В тени Холокоста. Дневник Рении
Часть 25 из 31 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Прогулки по темным улицам,
И кофе в теплом кафе.
Да здравствует время юное,
Когда на окне заснеженном,
Когда в дневнике исписанном,
Выводишь имя одно —
И носишься с этим именем,
Баюкаешь его бережно,
И с ним по утрам встаешь.
Так здравствуют среды шумные,
И беззаботность крылатая,
И то, что люди, как водится,
Любовью первой зовут.
Вечер был в среду и сегодня… Догадайся, потому что у меня перехватило дыхание. Слова готовы выпрыгнуть изо рта. Итак, сегодня… Зигу пришел меня проведать. Он пришел, был мил, очарователен. Он смотрел на меня все время, гипнотизировал взглядом. Я не стала притворяться, что мне плохо. Он провел со мной столько времени и столько сказал. Самое главное, что, когда Мацек спросил: «У кого самые красивые глаза?» Зигу смутился (и я тоже), потом он (мой чудный) покраснел и сказал: «У Рены». Мацек мне подмигнул и наговорил кучу всего о любви. А Зигу был смущен.
Пишется сегодня плохо, потому что у меня краснуха. Вот почему Мацек, Польдек и Зигу зашли. Польдек, я это знаю, очень влюблен в меня. Мацеку, насколько я знаю, я тоже очень нравлюсь, а З. – это загадка, сфинкс.
Он подобен Аполлону —
Статный такой,
Благородный,
Он и сфинксу подобен —
Со взглядом первозданным,
С тайной в глазах.
Все трое сказали, что, если я не пойду на вечер, то они тоже не пойдут, а я сказала, что хотела бы чувствовать себя лучше и пойти и что они тоже должны пойти.
Они жутко сплетничали про Нору, негодники. Любопытно, что им от нее надо (ногу, чулок, нос). Они какое-то время были в ссоре с Мацеком. Я на него злилась, и сегодня он мне отплатил за этот грех в городе. Мацек добрый, как ангел, мог бы ревновать, но нет.
21 января 1941 г., четверг
Ирка настаивает, чтобы я что-нибудь написала ей в дневник. В стихах, конечно. Попробую.
27 января 1941 г.
В прошлый раз не закончила запись, потому что пришла Норка. Потом заходили Польдек и Мацек и Нора с Иркой. Было по-разному, то хорошо, то скучно (а однажды даже возникла неприятная ситуация).
Зигу должен был прийти в субботу, но не пришел, потому что приехала его мать.
А я? Я живу воспоминаниями. Поразительно, я помню каждое его слово, каждую улыбку, каждую гримасу. Когда я вспоминаю что-то новое, это как… сама не знаю. Не могу говорить, думать о чем-нибудь другом. Это превращается в настоящую манию.
Вчера к ним приходил дядя Мацек (который мне очень нравится). Он любит Зигу – самого и как он себя ведет. Зигу оставил в комнате две тетради, так что он постучался, извинился и вошел, чтобы их забрать.
Господи! Что они все мне об этом говорят? В самом деле, я еле справляюсь со своим сердцем, которое хочет выпрыгнуть из груди. Ирка уже прямо говорит, что Зигу в меня влюблен, но я в это не верю, нет! Пока что не верю! Это было бы чудо! А я уже… Боже, Боже, Боже, прошу! И тебя, Булуш…
30 января 1941 г.
Сегодня… Сегодня был хороший день. Сначала в школе… ну, ничего важного. Днем был экзамен по ЛОПП (Лига противовоздушной и противогазовой обороны)[45], и я, естественно, не зная даже, что такое ОСОАВИАХИМ[46], решила попытаться. Зигу меня немножко подготовил. Он пришел после своего экзамена перед моим. Он был невероятно мил, нет таких слов в мире, чтобы описать его глаза. Он говорил со мной, смеялся, делал комплименты (он такой остроумный), а то брал меня за подбородок (это у него такой нежный жест) и почти поцел… меня, но я его мягко отстранила. (Может быть, в другой раз. Господи Боже! Булуш!)
