Валентин Понтифик

Но как только корабли миновали оконечность Стойензара и вошли в воды, лежащие между Алханроэлем и Островом, Валентину сделалось полегче. На него все так же валились страдания обитателей всех концов мира, но сила Владычицы здесь была очень велика и продолжала расти с каждым днем. Валентин чувствовал присутствие матери в своем разуме; она помогала, направляла, утешала его. В Сувраэле он красноречиво убеждал пессимистически настроенного Короля Снов в возможности восстановления мира. «Нет никакой надежды», – сказал Минакс Барджазид, на что Валентин ответил: «Есть, нужно лишь протянуть руку и ухватить ее. Я вижу, как это сделать». И Барджазид тогда сказал: «Сделать ничего нельзя, все потеряно», на что Валентин ответил: «Следуйте за мной, и я укажу путь». В конце концов ему удалось преодолеть мрачное настроение Минакса, и тот, все еще не веря в успех, все же пообещал ему поддержку. В начале плавания на север Валентин, как ему показалось, выронил осколок надежды, который нашел в Сувраэле, но теперь вроде бы снова нащупал его.

Но до Острова было уже совсем близко. С каждым днем он все выше поднимался над горизонтом, и каждое утро под лучами восходящего солнца его меловые утесы сначала обретали ослепительное бледно-розовое сияние, затем окрашивались в потрясающий алый цвет, который почти неуловимо переходил в золотой, а потом, когда солнце наконец полностью выходило на небосклон, становились абсолютно белыми, и белизна эта звенела над водой, как звук гигантских цимбал и всплески всеохватывающей неумолчной мелодии.

В нуминорском порту Владычица ожидала Валентина все в том же доме Семь стен. Снова иерарх Талинот Эсюлде проводила его к матери в Изумрудную гостиную, снова, когда он вошел туда, она стояла между двумя деревцами танигали в горшках и, улыбаясь, протянула руки ему навстречу.

Но он с первого взгляда заметил поразительные и тревожные перемены в ее облике, а ведь еще и года не прошло с тех пор, как они встретились в этой же комнате. Ее темные волосы теперь пестрели седыми прядями; теплый блеск глаз потускнел, и они сделались чуть ли не холодными. Время осилило даже ее царственную осанку, заставив плечи округлиться, подтянув голову ближе к ним и заставив ее выдвинуться вперед. Некогда он воспринимал ее, как богиню; теперь же она казалась ему богиней, постепенно превращающейся в старуху – очень смертную старуху.

Они обнялись. Ему показалось, она стала настолько легкой, что ее мог бы унести даже порыв ветерка. Они пригубливали прохладное золотое вино, и Валентин рассказывал о своих странствиях в Пьюрифайне, о путешествии в Сувраэль, о встрече с Доминином Барджазидом и о том удовольствии, которое испытал, увидев, что его бывший враг вновь обрел здравый рассудок и подобающую лояльность.

– А что Король Снов? – поинтересовалась она. – Любезно ли он тебя принимал?

– В высшей степени. Между нами сложились поразительно теплые отношения.

– Барджазиды редко бывают дружелюбными. Я полагаю, что причиной тому – условия их жизни в этой стране и ужасные обязанности, возложенные на них. Но они вовсе не монстры, какими их зачастую считают. Минакс – жестокий человек, я чувствую это в его душе, когда наши сознания встречаются, что бывает нечасто, – но сильный и добродетельный.

– Он не предвидит в будущем ничего хорошего, но пообещал всемерно поддерживать все, что нужно будет сделать. В этот момент он хлещет мир самыми могущественными посланиями в надежде обуздать безумие.

– Это мне известно, – сказала Владычица. – В последние недели я чувствую, что его мощь изливается из Сувраэля, как никогда прежде. Он прилагает огромные усилия. Как и я, в своем, более деликатном стиле. Но этого не хватит. Валентин, мир сошел с ума. Звезда наших врагов восходит, а наша закатывается, и миром сейчас правят не понтифик и корональ, а голод и страх. Ты и сам это знаешь. Ты ощущаешь, что безумие давит на тебя, захлестывает тебя, грозит снести все на своем пути.

– То есть, мама, мы обречены на неудачу? Ты это хочешь сказать? Ты, источник надежды, носительница покоя…

В ее глазах появилась тень былой стальной силы.

– Я ни слова не сказала о неудаче. Я всего лишь сказала, что Король снов и Владычица Острова не в состоянии остановить поток безумия.

– Но ведь есть и третья Власть. Или ты, мама, считаешь, что я непригоден для этой войны?

– Ты пригоден для всего, чем сочтешь нужным заняться. Но, Валентин, даже три Власти – недостаточно. Хромое правительство не в состоянии справиться с кризисом такой силы, как нынешний.

– Хромое?

– Оно стоит на трех ногах. А должно быть четыре. Старику Тиверасу пора на покой.

– Мама…

– Сколько еще ты собираешься уклоняться от своей обязанности?

– Я ни от чего не уклоняюсь! Но, мама, какую пользу я смогу принести, заточив себя в Лабиринте?

