Валентин Понтифик
Часть 53 из 56 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Донесения от Тунигорна, который тоже едет по Зимроэлю, немного отставая от Валентина, и занимается повседневной организационной работой: распределением провизии, сохранением имеющихся запасов, захоронением мертвецов и прочими мероприятиями по борьбе с голодом и возможными эпидемиями. «Лучник Тунигорн, знаменитый охотник Тунигорн… теперь он оправдывает, да и все мы оправдываем, – думал Валентин, – легкость и комфорт нашего беззаботного отрочества на Горе!»
Он отодвинул кучу писем. И вынул из шкатулки хранившийся там зуб дракона, тот самый, который та женщина, Миллилейн, неожиданно вложила ему в руку, как только он прибыл в Кинтор. Едва прикоснувшись к нему, он понял, что это не просто странная безделушка, амулет, дань слепому суеверию. Но лишь сравнительно недавно, вновь и вновь возвращаясь к подарку, изучая его свойства и возможности – тайно, всегда тайно, присутствовать при этих занятиях он не дозволял даже Карабелле, – Валентин начал понимать, что же такое дала ему Миллилейн.
Он легко дотронулся до сияющей поверхности. Предмет казался чрезвычайно хрупким, чуть ли не просвечивал насквозь. Но при этом он был тверд, как крепчайший камень, его концы были остры, словно тщательно заточенные лезвия из наилучшей стали. На ощупь зуб был прохладным, и все же в нем как будто присутствовала огненная сердцевина.
В сознании Валентина зазвучал колокольный перезвон.
Сначала торжественный, медленный, чуть ли не похоронный, затем быстрее, еще быстрее. Дальнейшее ускорение ритма перерастало в каскад мелодий, которые так торопились перейти одна в другую, что заглушали финальные ноты предыдущей темы, а потом все мелодии звучали одновременно, образуя сложную, головокружительную симфонию изменений. Да, теперь он знал эту музыку, он понял, что это музыка водного короля Маазмоорна, существа, известного обитателям суши как Дракон лорда Кинникена, самого могущественного из обитателей этой огромной планеты.
Валентину потребовалось немало времени, чтобы понять, что музыку Маазмоорна он слышал задолго до того, как этот талисман попал к нему в руки. Еще в начале нынешних скитаний, во время плавания из Алханроэля на Остров Сновидений на «Леди Тиин», он увидел сон о массовом паломничестве – пилигримы в белых одеждах, и он среди них, устремились к морю, откуда им навстречу двигался великий Дракон лорда Кинникена с распахнутой пастью, в которой исчезали ринувшиеся туда паломники. И пока дракон приближался к земле, пока он так же легко, как плыл по воде, выбирался на берег, от него исходил колокольный перезвон такой ужасающей мощи, что крошился и распадался сам воздух.
Точно такой же колокольный звон исходил от зуба. И, используя этот зуб в качестве путеводной нити, он мог бы, полностью сосредоточившись в собственной душе и отправив себя в полет через мир, вступить в контакт с грандиозным сознанием великого водяного короля Маазмоорна, которого неосведомленные именуют Драконом лорда Кинникена. Вот какой подарок сделала ему Миллилейн. Но откуда же она узнала, каким образом он – и только он! – мог им воспользоваться? Да и знала ли она это вообще? Может быть, она подарила ему этот зуб лишь потому, что это была ее святыня, может быть, она и представления не имела о том, что его можно использовать особым образом, как фокус для сосредоточения…
– Маазмоорн. Маазмоорн.
Он пробовал так и этак. День за днем он подходил все ближе к истинной связи с водным королем, к настоящей беседе, к соприкосновению личностей. Вот уже совсем рядом. Может быть, нынче вечером, может быть, завтра или послезавтра…
– Маазмоорн, ответь мне. К тебе обращается понтифик Валентин.
Он больше не боялся этого устрашающе огромного разума. Благодаря своим тайным погружениям в глубь собственной души Валентин начал понимать, насколько превратное представление об этих океанских гигантах сложилось у сухопутных обитателей Маджипура. Да, водяные короли страшны, но их не нужно бояться.