Я сказала, что от куриного мяса у меня испортилась кожа, на что Мацек ответил, что петух мне бы помог. Мацек – свинья. Он даже отвел Зигу в сторону и повторил ему эту шутку. А я? Сделала вид, что не поняла.
Во время моего экзамена Цукерман умирал со смеху.
У меня новая соперница – Джунка. Сегодня она заметила, что мы нравимся друг другу (когда мы миловались на скамейке). Она была в ярости, горела желанием напакостить. Бедная я. Разве когда-то я не была на ее месте? Но теперь могу тебе сказать, что я в лучшем положении, и, Бог даст, если судьба позволит, будет еще лучше? Ну? Ну? Ну?
1 февраля 1941 г.
День был так себе. Он был мил, болтал со мной, мы даже должны были вместе пойти к Ирке, но он собрался домой, устал.
Что-то очень дружеское, задушевное. Но он такой гордый (почему бы и нет, если все намекают, что я – его?). Что за негодяй, он даже не предложил мне сесть. Рассмеялся, сказав, когда я увижу его в гимнастерке, что тогда? Ах, Булуш, Булуш, помоги мне.
Ирка мне это дала, чтобы меня подбодрить и на удачу. Звучит забавно, но что я знаю?
4 февраля 1941 г., вторник
Сегодня был странный день. Нора поссорилась с Мацеком, плакала. На меня накричала Крела. Просто напала на меня. В любом случае виновата во всем она. Он все смотрел и смотрел, а я от этого впадаю в ступор.
Утром Зигу погладил меня по лицу при Ирке, Тушке и Эле, взял в руки мое лицо и назвал меня Ренуся. Я подумала, что он это сделал нарочно, чтобы меня сбить с толку. Короче говоря, все вроде идет хорошо. Он взял меня под руку и сказал: «Почему ты не хочешь быть президентом? Я так старался, чтобы ты вошла в правление!» Потом он сел со мной, снял у меня с головы капюшон, и мы все время болтали. Потом Крела нападала на меня по разным поводам, но в основном потому, что я разговаривала во время собрания. Зигу меня успокаивал, говорил, что Крела и ему выговорила. А когда Крела сказала: «Посмотрим, кто мог бы быть убийцей мужа в “Лилиях”[47]?», он сказал: «Ренуся (черт побери эту «Ренусю»!), ты в убийцы мужа не годишься». И: «Хочу быть сыном Рении», и то да сё, и я подумала, что он меня дразнит, а это меня нервирует.
Он меня не подождал, не попрощался – как будто хотел, чтобы я пошла за ним. Но вообще-то в чем проблема? В конце концов, он вел себя мило. А если хотел надо мной посмеяться? Господи, Ты знаешь, как это было бы обидно! Он просто смотрел и смотрел, а я от этого впадаю в ступор.
5 февраля 1941 г., среда
Мне так грустно! Мне так плохо. Я влюблена, а предмет моей любви насмехается надо мной. Я даже плакала. Такой удар. И так хорошо рассчитан. Я обиделась. Слышала, как Зигу сказал Мацеку: «Рена на меня злится». Он мне это сказал в школе, я подтвердила. Злится, это так?! Я не злюсь, я очень, очень расстроена и обеспокоена. Он сказал мне эту гадость: «Смотри, как она ставит ногу, совсем как Нора». Когда он сказал «Ренуся», я инстинктивно обернулась, мгновенно. И тогда он сказал, что я злюсь. Я слышала, как он специально сказал, что Ирка хорошенькая. Я все это слышала и плакала без слез, просто я чувствую эти слезы внутри себя, как они меня душат, переполняют мое сердце. Мама! Мне было так плохо, очень плохо! Но любовь сильнее всего, и, когда я загрустила, Зигу рассмеялся и сказал: «Рена, в чем дело?» И, стараясь сделать обиженное лицо, я рассмеялась. Если он действительно надо мной таким образом издевается, специально так говорит, тогда…
Нарисую два сердца,
Пронзенных
Черной
Стрелой любви.
