Ведьма и инквизитор

Солнце уже начало разгонять предрассветный сумрак, когда Хуана де Саури почувствовала, что страшно замерзла и ее бьет дрожь. Ей пришлось встать и развести огонь в очаге. И вдруг, когда она ворошила угли кочергой, у нее возникло недоброе предчувствие: она с опаской повернула голову и увидела их! Они были тут: молча уставясь неподвижным взглядом широко открытых глаз, они медленно подступали к ней с церемонностью, присущей исчадиям ада. Она так и обомлела, одной рукой опираясь на край стола, а другой медленно поднимая кочергу скорее для защиты, чем для нападения.

Хуана сразу поняла, что это и есть давно ожидавшееся несчастье, о котором она всех предупреждала, хотя ни ее дочь, ни приходской священник не придавали ее словам никакого значения. Это, как и следовало ожидать, была расплата за ее прошлогодние показания против ведьм перед судом инквизиции. С тех пор как она вернулась из Логроньо, ей уже не удавалось заснуть спокойно, как человеку с чистой совестью. Посреди ночи ей обычно являлись призраки соседей в окружении языков пламени. Они заунывными голосами взывали к отмщению и пророчили неотвратимые несчастья из-за ее лжесвидетельства. Сердце у нее начинало биться, как птица в силках, она просыпалась и уже не могла заснуть. И так продолжалось уже несколько месяцев. Тоска сжимала ей грудь до появления неослабевающей боли, вызывая не преходящую ни днем, ни ночью тревогу, хотя приходской священник пытался уверить ее, что она помогла свершиться правосудию к вящей славе Господней.

Однако в данный момент женщина была куда как уверена, что Господь оставил ее. Пришел ее час. Спотыкаясь, она без оглядки бросилась прочь из дома, оставив дверь открытой. Разве это может остановить преследовавшие ее силы зла? Немолодая уже женщина изо всех сил бежала по пустырю перед домом, ощущая быстрое приближение беды за своей спиной. Она споткнулась и ничком упала на землю. Полежала так какое-то мгновение, чтобы отдышаться, ощущая при этом запах молодой травы. На секунду он придал ей бодрости, однако шум приближающихся шагов вернул ее к действительности.

— Вам не убежать от нас.

Хуана медленно подняла голову, и благовонный запах травы сменился отвратительной вонью серы. Она его сразу распознала, хотя никогда не знала раньше. Это был запах дьявола, преисподней, приговора, так пахло во время шабаша, который она сама год назад описала перед судом инквизиции в Логроньо. И вот теперь она его ощутила на деле. Угрызения совести по поводу ее показаний в отношении людей, в виновности которых она не была до конца уверена, но из-за нее принявших мучительную смерть, рассеялись. Священник был прав: они существовали наяву — коварные, злые ведьмаки. Она нащупала на шее деревянный крестик, на защиту которого всегда уповала, и с силой сжала его в кулаке, чувствуя, как он разрывает кожу ладони. Ей показалось, что такую боль должен был испытывать Христос, когда его прибивали к кресту.

— Дай мне силы! Не оставляй меня, Господи, — прошептала она.

Она подняла глаза и увидела темные копыта дьявола, они были точно такими, какими их изображали в Священном Писании. Две грязные козлиные ноги, доходящие до бедра этого существа, наполовину зверя, наполовину мужчины, огромного, с ног до головы покрытого жесткой черной шерстью, с пятью рогами на голове.

— Все должны знать, что мы по-прежнему находимся здесь, — проговорил женский голос из-за спины чудовища. — Что бы они ни делали, ничто не помешает власти Сатаны подчинить себе деревню… Королевство… Весь мир. — И невидимая женщина театрально расхохоталась.

