Вальхен

Так и эдак убеждали её Анна Николаевна и Мария — тётя Фира была непреклонна: со всеми пойду, а там будь что будет.

Женщины уходили от соседки огорчёнными и подавленными.

Чувство, что всё это плохо кончится, не оставляло даже Валю. Она машинально помогала маме с очередной стиркой, а в голове крутился смешной стишок про мальчика Ле́меле, который так любили слушать ребята в санатории.

…Мама сказала:

— Ты мне услужи:

Вымой тарелки,

Сестру уложи.



Дрова наколоть

Не забудь, мой сынок,

Поймай петуха

И запри на замок.



Сестрёнка, тарелки,

Петух и дрова…

У Лемеле только

Одна голова!



Схватил он сестрёнку

И запер в сарай.

Сказал он сестрёнке:

— Ты здесь поиграй!



Дрова он усердно

Промыл кипятком,

Четыре тарелки

Разбил молотком…[47]





«Этот поэт, — вдруг подумалось девочке, — он ведь тоже еврей…»





Наташа. Из дневника




10 ноября





Говорят, сдали Ялту. Получается, весь Крым, кроме Севастополя, уже занят немцами? Мы тут живём совсем без правдивых сведений. Надеялись, может, немцы по своему радио врут всё, чтобы нас запугать, но мама видела Петра Сергеевича, он говорит — правда.





14 ноября




Вчерашнюю настоящую советскую газету «Правда» (первую страницу) кто-то ночью наклеил на стену дома. Я шла утром, увидела, но побоялась долго стоять читать — вдруг патруль. Успела только понять, что Севастополь держится. Ленинград всё ещё в блокаде. Призывы «Отстоим родную Москву!». То есть непосредственная угроза Москве всё ещё есть.

А шла обратно — газета уже сорвана, и паренёк убитый рядом с этим местом лежит. Лет тринадцати, не больше. Неужели просто за то, что читал?





15 ноября




Очень холодный день. Ночью даже мороз был: утром видела на траве иней. Как-то стремительно в этом году наступила осень. Вчера был ещё и ледяной ветер. Мы с мамой ходили в слободку, пытались поменять вещи на еду — там всё-таки огороды у людей есть. Замёрзли невероятно. Я пришла — аж зубы у меня стучали, еле отогрелась. Хорошо хоть, Ванюшку оставили с тётей Лидой. Поменяли немного. Люди осторожничают, не знают, что будет дальше, опасаются голода и стараются запрятать то, что есть. Оккупанты отбирают всё, что попадается на глаза. Говорят, всех кур и гусей отловили и поубивали в первый же день. И люди видели, как румынские солдаты, которые железную дорогу охраняют, развели возле путей костёр и жарили гуся. Не кормят их в армии, что ли?

В общем, мы поделили с тётей Лидой всё, что наменяли. Теперь у нас и у неё есть картошка, постное масло и кукуруза. На какое-то время хватит. Хотели ещё муки — хлеб или лепёшки всё же самая сытная еда, но говорят, что ни у кого нет. А может, просто попрятали.





16 ноября




Наши всё отступают, если судить по победным реляциям немецкого радио и названиям взятых ими городов. Может, и врут, но похоже, что эта оккупация не закончится быстро. Неужели идти на них работать? У кого стоят немцы или румыны, у тех выбора нет — их чаще всего просто заставляют. У нас никто не живёт, так что выбор вроде бы есть. Но не работать — как же жить? Судя по тому, сколько удалось выменять вчера, скоро будет совсем нечего есть.

Некоторые люди почти сразу приспособились. Открываются парикмахерские и мастерские, которые содержат местные жители. Уже и обувь чинят, и сумки шьют, и одежду перешивают. Как расплачиваются в парикмахерской, не знаю, а за перешитое пальто, я видела, одна дама расплачивалась немецкой тушёнкой. Вчера наблюдала на улице стайку мальчишек лет 10–11, которые наладились чистить обувь и солдатам, и офицерам, и нашим. Ящики поставили на тротуаре, щётки раздобыли, ваксу даже двух цветов — чёрную и коричневую. Откуда только берут? Им платят едой или какими-то марками, на которые, говорят, что-то можно купить в открывшихся магазинах для местных. Впрочем, там тоже почти ничего нет. Во всяком случае, еда, мыло, спички — только на базаре.

