Вечный кролик

– Ага. Они сказали что-то насчет того, что всегда терпели твои левацкие взгляды, но если ты начнешь мутить воду и вести себя «столь неоднозначно» по отношению ко всяким нежелательным личностям, то будь готов к последствиям.

Я отвернулся от окна и посмотрел на дочь.

– А ты сама как считаешь, я похож на левака?

Если честно, я сам считал себя центристом. Или просто никем. У меня не было времени на политику.

– По сравнению со всем остальным поселком, – с улыбкой сказала Пиппа, – я бы сказала, ты вообще почти марксист.

Муч Хемлок всегда был рассадником правых убеждений. Так уж сложилось исторически. Когда-то городок отличился тем, что осудил и сжег больше ведьм, чем любой другой город за всю историю Англии. Тридцать одну, причем все были оболганы, вплоть до зловещей ночи в 1568 году, когда они случайно сожгли настоящую. В течение сорока восьми часов после этого у ее обвинителей выскочили мерзкие черные пустулы, и все они умерли ужасной, мучительной смертью. Судьей тогда был Софония Маллет, но, к несчастью для эволюции, еще до своей смерти он успел породить нескольких детей, так что четыре века спустя на свет появились Виктор и Норман. Они старались сохранить семейные традиции, пусть даже пока им никто не разрешал сжигать ведьм.

– Я ведь не мучу воду, правда, Пип? – спросил я.

Она подняла глаза и улыбнулась. В этой улыбке я увидел ее мать. Прошло уже десять лет с тех пор, как она покинула нас, но я до сих пор так и не смог к этому привыкнуть.

– Нет, пап, ты не мутишь воду. А вот Маллеты мутят. Думаю, Виктор решил, что ты был слишком любезен с крольчихой, и теперь кролики решат, будто здесь им рады. А ты ведь знаешь, как Маллеты пекутся о том, чтобы сохранить «культурные основы» нашего поселка.

«Сохранение культурных основ нашего поселка» было одновременно девизом, миссией и священным долгом Маллетов, а также оправданием их радикальных взглядов. Своими речами о «культурных основах» Виктор и Норман на самом деле просто обосновывали свое желание изгнать всех «нежелательных личностей». Причем эта категория была настолько широкой, что в ней приходилось выделять множество подкатегорий, каждая из которых по-своему досаждала им. И дело вовсе не ограничивалось чужаками или кроликами – они терпеть не могли всех, кого называли «паразитами». Впрочем, этим словом можно было заклеймить очень многих, хотя, как ни странно, в эту категорию почему-то не входили все те, кто рано ушел на пенсию. Были и другие группы, к которым они относились с подозрением. Например, к владельцам «Фольксваген Пассат» – «машины напыщенных леваков». А еще прибавьте к ним вегетарианцев, тех, кто ходит в босоножках, мужчин с «чересчур ухоженной» бородой и женщин, которые носили джинсовые комбинезоны, громко разговаривали и имели дерзость считать, что их взгляды кого-то интересуют или – о ужас! – могут оказаться правильными.

– Мне кажется, я разрешил Конни взять ту книжку просто для того, чтобы их позлить, – сказал я.

– За что тебе честь и хвала. – Она помолчала секунду, а затем спросила: – Откуда ты знаешь, как ее зовут?

– А… Ну… Прочитал в читательском билете.

Я придумал достаточно убедительную ложь, хотя и сам не понял, почему вдруг решил скрыть нашу дружбу.

– Наверное, ее полное имя Констанция. Они любят викторианские имена. Косят под персонажей Беатрис Поттер[5], наверное.

Пиппа кивнула, и с улицы до нас донеслись два автомобильных гудка. Салли Ломакс и Пиппа были неразлучны с тех пор, как они впервые встретились в яслях, и стали друг другу ближе сестер. Салли тоже училась в медицинском колледже – правда, на педиатра, а не на менеджера, – и могла подвозить туда Пиппу. Моя дочь допила кофе и взяла свои вещи.

– Я заступилась за тебя перед Маллетами, – сказала она, целуя меня в щеку. – Сказала им, что тебе пришлось проявить такую оскорбительную терпимость исключительно из-за Библиотечных Правил и что ты любишь кроликов не больше их самих.

– Спасибо, – сказал я.

– Увидимся вечером.

И она вышла из дома.