Хуана, все еще стоя на четвереньках, взглянула из-под руки. Там стоял тот самый парень, по виду голодранец, с жесткими волосами цвета соломы и белым глазом, в котором можно было угадать наполовину исчезнувший расплывчатый и голубоватый контур несуществующего зрачка. Он смотрел на нее с дурашливым выражением, улыбаясь до ушей, из-за чего его редкие острые зубы вылезли наружу. Рядом с ним заливались смехом две женщины, волосы которых были закручены в огромные пучки в форме куколя. Хуана задрожала.

И вдруг, она и сама не знала, какая сила ее подтолкнула, она вскочила и с проворством зайца пустилась наутек, испуганно прислушиваясь к хохоту четырех дьявольских созданий за спиной. Спотыкаясь, она добежала до речки, взобралась на середину небольшого каменного моста и с поразительной ловкостью вскочила на его широкий парапет. Там лежала веревка, привязанная к огромному камню, который, судя по всему, был приготовлен ею заранее. Едва она начала обвязывать веревку вокруг лодыжки, как нечистый и его присные прекратили смеяться и что есть силы кинулись к ней.

Хуана, трепеща от страха, ухитрилась подняться на ноги и осенить себя крестным знамением. Из кулака, в котором она продолжала сжимать деревянный крест, сочилась кровь, стекавшая у нее по руке, пока женщина с закрытыми глазами бормотала молитву. Ей понадобилось все ее мужество, чтобы решиться на отчаянный поступок, который она собралась совершить, потому что компания бесноватых была совсем близко.

— Остановитесь, нечестивцы! — крикнула Хуана, размахивая перед собой крестом, как щитом веры.

— Не дури, это нас не остано…

Но не успело козлоподобное страшилище закончить фразу, как Хуана зажмурила глаза и, покачнувшись, рухнула в пустоту. Дьявол успел-таки схватить ее за запястье, однако та вырвала руку и полетела с моста вниз, а он остался стоять с крестом в руках. Женщина тут же пропала в черных водах реки, сомкнувшихся над нею с едва слышным всплеском.

— Ну и дела! — крикнул парень с бельмом на глазу, не зная, то ли ему смеяться, то ли плакать.

— Что же теперь делать? Нам было велено обойтись без трупов, — с досадой произнесла женщина постарше.

Все четверо с ошеломленным видом смотрели вниз, надеясь, что Хуане все-таки удастся всплыть на поверхность, однако, судя по всему, она сразу же пошла на дно из-за камня, привязанного к ноге. Козлоподобный с яростью швырнул на землю окровавленный крест и вытер руку о камень парапета.

— Уходим отсюда, — процедил он с брезгливым выражением лица, — и как можно скорее.



В то утро, когда тело Хуаны де Саури было найдено в реке — она плыла лицом вниз, — инквизитор Алонсо де Салазар-и-Фриас находился в городе Сантэстебане уже одиннадцатый день. Он сам недрогнувшей рукой сделал запись об этом событии в путевом дневнике, не подозревая о том, что его записям суждено два века пролежать в подвале, пока инквизиция не будет упразднена и кто-то сможет их прочесть. К тому времени Саласар уже перестал разделять общепринятые взгляды и мнения, однако благодаря его невозмутимости и удивительной скрытности никто об этом не догадывался, и он по-прежнему пользовался доверием в высших кругах инквизиции.

Поэтому, когда выяснилось, что после аутодафе в Логроньо с колдунами так и не удалось покончить окончательно, Верховный совет, не колеблясь, направил его с инспекцией на север Наварры и Гипускоа в Стране Басков. После долгих размышлений было решено, что единственным способом покончить с отвратительной бесовской сектой было присутствие в указанном районе сурового инквизитора.