– Маазмоорн. Маазмоорн.
«Ну, вот, почти… почти…» – думал он.
– Валентин! – прозвучал за дверью голос Карабеллы.
Из транса он вышел так резко, что даже подскочил и чуть не упал с кресла. Но тут же овладел собой, положил зуб в шкатулку и вышел.
– Нужно идти в городское собрание, – напомнила Карабелла.
– Да. Конечно. Сейчас.
Звуки мистических колоколов все еще звенели в его душе.
Но сейчас у него было другое первоочередное дело. И зубу Маазмоорна придется еще немного подождать.
Через час Валентин сидел на возвышении в зале городского собрания, и перед ним медленно тянулась череда фермеров, которые кланялись и подносили ему для благословения свои инструменты – косы, мотыги и тому подобное, – как будто понтифик мог простым возложением рук вернуть процветание, присущее в прежние времена этой местности, пораженной ныне зловредной гнилью. Он задумался было, не являлись ли действия этих селян, подавляющее большинство которых составляли гэйроги, какой-нибудь древней верой. Но это было крайне маловероятно: ни один из правящих понтификов никогда раньше не посещал Престимионову долину да и вообще не бывал в Зимроэле, так что для подобного верования просто не было оснований. Скорее всего, местные жители просто выдумали этот обряд, когда узнали, что он намерен посетить их.
Но это нисколько не беспокоило его. Ему подносили орудия, он прикасался то к рукояти одного инструмента, то к лезвию другого, то к древку третьего, улыбался самым любезным образом и находил для всех теплые слова, и крестьяне отходили от него, сияя.
Уже ближе к ночи в зале заволновались, и Валентин, подняв голову, увидел, что к нему приближается странная процессия. Толпа раздалась по сторонам, и по проходу к нему медленно шествовала женщина-гэйрог, достигшая, судя по практически бесцветной чешуе и обвисшим волосам-змеям, глубокой старости. Ее бережно поддерживали две соплеменницы помоложе. К тому же она, похоже, была слепа, но, несмотря на явную немощность, держалась очень прямо и ступала так, будто готова была снести любую стену, попадись она на пути.
– Это Аксимаан Трейш! – прошептал плантатор Нитиккимал. – Вы слышали о ней, ваше величество?
– К сожалению, нет.
– Самая знаменитая производительница лусавендры в наших местах. Неисчерпаемые знания, кладезь мудрости. Вероятно, вот-вот умрет, но все же настояла, чтобы ее доставили на встречу с вами.
– Лорд Валентин! – произнесла старуха неожиданно четким и звонким голосом.
– Нет, уже не лорд Валентин, – ответил он, – а понтифик Валентин. Вы оказали мне большую честь своим визитом, Аксимаан Трейш. Ваша слава опередила ваше личное присутствие.
– Понтифик… Валентин…
– Дайте мне руку, – сказал Валентин.
Он пожал скрюченные древние пальцы. Старуха встретилась с Валентином взглядом, хотя он понял по неподвижности зрачков, что она не видит ровным счетом ничего.
– О тебе говорили, что ты узурпатор, – заявила она. – Сюда приезжал маленький краснорожий человечек и говорил, что ты не настоящий корональ. Но я не стала слушать его и ушла. Я не знаю, настоящий ты или самозванец, но думаю, что не тому краснорожему рассуждать о таких вещах.
– Его зовут Семпетурн. Я встречался с ним, – сказал Валентин. – Теперь он поверил, что я был истинным короналем и стал истинным понтификом.
– И ты соберешь мир воедино, истинный понтифик? – все тем же редкостно ясным и выразительным голосом спросила Аксимаан Трейш.
– Мы все соберем его воедино, Аксимаан Трейш.
