кающимся, что они никогда не видели ни Сатану, ни кого-либо из его приспешников и что на самом деле их вводило в заблуждение их же собственное буйное воображение. Однажды она увидела, как инквизитор погладил по головке пятилетнего малыша: тот плакал, потому что родители заставили его сказать, что он-де помощник дьявола. Он поцеловал малыша в лоб и подарил ему леденец, а родителям сказал, что, ежели будут пугать ребенка рассказами о ведьмах и демонах, он лично препроводит их прямиком в темницу, чтобы они узнали, что значит настоящий страх.

Май не запомнила, в какой именно момент это случилось, только она поняла, что Саласар начал ей нравиться и что теперь, после нескольких недель упорного преследования, она перестала его бояться.



Иньиго пришел в себя, когда солнце уже взошло. Голова у него раскалывалась от боли. Он с трудом поднялся, обеими руками опираясь на дерево, которое служило ему спинкой на протяжении нескольких часов, пока он был без сознания. Ему стоило невероятных усилий сосредоточиться и вспомнить, кто он такой, где находится и что делает в глухом лесу. Он отыскал обратную дорогу скорее благодаря инстинкту, нежели знанию, и на заплетающихся ногах добрел до здания, в котором инквизитор с помощниками расположились в Сантэстебане, как раз в тот момент, когда группа людей, обеспокоенных долгим его отсутствием, готовилась отправиться на поиски.

— Я видел голубого ангела, — пробормотал он, растерянно улыбаясь, и это было единственное объяснение, которое он успел дать Саласару, падая без чувств ему на руки.

Ему удалось изложить более или менее внятную историю только после того, как он проспал четырнадцать часов кряду, проглотил омлет из двух яиц с салом, кусок яблочного пирога и сделал добрый глоток старого вина. Выслушав его рассказ, брат Доминго заявил, что именно приверженностью к выпивке и объясняется происхождение подобных небылиц.

— Ах ты, деревенщина! Ты же знаешь, я никогда не пью вина, — вскричал Иньиго.

— Никогда? А что ты сделал минуту назад, а? — возразил Доминго, который страшно волновался за приятеля, пока тот пропадал неизвестно где.

— Это чтобы восстановить силы! Тебе обидно, что ангелы выбрали меня, чтобы явиться предо мной, а не тебя. Ишь разобиделся!

— Ну ладно, хватит болтать, Иньиго! — раздраженно воскликнул Саласар. — Ты самого Иова можешь из себя вывести. Расскажи-ка лучше, что ты обнаружил.

— Отпечатки копыт лошадей и следы ног пятерых человек. Я смог ясно различить среди них следы Хуаны. Она выскочила из дома, споткнулась, упала на землю, поднялась и побежала в сторону моста. Думаю, у нее было что-то не в порядке с правой ногой, может, она хромала или что-то в этом роде, потому что через каждые два или три шага правая нога у нее подгибалась и она ставила боком стопу.

— А остальные следы? — поинтересовался брат Доминго. — Наверно, это четыре колдуна, гостившие у нее в доме. Загнали ее в угол, гнались, чтобы поймать, привязали камень к ноге, сбросили в реку и…

— Есть еще кое-что, — прервал его Иньиго. — Я также обнаружил следы задних ног козла.

— Козла? — удивился Саласар.

— Самца-козла, — прошептал Доминго де Сардо зловещим тоном. — Вот и окончательное доказательство. Сатана убил Хуану де Саури.


— Однако они были необычными, — Иньиго пустился в объяснения, увидев замешательство на лицах Саласара и Доминго, — то есть следы задних ног козла не были, строго говоря, следами. Иногда, когда они не находились в движении, они отпечатывались полностью, но во время движения волочились по земле. Кроме того, они шли строго параллельно человеческим следам, гораздо большим по размерам. А еще я обнаружил ногу козла-самца в доме.

— Сатанинские знаки, сатанинские знаки! Нет сомнения, я их узнаю! — воскликнул Доминго де Сардо, с озабоченным видом меряя шагами комнату.

— Я сунул ногу, которую обнаружил в доме, в котомку.

— У тебя не было никакой котомки, — с осуждением бросил Доминго. — Ты ее потерял?

— Я ее не терял, — растерянно произнес Иньиго. — Наверняка у меня ее отнял голубой ангел.

— А на что, по-твоему, голубому ангелу сдалась твоя котомка? — парировал Доминго.

— Не знаю, может, вещи складывать?

— Что складывать? Ореол, в котором будет спускаться на землю, чтобы предстать пред тобою? Думаешь, ангелам больше нечем заняться, как только воровать котомки у смертных?

— Это невыносимо. — Саласар выглядел крайне удрученным. — У тебя страшная рана на голове, Иньиго, помнишь, как ты ее себе нанес?

— Нет, — сказал он, поднеся руку к затылку и морщась от боли.

— Кроме того, твоя одежда вымазана каким-то жиром, знаешь, что это такое?

— Нет.

При каждом отрицательном ответе Иньиго Доминго все больше мрачнел.