Никто не подходил для этой цели лучше, чем Алонсо Саласар-и-Фриас, неизменно уверенный в себе, всегда владеющий ситуацией. Он производил неизгладимое впечатление своим внушительным видом: росту был высокого, широк в кости, длинноногий, и руки него тоже были длинные, с тонкими, расширяющимися к концу пальцами. На лице его сразу бросался в глаза выступающий подбородок. Саласар имел привычку ходить быстро, по-военному чеканя шаг, и полы его сутаны развевались при этом по воздуху, словно крылья. Если кто-то в этот момент пытался с ним заговорить или пообщаться, то ему оставалось только поспешать за ним рысцой, потому что Саласар не имел привычки сбавлять ход ради кого бы то ни было, а тем более приспосабливаться к норову спутника.

Он всегда смотрел людям в глаза, уверенный в том, что никому не под силу заставить его отвести взгляд, уличив в чем-то недостойном. Определение инквизитор[4] подходило к нему как нельзя лучше.

Саласар во всем старался дойти до сути, нередко и себя самого подвергая умозрительному допросу. Его дотошность часто приводила к тому, что он находил в показаниях подозреваемых некую лазейку, неточность, свидетельство или обстоятельство, которые лишали его уверенности в собственной правоте. Иногда он готов был сомневаться даже в собственном существовании. Поэтому главный инквизитор и решил, что никто лучше его не подходит для выяснения истинного положения дел в затронутых бедствием северных провинциях.

Тревожные события последнего времени, нарушающие покой и порядок этого северного края, начали не на шутку беспокоить правителей королевства. Урожаи гибли из года в год. Там, где раньше зеленели необозримые поля спаржи, теперь с трудом можно было обнаружить пару-тройку увядших, уродливо искривленных ростков, да и те в итоге погибали под очередным градом. Гром и молния стали обычным делом, однако от этого они не переставали наводить ужас на население. И никто не сомневался, что эти гремящие перуны вылетают из кузницы самого дьявола.

Домашние животные словно посходили с ума. Куры несли пустые яйца, а если хозяевам и удавалось отобрать у них хотя бы одно полновесное, то внутри обнаруживали черную зловонную слизь. Собаки перестали стеречь дом и чуть что забивались под кровать, а при попытке вытащить их оттуда делали под себя от страха. Кошки испуганно таращились в пространство перед собой, а затем без всякой видимой причины начинали жалобно мяукать, ероша шерсть и выгибая спины. А коровы давали кислое, никуда не годное молоко.

Родители взывали о помощи, поскольку их дрожащие дети рассказывали, что по ночам, когда они засыпали, ведьмы забирались к ним в окно и уносили на шабаш, где вручали им прутик и заставляли пасти стада жаб, разодетых в праздничные платья. И этим-то жабам ведьмы выказывали такое почтение, словно это были их ангелы-хранители. Перепуганные отцы и матери ночи напролет не отходили от заколдованных детей, мешая им заснуть, однако стоило им притупить бдительность, а детям начать клевать носами, как ведьмы снова их похищали. В результате дети с ревом и плачем начинали признаваться, что успели побывать с ведьмами на шабаше даже в том случае, если засыпали на всего на минуту-другую. Народ требовал от церкви оказания духовной поддержки, однако бедствие приобрело такие размеры, что ее сакрального авторитета и способностей к чудотворению оказалось явно недостаточно, чтобы успокоить население.

Приходской священник Веры отправил в адрес трибунала Логроньо письмо с настоятельной просьбой прислать ему подкрепление, поскольку ему-де уже три раза пришлось сажать под замок разъяренных родителей, чтобы удержать их от побиения подозреваемых камнями или от сожжения их домов вместе с обитателями. Кроме того, он предлагал инквизиторам собственное заклинание против нечестивых похитительниц детей и требовал официального и публичного признания своего сочинения в качестве действенного средства против дьявольских чар. Вот его полный текст:

Иисус Назареянин Царь Иудейский, а также великие слова Иисус, Мария, Иосиф.



Чтобы формула возымела действие, следовало написать ее на листе бумаги и оставить рядом с восковой свечой, травой, хлебом и святой водой в комнате детей, заставив их перекреститься на сон грядущий и после пробуждения, и при этом положить им на сердечко крест, приговаривая с особым чувством:

— Да будет Иисус всемилостив ко мне, грешному.