– Нет, понтифик Валентин, это уже без меня. Я умру на следующей неделе, а может, через неделю, и никто не назовет мою смерть безвременной. Но я хочу, чтобы ты сейчас пообещал мне, что мир станет таким, как был – для моих детей, для детей моих детей. И если ты пообещаешь, я встану перед тобой на колени, но если твое обещание окажется ложью, то пусть Божество покарает тебя, понтифик Валентин, как карает сейчас нас всех!
– Обещаю вам, Аксимаан Трейш, что мир будет не только восстановлен, но и станет лучше, чем прежде, и в моих словах нет обмана. Но я не хочу, чтобы вы вставали передо мною на колени.
– Я сказала, что встану, значит, так и будет! – И, к его изумлению, отмахнулась от своих сопровождающих, как от мух, рухнула на колени и, согнувшись, коснулась пола лбом, хотя трудно было ожидать от нее такой гибкости, ибо с виду она больше всего походила на кусок кожи, пролежавший на солнце сто лет и совершенно одеревеневший. Валентин наклонился было, чтобы поднять ее, но одна из женщин – ее дочь, бесспорно, дочь – отдернула его руку и тут же в ужасе уставилась на свою ладонь, дерзнувшую прикоснуться к понтифику. Старуха же встала – медленно, но без посторонней помощи – и сказала: – Знаешь, сколько мне лет? Я родилась когда понтификом был Оссьер. Наверное, в мире нет никого старше меня. А умру я при понтифике Валентине, и ты восстановишь мир.
«Эти слова, пожалуй, надо понимать как пророчество, – подумал Валентин. – Хотя еще больше они походят на приказ».
– Так и будет, – сказал он, – и вы, Аксимаан Трейш, доживете и сами увидите, как это будет.
– Нет. Нет. Когда первое зрение уходит, появляется второе. Моя жизнь, можно сказать, кончена. Но твой путь я вижу очень ясно. Ты спасешь нас, сделав то, что сам считаешь невозможным. И закрепишь свое деяние едва ли не самым нежелательным для себя поступком. И хотя ты совершишь невозможное, а потом наступишь на горло своим желаниям, все равно будешь знать, что поступил правильно, и возрадуешься этому, понтифик Валентин. А теперь иди, понтифик, и исцели нас. – Ее раздвоенный язык стремительно трепетал в приоткрытом рту. – Исцели нас, понтифик Валентин! Исцели нас!
Она повернулась и медлительно прошествовала к выходу, чуть ли не с презрением отвергая помощь сопровождавших ее женщин.
Лишь через час с лишним Валентин смог расстаться с фермерами Престимионовой долины – они обступили его, как будто всерьез наивно верили, что эманации, испускаемые персоной понтифика, способны преобразовать их жизнь и волшебным образом вернуть родные места в блаженное состояние, в каком они пребывали до появления лусавендровой сажи, – когда Карабелла, сжалившись над ним, сделала вид, будто падает от усталости. Лишь после этого удалось уйти. И всю дорогу до поместья Нитиккимала понтифик явственно видел перед собою образ Аксимаан Трейш. Он слышал ее голос: «Ты спасешь нас, сделав то, что сам считаешь невозможным. И закрепишь свое деяние едва ли не самым нежелательным для себя поступком. И хотя ты совершишь невозможное, а потом наступишь на горло своим желаниям, все равно будешь знать, что поступил правильно, и возрадуешься этому, понтифик Валентин. А теперь иди, понтифик, и исцели нас. Исцели нас, понтифик Валентин! Исцели нас!»
Фоном для этих речей звучала колокольная музыка водяного короля Маазмоорна. На сей раз он находился очень близко и, казалось, уже можно было прорваться к нему, установить-таки контакт с этим неимоверно громадным обитателем моря. Сегодня же, этой же ночью…
Карабелла, взволнованная событиями дня, не смогла уснуть, пока не рассказала о своих впечатлениях. Явление дряхлой фермерши-гэйрога поразило и ее, и она вновь и вновь возвращалась к монологу Аксимаан Трейш, жуткой неотразимой силе взгляда ее невидящих глаз, к загадкам ее пророчества. Но в конце концов она легонько поцеловала Валентина в губы и затихла в темноте на необъятной хозяйской кровати, где ночевала вместе с мужем.