– Ты считаешь, что от понтифика нет пользы? А это значит, что у тебя совершенно искаженное представление об устройстве нашего общества.

– Я понимаю важность поста понтифика.

– Тем не менее все время своего правления ты обходился без него.

– Я не виноват в том, что Тиверас уже впал в маразм к тому времени, когда я взошел на трон. И как мне следовало поступить? Переехать в Лабиринт, едва успев стать короналем? У меня не было понтифика, потому что мне его не досталось. К тому же обстановка просто не позволяла мне перейти на трон Тивераса. У меня было множество очень важных конкретных дел. И сейчас есть.

– Валентин, твой долг – обеспечить Маджипур понтификом.

– Нет, еще не время.

– И как долго ты намерен повторять это?

– Мне необходимо оставаться на виду. Необходимо так или иначе установить контакт с Данипьюр и убедить ее вступить в союз против Фараатаа, нашего врага, который уничтожит весь мир в стремлении вернуть его своему народу. Как я смогу, находясь в Лабиринте…

– То есть ты снова собираешься в Пьюрифайн?

– Это приведет только к повторной неудаче. И все равно, я считаю делом первостепенной важности вступить в переговоры с метаморфами. Необходимо, чтобы Данипьюр поняла: я не таков, как правители прошлого, я вижу иную истину. Я уверен, что нельзя и дальше подавлять метаморфов и исторгать их из души Маджипура. Мы обязаны признать их и включить в общество как равных.

– И это можно сделать, лишь если короналем будешь ты?

– Я в этом убежден, мама.

– В таком случае, еще раз проанализируй эту свою убежденность, – сказала Владычица непререкаемым тоном. – Вдруг это не столько убежденность, сколько ненависть к Лабиринту?

– Я ненавижу Лабиринт и не делаю из этого тайны. Но я покорно, хоть и без радости, уйду туда, когда придет время. Но пока еще не пора. Возможно, осталось еще немного, но не пора.

– В таком случае, надеюсь, что это время не затянется. Пусть Тиверас наконец упокоится. И хорошо бы это случилось поскорее.






Глава 5




Может быть, и небольшой, но настоящий триумф, думал Фараатаа, получив приглашение на встречу с Данипьюр. Много лет он был изгоем и скитался по джунглям, много лет его не замечали, а если и замечали, то с презрением и насмешкой, а теперь Данипьюр с величайшей дипломатической любезностью приглашает его посетить ее в Доме канцелярий Илиривойна.

В первый момент у него появилось искушение отказаться от приглашения и надменно потребовать, чтобы она сама явилась к нему в Новый Велализир. В конце концов, она была для народа простым администратором и ее титул не имел родословной, восходящей к временам до изгнания, а он, по признанию множества соплеменников, был Грядущим принцем и Явленным королем, ежедневно общался с водяными королями и заслуживал куда большего почтения, нежели та, на какую могла претендовать любая Данипьюр. Но затем он передумал: гораздо эффективнее, сказал он себе, было бы прийти в Илиривойн во главе своих тысяч, чтобы Данипьюр и все ее прихвостни увидели, какой властью он обладает! Да будет так, подумал он. Он согласен отправиться в Илиривойн.

Столица, расположившаяся на новом месте, по-прежнему выглядела убогой и недоделанной. Для нее, как обычно, выбрали открытое место в лесу, рядом с полноводным ручьем. Но улицы представляли собой всего лишь сырые тропинки, плетеные дома почти не имели украшений, их крыши были сплетены наспех и абы как, площадь перед Домом канцелярий была расчищена лишь частично, и повсюду все еще вились и сплетались лианы. Только сам Дом канцелярий имел какую-то связь с бывшим Илиривойном. По обычаю здание перенесли со старого места и собрали в центре города, где оно господствовало над всем городом; трехэтажная постройка из сверкающих бревен банникопа, облицованных по фасаду полированными досками болотного красного дерева, среди грубых хижин пьюриваров Илиривойна казалась чуть ли не дворцом. Но когда мы переправимся через море и восстановим Велализир, подумал Фараатаа, мы построим из мрамора и сланца настоящий дворец, который станет новым чудом света, и украсим его прекрасными вещами, которые мы возьмем как трофеи в Замке лорда Валентина. И тогда Данипьюр придется склониться передо мной!

Но пока приходилось соблюдать этикет. Он предстал перед Домом канцелярий и произвел пять Превращений повиновения – Ветер, Песок, Лезвие, Течение, Пламя. В пятом облике он оставался до появления Данипьюр. На мгновение она выказала растерянность при виде той силы, с какой он явился в столицу; его последователи заполнили площадь и улицы до самых границ города. Но она тут же овладела собой и приветствовала Фараатаа тремя Превращениями приятия – Звездой, Луной и Кометой. На последнем из них Фараатаа преобразился в свой собственный облик и последовал за правительницей. Никогда еще он не бывал в Доме канцелярий.