— Не будем впадать в панику, — сказал Саласар примирительным тоном. — Я отдал твою одежду аптекарю. Он сумеет определить, что это за вещество.

— Крест! — вспомнил Иньиго. — Его я не клал в котомку! — Он нащупал на шее завязанный узелком кожаный ремешок, потянул за него и вытащил на свет деревянный крестик. — Вот он! Есть! Крест! — закричал он с нервным смешком. — Я нашел его на земле у моста.

Саласар схватил крест, не дожидаясь, пока Иньиго его снимет, и даже не дав ему времени встать со стула. Он чуть ли не волоком подтащил его к тому месту, где отпевали тело Хуаны, и там в присутствии большого скопления народа и невзирая на возмущенные взгляды падре Боррего Солано взял руку покойной и приложил крест к ране на ладони. Все было так, как он и предполагал: налицо было полное совпадение креста с отпечатком.





VIII

О том, как изготовить мазь для полетов, сделать так, чтобы люди доброжелательно отзывались о нас в наше отсутствие, и как узнать, что мы имеем дело с ведьмой





К этому времени большая часть жителей Сантэстебана уже перестала скрывать возмущение подозрительными методами сумасбродного инквизитора Саласара, а его неожиданный выход на сцену во время прощания с покойной окончательно убедил их в том, что у этого человека с головой не все в порядке. Как раз в тот день на отпевании собралось все селение. Тело женщины находилось в доме дочери Хуаны, и друзья, соседи и знакомые, даже те, кто не был близко с ней знаком, явились выразить свои соболезнования. Мужчины со скорбными лицами толпились в доме, тихо переговариваясь между собой и чувствуя, что они бессильны защитить матерей, жен и дочерей от подобного надругательства. Один из них предложил организовать ночной дозор: собрать группу молодых людей, вооружиться дубинами, мотыгами и факелами и расправиться со злодеями, чтобы отомстить за бедную Хуану. И даже если не удастся кого-либо поймать, это все же лучше, чем сидеть сложа руки и скрежетать зубами от бессилия, к тому же такое решение позволит выплеснуть накопленный гнев. Все согласились с этим мнением.

Что касается женщин, то они, обряженные во все черное, походили на стаю ворон. Вокруг соснового гроба с четырьмя огромными свечами по углам были расставлены стулья, на которых они сидели часами: молились, перебирая четки, плакали, потому что многим смерть Хуаны давала возможность поделиться собственным горем, не имевшим отношения к гибели женщины или к угрозе со стороны ведьм. Дочь покойной, наоборот, не выказывала никаких чувств, она молча смотрела в одну точку, застыв на стуле в одной позе, без слез и вздохов, даже когда приходской священник Боррего Солано пришел выразить ей свои соболезнования и взял за руку, понуждая подняться. Он подвел ее к открытой двери, чтобы она подышала свежим воздухом, в надежде, что она очнется, и при этом нашептывал ей на ухо, что ее мать, он-де уверен, уже предстала перед Господом.

К счастью, когда Саласар совершил свой торжественный выход на сцену, обхватив Иньиго за шею, оба находились уже за пределами дома, и им не привелось увидеть, как инквизитор взял покойную за руку, сравнил ее рану с деревянным крестом и выразил удовлетворение полным соответствием его с отпечатком.

Это происшествие чуть было не возвело Хуану в разряд мучениц, и после похорон женщины ее достоинства в глазах соседей приумножились многократно; все забыли о ее человеческих слабостях, и любой предмет, к которому ей случалось прикоснуться, тут же становился святыней. Соседи не ограничились тем, что оделись в черное: их балконы еще целую неделю были обвязаны черным крепом в знак траура, а еще они сделали себе повязки из кусочков одежды покойной и ставили за нее свечи в церкви, прося заступиться за них, жалких смертных, испытывавших на себе гнев самого дьявола, словно Хуана была святой.

Саласару пришлось иметь дело с неуравновешенным священником и перепуганными жителями, открыто выражавшими неверие в то, что его методы позволят освободиться от власти демонов. Дескать, этот инквизитор совсем не похож на своего предшественника, который посетил их пару лет назад. Тот, вне всяких сомнений, выглядел более кровожадным, что как раз и требуется для такого рода занятия. Не спрашивая ничьих советов, эти люди выставили из собственных домов всех колдунов, поверивших обещаниям эдикта, поскольку были убеждены в том, что именно они виноваты в смерти Хуаны и всех несчастьях, обрушившихся на их край.

Знать они ничего не хотели о королевском указе, обязывавшем их предоставлять тем кров. Прибывшие для покаяния были вынуждены останавливаться в окрестностях селения, укрываясь в пещерах, потому что, пока они ждали церемонии примирения, зарядили дожди. В результате жители переполошились еще больше: посреди ночи они видели мелькавшие среди деревьев огни костров и воображали себе, что где-то неподалеку устраивают шабаш. В панике сельчане начали запасаться крестами, мощами святых, печатными иконками, а на ночь снова стали отводить детей в церковь, что окончательно вывело из душевного равновесия священника Боррего Солано.