Я убрал со стола, включил посудомойку, ровно в девять взял свой портфель, пиджак, ключи от машины и вышел на улицу. Тоби Маллет уже ждал меня у гаража – мы работали в одном и том же офисе в Херефорде, и я частенько подвозил его. К моему неудовольствию – хотя этого следовало ожидать, – рядом с ним стоял его отец, Виктор Маллет. Все мы вежливо поприветствовали друг друга.

– Доброе утро, – сказал Виктор.

– Доброе утро, – сказал я.

– Доброе утро, – сказал Тоби.

Когда эта наисложнейшая церемония завершилась, Виктор спросил:

– Ты не подбросишь меня до города? А то моя машина сейчас в мастерской – клапаны заржавели.

Я согласился, ведь я не мог не согласиться, хотя было очевидно, что Виктору не столько нужно было добраться до Херефорда, сколько хотелось сделать мне выговор за случай с Конни. Мы даже не успели выехать из поселка, когда он заговорил:

– Прости, что вышел из себя у библиотеки, – сказал Виктор. – Еще и благоверная моя обозлилась на тебя из-за этого неблагонадежного члена общества. Ты прав, той крольчихе можно было там находиться.

– Все в порядке, – сказал я, зная, что он обычно так и начинает. Любезность, лесть, притворное дружелюбие, а сразу за ними – попытка добиться своего. Виктор был предсказуем как часы, хотя пользы от него было гораздо меньше. Дальше он наверняка спросит меня, не знаю ли я, что это была за крольчиха.

– Кстати, – сказал он, – а ты не знаешь, что это была за крольчиха?

– Какая крольчиха?

– Та, что пришла в библиотеку.

Я думал о Конни почти все выходные. В универе мы только пили кофе и ходили в кино. Да и виделись всего лишь раз десять. Мы никогда не говорили о том, чтобы начать встречаться, и уж тем более не делали никаких шагов к этому. Но она оставила у меня неизгладимое впечатление, и я думаю, что, может быть, тоже хоть чуточку впечатлил ее. Когда университет пересмотрел правила приема абитуриентов и задним числом запретил ей посещать занятия, некоторые студенты вышли на демонстрацию. На них набросилась АКроПаСК – тогда еще не серьезная политическая сила, а всего лишь кучка агитаторов. Антикроличье сообщество попыталось подать документы на различные факультеты от имени восьми коз, четверых земляных червяков и одного пони по имени Дидди. Они утверждали, что раз уж кролики могли учиться, то, по логике, на это были способны и другие животные, причем даже глупые, неочеловеченные. Верховный Суд согласился с их доводами, и Конни вместе со всеми остальными кроликами-студентами были отчислены. Мы с ней даже не попрощались и перестали поддерживать связь. Я подумывал о том, чтобы разыскать ее по базе данных на работе, но так и не сделал этого.

– Она не представилась.

– А раньше ты ее видел?

– Нет… кажется, нет.

– Будет лучше, – сказал Виктор, – если мы будем точно знать, единичное ли это явление или часть какой-то закономерности. Так проще следить за общественным порядком в нашем поселке. Особенно это важно сейчас, когда с недели на неделю к нам приедут судьи из «Спик и Спан». Я не хочу, чтобы с нами произошло то же самое, что случилось в Россе[6]. Там теперь шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на какого-нибудь зайчика, весь город пропах капустой, и ты ни единого слова на английском не услышишь.


– Я на днях зашел в «Паундленд», – прибавил Тоби, – и он был битком набит кроликами. Они только на своем языке и болтали. Клянусь, они нарочно делали вид, что не понимают меня, чтобы я поскорее ушел.

Я ничего не ответил. Да и что тут скажешь? То, что произошло в Россе, не нравилось никому, но все было законно. Уж я-то знал – на работе только об этом и говорили.

– Ты не мог бы сделать для нас несколько запросов, когда доедешь до Крольнадзора? – продолжал Виктор. – Я слышал, что крольчиха говорила, будто берет книгу своему мужу, Клиффорду. Наверняка за пределами кроличьих колоний не так много кроликов с таким именем, которые еще и посещают библиотеки.

– По-моему, это не самое подходящее использование рабочих ресурсов, – сказал я. Мне вовсе не хотелось быть мальчиком на побегушках у Маллетов. – И потом, мы всего лишь работаем в бухгалтерии. И если крольчиха и ее муж покинули колонию на законных основаниях, то Крольнадзору нет до них никакого дела.

Я скосил глаза на Виктора. Он сверлил меня пустым, немигающим взглядом, что обычно предвещало потерю самообладания.

– Что ж, хорошо, – сказал он. – Мы всегда можем попросить «Две ноги – хорошо» навести справки.