Поскольку дела шли так плохо, что дальше некуда, главный инквизитор Бернардо Сандоваль-и-Рохас стал подумывать о том, чтобы перевести трибунал на какое-то время в Памплону, где ведьмы бесчинствовали особенно рьяно. Хотя сам он склонялся к мысли, что обвинения в колдовстве часто используются для сведения счетов между соседями, нельзя было допустить широкого распространения слухов о том, что Антихрист и его подручные делают в Наварре все, что хотят, а главный инквизитор, дескать, и пальцем не хочет пошевелить.

Он направил четыре письма людям, которых считал наиболее сведущими в вопросах противодействия козням дьявола, испрашивая совета, как следует поступить в данной ситуации. Одно письмо он адресовал трем инквизиторам Логроньо, и оно содержало просьбу сообщить о положении дел в их регионе. Другое — Педро де Валенисия, выдающемуся гуманисту, здравость суждений которого снискала ему доверие короля Филиппа III. Еще одно послание было отправлено племяннику герцога де Лерма с просьбой высказать свои соображения по поводу того, в какой степени кризис, вызванный деятельностью еретической секты, угрожает королевской власти. И наконец, адресатом последнего письма стал епископ Памплоны Антонио Венегас-де-Фигероа, которого с некоторых пор многие соотечественники начали обвинять в неверии, так как он открыто заявил с амвона своей церкви, что собственное здравомыслие велит ему воспринимать колдовство не иначе как суеверие и обман.

Главный инквизитор проявил необычайное терпение, дождавшись ответов на все свои письма, и только после этого принял решение. Он издал эдикт о помиловании, согласно которому в течение следующих шести месяцев все колдуны, которые раскаются и клятвенно отрекутся от своих заблуждений, могут рассчитывать на церковное прощение без всякого наказания. Эта амнистия распространялась и на тех, кто томился в секретных тюрьмах инквизиции. Кроме того, запрещалось оказывать давление на подозреваемых для получения признаний, а также не допускалось никаких угроз в адрес раскаявшихся. Оставалось только найти надежного человека, который взял бы на себя задачу по осуществлению эдикта в охваченных бедствием провинциях. И никто не подходил для столь важной миссии лучше, чем ученик главного инквизитора Алонсо де Саласар-и-Фриас.




Появление тела утопленницы Хуаны не стало неожиданностью для Франсиско Боррего Солано, приходского священника Сантэстебана. С момента прибытия инквизитора Саласара, которое состоялось почти две недели назад, весть об амнистии распространилась по окрестным деревням. И в течение всех последующих дней город Сантэстебан наводнили толпы колдунов, искавших прощения. Они скопились перед резиденцией Саласара, ведя себя при этом так буйно и шумно, что это окончательно вывело из себя и без того раздраженных жителей. Инквизитору, которого осаждали толпы народа, пришлось направить в окрестные селенья своих помощников, чтобы они могли принять исповедание от тех, кто не был в состоянии приехать сам.

Поэтому свита Саласара, включавшая в себя двух секретарей инквизиции и двух переводчиков с баскского, которые, помимо перевода допросов, должны были обращаться к пастве с проповедью во время оглашения эдикта и присутствовать на церемонии примирения, была увеличена и в конечном счете разделена на четыре подразделения.

Король своим указом обязал жителей Сантэстебана позаботиться о наводнивших город раскаявшихся грешниках. Вскоре здесь не осталось ни одного дома, в котором не нашел приюта хотя бы один из бывших колдунов. Все это чрезвычайно не нравилось священнику Боррего Солано, который видел, что навязанный сверху прием на постой вызывает недовольство у многих уважаемых горожан. Пошли разговоры о том, что кающиеся колдуны делают это неискренне и только ради формального получения прощения. Таким образом, они могут снова стать разносчиками колдовской ереси, передавая ее от селения к селению.