И кофе в теплом кафе.
Да здравствует время юное,
Когда на окне заснеженном,
Когда в дневнике исписанном,
Выводишь имя одно —
И носишься с этим именем,
Баюкаешь его бережно,
И с ним по утрам встаешь.
Так здравствуют среды шумные,
И беззаботность крылатая,
И то, что люди, как водится,
Любовью первой зовут.
Вечер был в среду и сегодня… Догадайся, потому что у меня перехватило дыхание. Слова готовы выпрыгнуть изо рта. Итак, сегодня… Зигу пришел меня проведать. Он пришел, был мил, очарователен. Он смотрел на меня все время, гипнотизировал взглядом. Я не стала притворяться, что мне плохо. Он провел со мной столько времени и столько сказал. Самое главное, что, когда Мацек спросил: «У кого самые красивые глаза?» Зигу смутился (и я тоже), потом он (мой чудный) покраснел и сказал: «У Рены». Мацек мне подмигнул и наговорил кучу всего о любви. А Зигу был смущен.
Пишется сегодня плохо, потому что у меня краснуха. Вот почему Мацек, Польдек и Зигу зашли. Польдек, я это знаю, очень влюблен в меня. Мацеку, насколько я знаю, я тоже очень нравлюсь, а З. – это загадка, сфинкс.
Он подобен Аполлону —
Статный такой,
Благородный,
Он и сфинксу подобен —
Со взглядом первозданным,
С тайной в глазах.
Все трое сказали, что, если я не пойду на вечер, то они тоже не пойдут, а я сказала, что хотела бы чувствовать себя лучше и пойти и что они тоже должны пойти.
Они жутко сплетничали про Нору, негодники. Любопытно, что им от нее надо (ногу, чулок, нос). Они какое-то время были в ссоре с Мацеком. Я на него злилась, и сегодня он мне отплатил за этот грех в городе. Мацек добрый, как ангел, мог бы ревновать, но нет.
21 января 1941 г., четверг
Ирка настаивает, чтобы я что-нибудь написала ей в дневник. В стихах, конечно. Попробую.
27 января 1941 г.
В прошлый раз не закончила запись, потому что пришла Норка. Потом заходили Польдек и Мацек и Нора с Иркой. Было по-разному, то хорошо, то скучно (а однажды даже возникла неприятная ситуация).
Зигу должен был прийти в субботу, но не пришел, потому что приехала его мать.
А я? Я живу воспоминаниями. Поразительно, я помню каждое его слово, каждую улыбку, каждую гримасу. Когда я вспоминаю что-то новое, это как… сама не знаю. Не могу говорить, думать о чем-нибудь другом. Это превращается в настоящую манию.
Вчера к ним приходил дядя Мацек (который мне очень нравится). Он любит Зигу – самого и как он себя ведет. Зигу оставил в комнате две тетради, так что он постучался, извинился и вошел, чтобы их забрать.
Господи! Что они все мне об этом говорят? В самом деле, я еле справляюсь со своим сердцем, которое хочет выпрыгнуть из груди. Ирка уже прямо говорит, что Зигу в меня влюблен, но я в это не верю, нет! Пока что не верю! Это было бы чудо! А я уже… Боже, Боже, Боже, прошу! И тебя, Булуш…
30 января 1941 г.
Сегодня… Сегодня был хороший день. Сначала в школе… ну, ничего важного. Днем был экзамен по ЛОПП (Лига противовоздушной и противогазовой обороны)[45], и я, естественно, не зная даже, что такое ОСОАВИАХИМ[46], решила попытаться. Зигу меня немножко подготовил. Он пришел после своего экзамена перед моим. Он был невероятно мил, нет таких слов в мире, чтобы описать его глаза. Он говорил со мной, смеялся, делал комплименты (он такой остроумный), а то брал меня за подбородок (это у него такой нежный жест) и почти поцел… меня, но я его мягко отстранила. (Может быть, в другой раз. Господи Боже! Булуш!)
