В погоне за наваждением. Наследники Стива Джобса
Часть 12 из 34 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Грущо пожал плечами. Честно говоря, его эта тема мало интересовала. Но разговор с соседом отвлекал от страхов за своего сына.
– Так я вам скажу! – сказал сосед. – Только в прошлом году – восемь тысяч детей! Американцы вернули одного мальчишку, а русские – восемь тысяч! И я их не виню. А знаете почему? Потому что и американцам, и русским у нас подсовывают детей с липовыми справками о здоровье. Они берут вот такого чудного грудного малыша – здорового, с голосом, как иерихонская труба, а через пару лет выясняется, что у него врожденный дебилизм, потому что его родители были алкоголики.
Грущо усмехнулся:
– Ваша фамилия Рошаль?
– Нет, – сказал сосед. – Моя фамилия Голицын. Алексей Павлович Голицын, русский дворянин в семнадцатом поколении, могу показать родословное древо. Прошу! – Он протянул майору свою визитную карточку и продолжил: – Брат моего прадеда – поручик Голицын, тот самый, из песни. И я уже шесть лет летаю в Москву и в Киев, чтобы найти его могилу. Потому что на самом деле никуда он из России не уехал, как поют ваши Бичевская и Малинин. Он до двадцатого года был у Деникина, воевал с большевиками, потом попал к ним в плен и был, как военспец, мобилизован в Красную Армию. А после Гражданской войны работал в Киеве управляющим делами Киевглавпроекта. В прошлый приезд я нашел его дело № 1919 в архиве киевского КГБ. Зимой 1931 года большевики арестовали в Киеве 600 бывших царских генералов и офицеров, в том числе Константина Александровича Голицына. Никакие заслуги перед Красной Армией и трудовым фронтом уже значения не имели. Сначала на них отрабатывали приемы штыкового боя, а потом группами по 20 человек расстреляли на Лукьяновском кладбище и свалили в общие могилы. Вот его фото из его следственного дела за несколько дней до расстрела. – И сосед, открыв ноутбук, показал майору фотографию красивого высоколобого мужчины с пронзительным взглядом светлых умных глаз. Упрямый подбородок и четко очерченные губы не могла скрыть жесткая щетина, выросшая, видимо, за время допросов в киевском ГПУ. Сдвинутые брови, короткий шрам над правой бровью и разметавшиеся непокорные волосы говорили о ярком характере и силе воли. И вообще во всем этом умном, волевом лице чувствовалась настоящая породистость и какое-то дворянское, что ли, благородство.
Сосед усмехнулся:
– Судя по вашим и немецким фильмам, именно такими волевыми красавцами большевики и фашисты любили изображать себя. А в жизни именно такой генофонд они уничтожали. Когда его расстреляли, ему было 38. Понимаете, всего 38 лет! Вам сколько сейчас?
– Сорок.
– А мне пятьдесят. А представляете, каково быть убитым в 38? Знаете, теперь, когда я прилетаю в Москву и в Киев, я хожу по улицам и ищу такие русские лица. Но нахожу крайне редко… – И он закрыл свой ноутбук. – Слава Богу, этот малыш замолчал. Кажется, уснул. О чем мы говорили до моего двоюродного прадеда?
– Это не важно, – сказал Грущо. – У вас такой русский язык… Я бы никогда не сказал, что вы иностранец.
– А я не иностранец, – сухо возразил сосед. – Я русский дворянин, и Россия – это моя страна. В нашем родовом гнезде под Питером я на свои средства содержу детский дом, в нем живут сто сорок сирот. При этом, хотя я человек небогатый, я мог бы содержать и больше детей, если бы нашел достойных воспитателей. Вы, случайно, не из Питера?
– Нет, я москвич.