На многих магазинах появились вывески «Только для немцев». Интересно, а работает там кто? Тоже немцы? Снаружи не видно, а заходить боюсь. Мы чувствуем себя униженными, запуганными и бессильными что-то изменить… Мерзко и противно. А с другой стороны, все будто уже привыкли к тому, что город оккупирован. Будто это нормально — что ничего нигде нельзя и нужно быть очень осторожными, чтобы не нарваться на выстрел. Вроде это уже обычная жизнь. А ведь ещё в октябре это невозможно было представить: как это — жить рядом с фашистами.

Фрицы стоят в соседних домах, но не у нас. Вот когда мы порадовались, что у нас туалет на улице и вода в колонке! Их это не устроило! Ура! Зато у Серафимы поселились какие-то офицеры (мама говорит, средние чины из полиции), и оттуда вечерами доносится музыка — и патефон, и губные гармошки — и визг, хохот… девки какие-то незнакомые туда ходят. Двор у нас общий — всё видно, но в их доме условия лучше, его недавно построили для сотрудников санатория РККА.

Странно видеть, что люди, которые на службе арестовывают и расстреливают других людей — таких же, как они сами, — потом приходят в квартиру и начинают просто веселиться или сидят на лавочке во дворе, играют на губной гармошке и рассматривают фотографии жён и детей, даже показывают их местным… Будто то, что они творят, — всего лишь обычная работа, как в конторе или на фабрике, ушёл — и оставил работу за порогом. Вот в первый же день повесили двух человек, застрелили парней, которые шли по улице после комендантского часа, — и ничего… просто работа?





19 ноября




Фашистское радио обещало, что их войска возьмут Севастополь к годовщине Октябрьской революции, потом — к 15 ноября, а теперь и вовсе помалкивает об этом. Надеемся, это значит, что наши войска пока ещё Севастополь не сдали, бьются.

Мы живём в постоянном страхе, беспомощные, нет никаких законов, жизнь наша зависит от прихоти фрицев.

Вчера появился новый приказ: все евреи и крымчаки должны явиться в течение трёх дней с вещами «для эвакуации за пределы Крыма». Приказано им собраться на стадионе РККА, причём можно брать с собой одежду и ценные вещи в неограниченном количестве, а ключи от квартир надлежит сдать в Еврейский комитет. Куда «за пределы Крыма» фашисты собираются эвакуировать евреев и крымчаков, зачем?

У меня возникла нехорошая ассоциация с той выборочной эвакуацией, когда выселили всех наших немцев в начале войны. Это что же получается? Что фашисты и советское правительство действуют очень похоже — делят людей по сортам? Страшная мысль. Наверное, я всё же ошибаюсь и просто про эвакуацию наших немцев чего-то не поняла.

Последний срок сбора евреев — 20 ноября. Сегодня я ходила к папиным друзьям Розенфельдам. В городе говорят, что готовится нечто ужасное, что якобы всех евреев немцы будут расстреливать. Я пошла предупредить, чтобы они скрылись куда-то. Серафима, у которой очень «оживлённые», я бы сказала, отношения с фрицами (а муж на фронте, между прочим!), уже несколько раз говорила нам, мол, «её» немцы и их гости утверждают, что евреев скоро будут расстреливать: «Юде пуф! пуф!» То же говорят и некоторые другие. Я всё это Софье Львовне и Рувиму Моисеевичу рассказала, а Р.М. говорит: «Наташенька, это вздор. Как бы ни были жестоки немцы, они всё-таки европейская нация, и их вожди не решатся на уничтожение целого слоя мирного населения, хотя бы и еврейского». Он узнал от каких-то знакомых, что в Польше, давно оккупированной немцами, евреев не убивали, но создали им тяжёлые условия жизни: гетто, концлагеря, физические работы, уменьшенный паёк. Он полагает, что и в СССР будет то же самое. Говорит: «Ну выселят нас куда-то, наверное. Конечно, будет тяжело. А вот некоторые говорят, что из Феодосии выселяют в Палестину[48]. Может быть, и правда».

В общем, ни в чём я их не убедила. У меня же нет никаких точных знаний об этом. Только разговоры и очень нехорошее предчувствие.





23 ноября