Боррего Солано, скрывая тревогу, в течение нескольких дней старался поддержать словом и делом своих павших духом прихожан. Однако несчастье имело настолько всеобщий характер, что это сводило на нет любую попытку его замять. Когда священнику сообщили о том, что обнаружено тело утонувшей Хуаны, он сразу воспринял это как дурной знак и начало еще больших бед. К тому же его петух, отличавшийся крайней пунктуальностью, с некоторых пор начал кукарекать невпопад и настолько фальшиво, что Солано окончательно перестал сомневаться в близком присутствии нечистой силы. Стало ясно, что инквизиции, несмотря на все аресты, пытки, аутодафе, обещание вечных мук и прощение в обмен на раскаяние в установленные эдиктом сроки, не удалось покончить со всеми слугами дьявола. Последователи его секты вернулись, чтобы отомстить за гонения истинным христианам и служителям церкви, это было ясно как божий день.

Боррего Солано, крестясь и непрерывно бормоча молитвы, спешно оделся. Прежде чем переступить порог, бросил щепотку соли в огонь в надежде, что это хотя бы отчасти ослабит воздействие колдовства. Из камина с яростным треском посыпались искры: священника пробрал озноб. Это показалось ему предвестием несчастья. Не теряя больше ни минуты, он направился к реке. Когда он пришел туда, запыхавшись скорее от беспокойства, чем от ходьбы, бледное, бездыханное тело утопленницы уже лежало на траве. Он узнал в ней свою прихожанку Хуану де Саури, и у него мурашки по спине побежали, когда он увидел ее искаженное гримасой страха лицо.

— Бог ты мой! Что же это они сотворили с бедной женщиной? — пробормотал он, крестясь, и обратился к молча стоявшим горожанам: — Сообщите инквизитору Саласару, да поскорее! Ему следует на это взглянуть.





II

О том, как изготовить надежные обереги и как стать невидимым





Саласар еще спал, когда кто-то изо всех сил принялся колотить в дверь его опочивальни, крича, что в селении Сантэстебан начались все ужасы апокалипсиса. Инквизитор крепко спал, потому что лег только под утро, а перед этим всю ночь напролет приводил в порядок записи проведенных накануне допросов. Несмотря на все старания, он не мог утверждать со всей определенностью, чем были показания раскаявшихся колдунов, правдой или бредом, вызванным манией величия.

Когда Саласар появился в Сантэстебане и объявил о прощении раскаявшимся поклонникам Сатаны, перед столом инквизитора и его помощников выстроились длинные вереницы колдунов, терпеливо ожидавших своей очереди. Все они жаждали поведать о своем нечестивом поведении в обмен на прощение, которое должно было обеспечить им и душевное спокойствие, и достойное положение в обществе.

Чтобы упростить процедуру, Саласар переработал запутанный вопросник, разработанный инквизицией. Он состоял из четырнадцати вопросов с подвохом и показательных ответов. Исходя из полученных данных, можно было распределить показания по группам: дневные и ночные видения, самообман и реальные происшествия. Реальные происшествия его интересовали больше всего, однако пока, к своей досаде, он так и не обнаружил ни одного доказательства реального присутствия дьявола в этих краях. Первым делом он проверял в архивах, не давал ли уже данный колдун показаний в суде, и, если давал, прощупывал вопросами его во время дознания. Ему так хотелось найти более точные критерии оценки достоверности показаний, потому что прежние, используемые инквизицией до сего времени и в основном сводившиеся к наказанию на основании подозрений, его не удовлетворяли.

— Вы кого-нибудь встретили по дороге на шабаш или обратно? — спрашивал Саласар заявителей и ждал, пока помощник, юный послушник Иньиго де Маэсту, переведет его слова на баскский язык.