На тот момент в Британии существовало три организации, продвигавшие идеи «превосходства гоминидов». «Две ноги – хорошо» была крупнейшей из них, самой организованной… и самой жестокой. Я сразу догадался, чего добивается Виктор Маллет.

– «Две ноги – хорошо» – самые обыкновенные бандиты, – сказал я. – Не стоит обострять ситуацию.

– Они вовсе не бандиты, а патриоты своего вида, – высокомерным тоном ответил Виктор. – И хотя мы восхищаемся их рвением и политической борьбой, я соглашусь, что иногда им стоит проявлять сдержанность. Стоит потушить одного кролика, и они становятся больше похожи на правых радикалов и лепорифобов[7], а они ими не являются. Нет, они всего лишь реалисты, обоснованно беспокоящиеся за многовидовое общество.

Я вздохнул и сказал:

– Сделаю, что смогу.

Виктор Маллет широко улыбнулся. Ему нравилось добиваться своего, и, когда это случалось, он даже мог недурно изобразить из себя приятного человека. Через полчаса мы добрались до Херефорда, и я высадил Виктора в районе Боблсток.

– Всего хорошего, старина! – сказал он, выбравшись из машины. – Тебе и Пиппе стоит как-нибудь зайти к нам на ужин.

Приглашение было неискренним, и я точно так же неискренне ответил, что мы обязательно зайдем.

– Вы уж извините папу, – сказал Тоби, когда мы отъехали и направились дальше в город. – Он всего лишь хочет как лучше для нашего поселка.

– Я уверен, Пол Пот[8] тоже хотел как лучше для Камбоджи, – ответил я, – но получилось как всегда. Шучу, – прибавил я, когда заметил, что Тоби приготовился устроить театр одного оскорбленного актера. С Маллетами часто такое случалось, когда им хоть чуточку перечили.

– Как думаешь, – сказал я, желая сменить тему, – кто заменит Дэниелса?

Дэниелс был сотрудником нашей службы безопасности, причем, пожалуй, самым приятным из всех, что у нас работали. Но его работа была незавидной, а «приятные» люди в Крольнадзоре надолго не задерживались.

– Понятия не имею, – сказал Тоби. – Кто бы это ни был, надеюсь, с ним будет легко работать.

Я припарковался прямиком у местного отделения Крольнадзора. Он находился в приземистом здании, построенном в тридцатые годы в стиле халтурного псевдомодерна и переименованном в Сметвик-центр. Сделал это сам премьер-министр Найджел Сметвик, желавший оставить после себя хоть какое-то наследие, пока в его руках еще было достаточно власти для этого.

Сметвик начал свой подъем по крутой политической лестнице пятнадцать лет назад, став министром кроличьих дел. В те времена АКроПаСК была еще всего лишь партнером по коалиции, и, чтобы отметить собственное повышение, новоиспеченный министр в разы увеличил число запретов для кроликов. Он лично составил «Нормативы регулировки строительства подземных сооружений» и «Закон об обязательном лицензировании овощей с оранжевыми корнеплодами». Естественно, новые законы увеличили число арестов и тюремных заключений кроликов, а Сметвик обвинил во всем этом «растущую кроличью преступность». На этом основании он, как и следовало ожидать, безо всякого зазрения совести увеличил бюджет и штат сотрудников Крольнадзора.

– Ну и ну, – сказал я, заметив у входа в главный офис небольшое сборище людей. – Похоже, «Две ноги – хорошо» опять чем-то недовольны.

Их было всего четверо, и, судя по всему, они собрались здесь не для того, чтобы устроить пикет, а для того, чтобы просто обозначить свое присутствие. Несмотря на то что эта шовинистическая организация нередко бывала замешана в нападениях на кроликов, чаще всего она оказывалась на шаг впереди закона. Наперекор распространенным стереотипам, ее члены вовсе не были необразованными хулиганами в татуировках и с IQ ниже плинтуса. Напротив, они преимущественно были представителями среднего класса: владельцами мелких магазинов, менеджерами средней руки, фундаменталистами англиканской церкви, безработными скорняками и шапочниками. Были среди них и несколько докторов, адвокатов, а также ярых защитников окружающей среды, считавших, что увеличение популяции кроликов «угрожает разнообразию биологических видов сильнее, чем человечество»[9].

– Доброе утро, джентльмены, – сказал один из активистов, когда мы прошли мимо. – Пожалуйста, продолжайте все так же неколебимо следовать праведному пути антропоцентризма.