Валентин выждал несколько нескончаемых минут. Потом сжал в руке зуб морского дракона.
– Маазмоорн!
Он стиснул зуб с такой силой, что многочисленные острые углы врезались в ладонь, и собрал все силы своего сознания, чтобы отправить его за тысячи миль от Престимионовой долины, в море – куда?.. к полюсу? – где пребывает сейчас правитель океанов.
– Маазмоорн!
– Я слышу тебя, земной брат, Валентин-брат, король-брат.
Наконец-то!
– Ты знаешь, кто я такой?
– Я знаю тебя. Я знал твоего отца. Я знал многих и многих до тебя.
– Ты говорил с ними?
– Нет. Ты первый. Но я знал их. Они не знали меня, но я их – знал. Я совершил много, много круговращений в океане, Валентин-брат. И наблюдал все, что происходило на суше.
– Тебе известно, что происходит сейчас?
– Известно.
– Нас уничтожают. Вы участвуете в этом уничтожении?
– Нет.
– Вы руководите мятежниками-пьюриварами в той войне, которую они ведут против нас. Нам это известно. Они поклоняются вам, как богам, а вы учите их, как уничтожить нас.
– Нет, Валентин-брат.
– Я точно знаю, что они поклоняются вам.
– Да, так оно и есть, потому что мы – боги. Но мы не поддерживаем их восстания. Мы лишь даем им то, что дали бы любому, кто обращается к нам за пропитанием, но у нас нет цели изгнать вас из этого мира.
– Но вы наверняка должны ненавидеть нас!
– Нет, Валентин-брат.
– Мы охотимся на вас. Убиваем вас. Едим вашу плоть, пьем вашу кровь и делаем безделушки из ваших костей.
– Да, это правда. Но почему мы должны ненавидеть вас, Валентин-брат? Почему?
Валентин не сразу нашелся с ответом. Он лежал, обливаясь холодным потом и дрожа от благоговения, рядом со спящей Карабеллой и обдумывал услышанное: спокойное признание короля вод, что драконы являются богами – что бы это могло значить? – и отрицание соучастия в восстании и вдобавок поразительное утверждение, что драконы не держат обиды на земных обитателей Маджипура за все зло, что те творили против них многие тысячи лет. Слишком уж много всего открылось ему в единый миг там, где прежде был лишь колокольный перезвон да ощущение отдаленного, невнятного присутствия чего-то.
– Значит ли это, Маазмоорн, что вы не знаете гнева?
– Мы понимаем чувство гнева.
– Но не испытываете его?
– Гнев нецелесообразен, Валентин-брат. Отношение ваших охотников к нам вполне естественно. Оно – часть жизни, неотъемлемая сторона Бытия. Как и я, как и ты. Мы приемлем То, Что Есть во всех его проявлениях. Вы убиваете нас, когда мы проходим мимо земли, которую вы именуете Зимроэлем, и используете нас для своего блага; бывает, что мы убиваем тех из вас, кто плавает на кораблях, когда обстоятельства требуют того, и таким образом используем вас для своего блага, и это То, Что Есть. Некогда пьюривары убили нескольких из нас в каменном городе, который ныне мертв. Посчитав, что совершили чудовищное преступление, они разрушили свой собственный город. Но они не поняли. Никто из вас, детей суши, не понимает. Это просто То, Что Есть.
– А как насчет сопротивления, которое мы оказываем пьюриварам и хаосу, обрушенному ими на нас? Неужели наше сопротивление неправомерно? Или мы должны смириться перед своей участью, потому что это То, Что Есть?
– Ваше сопротивление, Валентин-брат, тоже часть Того, Что Есть.
– В таком случае, Маазмоорн, твоя философия недоступна мне.
– От тебя и не требуется ее понимания, Валентин-брат. Но это тоже То, Что Есть.