— Не помню, чтобы мне попался кто-нибудь из знакомых, — с сомнением в голосе говорила Анна де Лабайен, которая пришла из Субьеты вместе с дюжиной других претендентов на прощение. — Однако наверняка, если увижу кого-нибудь из них, без труда узнаю. И пусть пеняет на себя, коли будет отпираться! Со мной не поспоришь, уж это точно, — с уверенностью заявляла женщина, качая головой и уперев руки в боки.

— А вы слышали по дороге туда или обратно лай собаки? Колокольный звон? — По мере того, как послушник переводил по-басконски, на лице женщины усиливалось выражение замешательства. — Ну, там крик петуха или что-нибудь в этом роде слышали? — Саласар сопровождал свою речь круговыми движениями руки, надеясь в то же время, что Анна вот-вот его прервет, чтобы ответить на вопрос.

— М-м-м… Нет, ничего такого не было.

— А если во время шабаша идет дождь, присутствующие промокают?

— Сеньора говорит, — переводил ее ответ Иньиго де Маэсту все тише и тише, видя растущее разочарование Саласара, — что, по ее предположениям, уж коли пошел дождь, могут и промокнуть…



Стук в дверь зазвучал еще настойчивее и, в конце концов, разбудил инквизитора. Он сокрушенно вздохнул, медленно поднимаясь с постели и щурясь, пока глаза привыкали к дневному свету.

— Кто там?

— Это я, Иньиго, сеньор. Извините, сеньор. Вроде как священник Боррего Солано просит вас прийти на берег реки.

Саласар уже встал и открыл дверь, с изумлением глядя на послушника.

— Он хочет, чтобы я сейчас отправился на реку?

— Мне сказали, чтобы как можно скорее, сеньор. Похоже, ведьмы опять взялись за свое, — сказал Иньиго и растерянно пожал плечами.



Ночная сырость сменилась сероватой пеленой тумана, которую уже начало разгонять яркое утреннее солнце, когда инквизитор Алонсо Саласар-и-Фриас явился в сопровождении своих помощников. Все они обратили внимание на то, как расстроен священник, не сводивший взгляда с бездыханного тела Хуаны. Увидев приближающегося инквизитора, священник облегченно вздохнул.

Он уже был наслышан о Саласаре до его приезда в Сантэстебан. Впереди него бежала слава самого сурового и жестокого из трех инквизиторов, участвовавших в аутодафе в городе Логроньо. Суровый вид во время допросов, когда он скептически приподнимал левую бровь и язвительно хмыкал, наводил ужас на обвиняемых и вызывал восхищение и уважение секретарей, ведущих протокол. Когда его коллеги, инквизиторы Валье и Бесерра, выражали удовлетворение признанием какого-либо арестованного, он продолжал выражать недовольство и со страстной настойчивостью требовал применения пыток, которые заставляли бы обвиняемых выложить всю подноготную. Говорили, что годы обучения в Саламанкском, древнейшем и либеральнейшем из всех университетов Испании сделали его необычайно проницательным, а во время поездок по Италии он научился мастерски скрывать замешательство и изумление.

Ни один из помощников, сопровождавших инквизитора в то печальное утро, никогда прежде не видел утопленников.

— Что скажете? — спросил их Алонсо де Саласар, указывая взглядом на мертвое тело женщины.

— Она мертва, — с испуганным видом пролепетал брат Доминго.

— Надо же, вот оно, оказывается, в чем дело. Никогда бы не подумал… — отозвался послушник Иньиго де Маэсту, потирая с ученым видом подбородок.

Он искоса взглянул на Доминго и лукаво усмехнулся.

— Пожалуйста, Маэсту, сейчас не время шутить, на самом деле, — укорил его Саласар и, повернувшись к Боррего Солано, спросил: — Кто ее обнаружил?

— Дети, — священник указал на стайку ребят, которые настороженно поглядывали на них, прячась в тени деревьев, — они играли на берегу и увидели, как тело принесло течением. Оно застряло на повороте, который, извольте видеть, река делает как раз в этом месте. Зацепилось за ветки кустарника.