Данипьюр казалась холодной, отстраненной, особенной. Фараатаа ощутил легкую вспышку благоговения – как-никак она занимала этот пост все время, которое он прожил на свете, – но тут же подавил его. Он знал, что ее высокомерие и самообладание всего лишь оборонительное оружие.

Она предложила ему трапезу из калимботов и гумбы и угостила вином бледно-лавандового цвета, на которое он посмотрел с неудовольствием, поскольку вино не входило в число тех напитков, которые пьюривары употребляли в древние времена. Он не стал пить его и даже не поднял сосуд в новомодном приветственном жесте, что не осталось незамеченным.

Когда с формальностями было покончено, Данипьюр заговорила напрямик:

– Я люблю неменяющихся ничуть не больше, чем ты, Фараатаа. Но твоя цель недостижима.

– И какова же, по твоему мнению, моя цель?

– Избавить мир от них.

– Думаешь, это невозможно? – осведомился он с легким удивлением в голосе. – Почему же?

– Их двадцать миллиардов. Куда им деться?

– Неужели во вселенной нет других миров? Они пришли оттуда, пусть возвращаются обратно.

Она прикоснулась кончиками пальцев к подбородку; этот жест означал несогласие и отвращение к его словам. Фараатаа не позволил себе отреагировать на него раздражением.

– Когда они пришли, – сказала Данипьюр, – их было совсем мало. Теперь же их много, а сообщение Маджипура с другими мирами стало совсем незначительным. Неужели ты не понимаешь, сколько времени потребуется, чтобы вывезти с планеты двадцать миллиардов жителей? Я думаю, мы никогда не сможем от них избавиться – они будут плодиться быстрее, чем грузиться на корабли.

– В таком случае, пусть остаются здесь, а мы продолжим войну против них. Они будут убивать друг друга из-за еды, и через некоторое время еда закончится, оставшиеся люди умрут от голода, и их города превратятся в обиталище призраков. И мы покончим с ними навсегда.

Снова кончики пальцев прикоснулись к подбородку.

– Двадцать миллиардов трупов? Фараатаа, Фараатаа, будь реалистом! Хотя бы представь себе, что это значит. В одной Ни-мойе намного больше народу, чем в Пьюрифайне, а сколько еще других городов? Подумай, какая поднимется вонь! Подумай, сколько болезней начнется из-за разложения такого количества плоти!

– Если они вымрут от голода, плоти останется немного. Даже разлагаться будет нечему.

– Фараатаа, ты так игриво рассуждаешь об этом…

– Разве? Ну, ладно, пусть игриво. На свой игривый манер я сокрушил угнетателя, под пятой которого мы корчились четырнадцать тысяч лет. Я игриво загнал их в хаос. Я игриво…

– Фараатаа!

– Данипьюр, я уже достиг очень многого – на свой игривый манер. И не только без помощи с твоей стороны, но в условиях твоего постоянного противодействия. И теперь…

– Выслушай меня, Фараатаа! Да, ты высвободил могучие силы и нанес неизменяющимся такой удар, какого я даже представить себе не могла. Но теперь пора остановиться и подумать о последствиях того, что ты сделал.

– Я уже все обдумал, – ответил он. – Мы вернем себе наш мир.

– Возможно. Но какой ценой! Ты обрушил на их земли разные болезни и вредителей – но удастся ли так же легко остановить этот мор? Ты вывел разных чудовищ и выпустил их на волю. А теперь ты намерен завалить мир миллиардами разлагающихся трупов. Или ты, Фараатаа, считаешь, что спасти мир и уничтожить его – одно и то же?

– Болезни исчезнут вместе с зараженными растениями, которые по большей части бесполезны для нас. Новых животных выведено немного, а мир велик. К тому же ученые заверили меня, что монстры не способны к размножению, и мы избавимся от них вскоре после того, как они выполнят свою задачу. И в отличие от тебя я не очень-то боюсь разлагающихся трупов. Стервятники нажрутся досыта, а из оставшихся гор костей мы построим храмы. Победа за нами, Данипьюр. Мы вернем себе наш мир.

– Ты слишком самоуверен. Они еще не начали отбиваться – но что будет, когда начнут? Фараатаа, что, если они нанесут ответный удар? Я прошу тебя, Фараатаа, вспомни, что сделал с нами лорд Стиамот.

– Лорду Стиамоту для полной победы понадобилось тридцать лет.

– Да, – согласилась Данипьюр, – но и армии у него были малочисленные. А сейчас неизменяющихся в десятки, в сотни раз больше, чем нас.

– Но теперь мы владеем искусством насылать на них мор и чудовищ; во времена лорда Стиамота мы такого не умели. И их численное превосходство обратится против них же, когда закончатся запасы еды. Да они не тридцать лет – тридцать дней не смогут воевать против нас, когда голод раздирает их цивилизацию на части!

– Голодные воины могут сражаться гораздо яростнее раскормленных.

Фараатаа засмеялся.

– Воины? Какие воины? Данипьюр, ты говоришь глупости. Они сделались совсем мягкотелыми.

– Во времена лорда Стиамота…