Я сказала, что от куриного мяса у меня испортилась кожа, на что Мацек ответил, что петух мне бы помог. Мацек – свинья. Он даже отвел Зигу в сторону и повторил ему эту шутку. А я? Сделала вид, что не поняла.
Во время моего экзамена Цукерман умирал со смеху.
У меня новая соперница – Джунка. Сегодня она заметила, что мы нравимся друг другу (когда мы миловались на скамейке). Она была в ярости, горела желанием напакостить. Бедная я. Разве когда-то я не была на ее месте? Но теперь могу тебе сказать, что я в лучшем положении, и, Бог даст, если судьба позволит, будет еще лучше? Ну? Ну? Ну?
1 февраля 1941 г.
День был так себе. Он был мил, болтал со мной, мы даже должны были вместе пойти к Ирке, но он собрался домой, устал.
Что-то очень дружеское, задушевное. Но он такой гордый (почему бы и нет, если все намекают, что я – его?). Что за негодяй, он даже не предложил мне сесть. Рассмеялся, сказав, когда я увижу его в гимнастерке, что тогда? Ах, Булуш, Булуш, помоги мне.
Ирка мне это дала, чтобы меня подбодрить и на удачу. Звучит забавно, но что я знаю?
4 февраля 1941 г., вторник
Сегодня был странный день. Нора поссорилась с Мацеком, плакала. На меня накричала Крела. Просто напала на меня. В любом случае виновата во всем она. Он все смотрел и смотрел, а я от этого впадаю в ступор.
Утром Зигу погладил меня по лицу при Ирке, Тушке и Эле, взял в руки мое лицо и назвал меня Ренуся. Я подумала, что он это сделал нарочно, чтобы меня сбить с толку. Короче говоря, все вроде идет хорошо. Он взял меня под руку и сказал: «Почему ты не хочешь быть президентом? Я так старался, чтобы ты вошла в правление!» Потом он сел со мной, снял у меня с головы капюшон, и мы все время болтали. Потом Крела нападала на меня по разным поводам, но в основном потому, что я разговаривала во время собрания. Зигу меня успокаивал, говорил, что Крела и ему выговорила. А когда Крела сказала: «Посмотрим, кто мог бы быть убийцей мужа в “Лилиях”[47]?», он сказал: «Ренуся (черт побери эту «Ренусю»!), ты в убийцы мужа не годишься». И: «Хочу быть сыном Рении», и то да сё, и я подумала, что он меня дразнит, а это меня нервирует.
Он меня не подождал, не попрощался – как будто хотел, чтобы я пошла за ним. Но вообще-то в чем проблема? В конце концов, он вел себя мило. А если хотел надо мной посмеяться? Господи, Ты знаешь, как это было бы обидно! Он просто смотрел и смотрел, а я от этого впадаю в ступор.
5 февраля 1941 г., среда
Мне так грустно! Мне так плохо. Я влюблена, а предмет моей любви насмехается надо мной. Я даже плакала. Такой удар. И так хорошо рассчитан. Я обиделась. Слышала, как Зигу сказал Мацеку: «Рена на меня злится». Он мне это сказал в школе, я подтвердила. Злится, это так?! Я не злюсь, я очень, очень расстроена и обеспокоена. Он сказал мне эту гадость: «Смотри, как она ставит ногу, совсем как Нора». Когда он сказал «Ренуся», я инстинктивно обернулась, мгновенно. И тогда он сказал, что я злюсь. Я слышала, как он специально сказал, что Ирка хорошенькая. Я все это слышала и плакала без слез, просто я чувствую эти слезы внутри себя, как они меня душат, переполняют мое сердце. Мама! Мне было так плохо, очень плохо! Но любовь сильнее всего, и, когда я загрустила, Зигу рассмеялся и сказал: «Рена, в чем дело?» И, стараясь сделать обиженное лицо, я рассмеялась. Если он действительно надо мной таким образом издевается, специально так говорит, тогда…
Нарисую два сердца,
Пронзенных
Черной
Стрелой любви.