Другой держал в руках плакат, кричавший о том, что скоро откроется «Мегакрольчатник», а третий высказал мнение, что зарплатный потолок для кроликов слишком высок и создает «запредельную нагрузку на промышленность». Мы ничего не ответили, поскольку сотрудникам Крольнадзора запрещалось вступать в подобные шовинистические группировки или водиться с ними. Если честно, Крольнадзор, АКроПаСК и «Двуногие» придерживались почти одних и тех же взглядов, а различие состояло лишь в законности, степени ответственности и вменяемости их действий.

– Простите! – послышался голос из второй группы, поменьше. Они стояли на другой стороне улицы, и до этого момента мы их не видели. – Вы не могли бы обсудить с нами работу Агентства по поддержке кроликов?

Этих активистов было всего двое, и стояли они в ста метрах от Сметвик-центра – по закону они просто не имели права подойти ближе. Человека звали Патрик Финкл, он был основателем АгПоК и на данный момент занимал должность регионального руководителя. Он выглядел зажатым и напуганным, словно все последние двадцать пять лет ждал, когда за ним придут. Я о нем слышал, да и частенько видел, но мы никогда не разговаривали. Это тоже было запрещено.

– Не хотите поговорить о Кроличьем Пути? – спросил второй, хорошо известный в Крольнадзоре кролик по имени Фентон ДГ-6721. Он был высоким, с белоснежной шубкой и пронзительными красными глазами, присущими всем Лабораторным кроликам. В его ушах было с полдюжины дырок от пуль, а одет он был, как обычно, в джинсовый комбинезон. Его благотворительная деятельность говорила о многом, и Фентона могли бы счесть «приемлемым примером успешной интеграции кроликов в человеческое общество», если бы не его стремление публично обсудить кроличьи проблемы с различными высокопоставленными гостями страны. Из-за этого его заклеймили «проблемным».

– Фуфло этот твой Кроличий Путь, – крикнул им через дорогу один из «Двуногих». – Можешь взять свою дрянную религию, веганские заскоки и тупой идеализм и засунуть их себе поглубже под хвостик.

– Что мне всегда нравилось в сторонниках превосходства гоминидов, – непринужденно бросил в ответ Фентон, – так это их красноречивость.

– Мы верим в исключительность гоминидов, а не в превосходство, – ответил активист, цитируя постановление, согласно которому использовать второе слово стало незаконно, а вот первое было признано приемлемым и точно отражающим действительность, ведь, по сравнению с кроликами, представителей семейства гоминидов на планете было и правда исключительно много. – Почувствуй разницу.

– Та же редька, но под другим соусом, – сказал Фентон. – Что ж, наши устои хотя бы дают нам осознать себя, свое место в биосфере и наши отношения с другими представителями нашего же вида. А как там поживает ваша Декларация прав человека?

Декларация с самого начала была объектом жарких споров между людьми и кроликами, которые с издевкой высмеивали самый восхваляемый из документов, принятых людьми за последние полстолетия. Кроличий Путь основывался не на личных правах, а на личной ответственности, согласно которой каждый индивид был обязан заботиться о других. Кролики считали, что глупо возлагать на каждого обязанность требовать от окружающих, чтобы те уважали их права.

Отвечая на выпад, «Двуногий» разразился тирадой об иерархии приматов и о важности заботы о планете, осуществляемой в виде благородного патернализма[10], ведь такой подход «столь блестяще работал на фабриках викторианской эпохи». Мы не слышали, что ответили Финкл и Фентон, поскольку уже отошли достаточно далеко. Споры, пикеты и полное игнорирование нами обеих сторон было для нас обычным делом.

– Вы видели руки Финкла? – спросил Тоби.

– У него нет больших пальцев, – ответил я. Речь шла о том, что некоторые сторонники кроликов отрубали себе большие пальцы, чтобы показать свою бескомпромиссную и безоговорочную приверженность их делу. – Я слышал, он хранит их дома в банке с уксусом.

Эта скандальная практика вызывала у многих неописуемый ужас и отвращение, но своего Финкл добился и завоевал доверие Большого Совета и всех кроликов. А вот АКроПаСК, Найджел Сметвик, Министерство кроличьих дел и Крольнадзор относились к нему ровно наоборот и считали мерзким олицетворением опасных взаимоотношений между кроликами и людьми.

– Я однажды показал кучке кроликов-подростков большой палец, – сказал Тоби. – Я тогда еще не понимал, что для них это оскорбление. Они гнались за мной семь миль, пока не догнали.