— Мы теряем время, пытаясь узнать, как умерла Хуана де Саури, — убеждал Саласара брат Доминго. — Она мертва, и тут уже ничего не поделаешь. Нам следовало бы сосредоточиться на поимке колдунов, ее убийц, у которых душа грязнее, чем смердящий хвост нечистого. Нет сомнения в том, что это их рук дело. Люди взаправду их видели. Мне доводилось слышать похожие истории. Узнаю их приемы, уж мне-то известно, на что они способны.



Брат Доминго де Сардо не был новичком в вопросах, касавшихся сатанинской секты. Ему уже приходилось сопровождать инквизитора Валье во время предыдущего Визита инквизитора в эти края, два года назад, и всю прошлую зиму он обличал ведьм перед любым слушателем, которому нервы позволяли выдержать леденящие душу истории. Францисканец был человеком замкнутым. Он вечно чего-то опасался и ежедневно втайне от окружающих занимался исполнением разного рода мелких ритуалов.

Он не переступал порога, не пробормотав «Аминь», не ложился в постель, не окропив простыни святой водой, и боялся разжевать кусок хлеба перед тем, как проглотить, неважно, был ли он освящен или нет, потому что считал его телом Христовым. Если по не зависящим от него причинам он не мог проделать какой-то обряд, то невыразимо страдал, будучи уверен, что с ним или с миром обязательно произойдет нечто ужасное.

По причине тучности, глубоких залысин и вечно озабоченного лица Доминго выглядел старше своего возраста. Саласар внушал ему уважение. Еще до личного знакомства с инквизитором он уже много слышал о нем и представлял себе человеком внушительным, важным, твердым — точь-в-точь Господь Всемогущий. Однако временами ему приходилось прилагать огромные усилия, чтобы понять и принять некоторые поступки и речи Саласара, которые, с его точки зрения, совершенно не вязались с его должностью и духовным званием.

— Дорогой брат Доминго, — медленно произнес Саласар, — и в смерти Хуаны, и в ее обстоятельствах есть некая тайна. Хотя я и уверен, что эта женщина в последние минуты жизни была не одна, у меня есть основания полагать, что она бросилась в реку сама, без чьей-либо помощи, по крайней мере физической. Я также не думаю, что она упала в воду в результате несчастного случая. Уточнение обстоятельств и выяснение того, чьи следы ведут к мосту наряду со следами Хуаны, ни в коей мере не является потерей времени.

Щеки Доминго де Сардо вспыхнули румянцем негодования, однако ему удалось взять себя в руки.

— Чьи же это еще могут быть следы? — спросил он подчеркнуто сдержанным тоном. — Это колдуны! Они ее и толкнули. Даже следы козлиных копыт остались, какие вам еще нужны доказательства? Не знаю, чего вы добиваетесь, ваша милость, но думаю, вы противоречите своим же собственным доводам. С одной стороны, вы вроде бы намекаете, что благочестивая Хуана де Саури бросилась в реку по собственной воле, то есть добровольно лишив себя жизни. Но с другой стороны, такой человек, как вы, сеньор инквизитор, — он подчеркнул последнее слово, красноречивым взглядом указав на церковное облачение Саласара, — никогда не позволил бы, чтобы наложившая на себя руки женщина через пару часов после этого была похоронена в освященной земле.

— Такой человек, как я? Такой человек, как я, — задумчиво повторил Саласар. — Кто я такой, если не тот, кто пришел в этот мир, чтобы пытаться понять, зачем живет смертный? Я тот, кто обязан убеждать в существовании вечности тех, кто старается не отступать от заповедей Божиих, кто заставляет их верить в справедливое воздаяние каждому по делам его и что каждого праведника ожидает награда, а каждого злодея — наказание. Но в то же время я — человек, всего-навсего человек, вот кто я такой. Иногда это не вяжется с моим предназначением, ибо мой долг — лить бальзам веры на раны тех, кто склонен во всем сомневаться и считает, что все мы рождены лишь затем, чтобы умереть и никогда не возродиться. Моя же задача — уверять в том, что их ожидает жизнь вечная и личное бессмертие. Неужели ты полагаешь, что я могу лишить семью Хуаны такого утешения, как вера в жизнь вечную и лицезрение Бога Всевышнего? Я никогда этого не сделаю, Доминго. Кто угодно, только не я!

Саласар развернулся на каблуке и медленно пошел прочь, тогда как его помощник с растерянным видом продолжал смотреть ему вслед. Инквизитор пытался вспомнить, почему он дал согласие на участие в этой миссии. Несколько лет назад, когда у него появились первые колебания в вере, он начал читать философов и согласился с Сократом, что невозможно быть счастливым, действуя вопреки собственным убеждениям. И тогда он постарался освободиться от готовых представлений, усвоенных еще в детстве, чтобы позволить душе, уму и сердцу найти обоснование своим собственным взглядам.