– Жаль. А что касается моего русского… Да, я родился в США. Но мы же Голицыны! И потому я до 5 лет не говорил по-английски, я в нашем доме английский просто не слышал! Зато я знал наизусть все сказки Пушкина – просто с любого места мог наизусть читать «Руслана и Людмилу». И то же самое – с моим сыном. Каждый урок моего сына с учителем русского языка мне стоил 40 долларов – еженедельно! Зато теперь он у меня знаете кто? Православный священник! Но я-то учил его русскому, потому что мы Голицыны! Однако остальное население США не состоит из русских князей. А ваша Дума приняла закон, по которому американцы обязаны воспитывать приемных русских сирот русскоговорящими российскими гражданами. То есть не как своих и родных, а как чужих, иностранцев. Но кто же на это пойдет? Да, этот закон потешил самолюбие ваших законодателей и в очередной раз показал американцам кузькину мать так, чтобы неповадно им было летать в Россию за сиротами. И не прилетят. Но вы помните ваш анекдот времен советской власти? «Вопрос: будем ли мы жить при коммунизме? Ответ: мы-то не будем. Но детей жалко».
Грущо не считал себя квасным патриотом, но почему-то обиделся:
– Вы как-то странно рассуждаете. То говорите: «Россия – это моя страна». А то – «ваша Дума», «ваши законодатели».
– Ничего странного, – сказал сосед. – Вы кто по профессии?
– Я? – Грущо замялся. – Ну… Я полицейский.
– Во как! – удивился сосед. – Замечательно! А я генетик. И, как генетик, могу вам сказать, что жизнь может существовать в разных реальностях. Например, гусеница, пока она ползает, считает, что мир двухмерный, правильно? А потом, когда она становится бабочкой и взлетает, она выясняет, что мир трехмерный. И вы вот вчера были милиционером, а теперь стали полицейским. Но ведь и это не предел! Мы с вами сегодня вылетели из Москвы и должны сегодня же прилететь в Нью– Йорк. – Он улыбнулся. – Но гарантий нет. Известны факты, когда самолеты, пролетая над Бермудским треугольником, залетали в другое время и совершали посадку в другой реальности. Так и с Россией, мой дорогой. Моя Россия – это Россия моих предков: корнета Оболенского и поручика Голицына. Россия Тургенева, Чехова и Столыпина. В 17-м году большевики взяли ее за оглобли и затащили в омут к бесам и вурдалакам. Но это не значит, что вся она в этом омуте. Может быть, где-то в другом измерении не было октябрьского переворота и там есть другая Россия и другая русская история. И я хочу, чтоб в моем детском саду мои дети поскорей попали в ту, другую историю. Ведь не только гусеницы переходят из одного измерения в другое. Творческие личности и шизофреники постоянно живут в двух измерениях – и по земле ходят, и в других мирах витают. Вы, кстати, видели сон про будущее Америки и обамовский переворот?
– Ну… – замялся Грущо. – В общем, да. Видел…
– Вот! – сказал сосед. – А что это, как думаете? Бред гениальных сценаристов Силиконовой долины? Или один из вариантов нашей истории, который рассматривают где-то здесь, на небе?
И сосед выглянул в иллюминатор, словно там в облаках в этот момент действительно заседал Небесный совет.
16
Белт-Парквей
– Слушайте, тут не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы сложить два и два! – говорила Лиза Коган, лихо ведя свою «тойоту-камри» по Белт-парквею. – Если вчерашний сон начинался с клятвы юных пионеров-обамовцев и уже через час Стас в панике звонил из Москвы и требовал забрать ваших гениев из лагеря для вундеркиндов в Покано, то нетрудно догадаться, что они имеют к этому прямое отношение. Но не бойтесь, у меня в машине нет микрофонов, и я даже под пыткой никому не скажу – что я, дура? Я сама программист, и не самый плохой, ей-богу! А мой Алик просто компьютерный бог! Но мы даже близко не понимаем, как эти пацаны могли это сделать! Представляю, что сейчас творится в «Майкрософте», «Эппл» и «Гугл»! Я уж не говорю про ЦРУ и ФБР!
– Куда мы едем? – глухо спросил Грущо, сидя на заднем сиденье. Ему явно не нравился этот разговор.
– Извини, дорогой, но в Покано мы сегодня не поедем, – вполоборота повернулась к нему Лиза. – Уже семь часов вечера, а туда ехать – хороших пять часов! То есть мы бы приехали ночью, когда лагерь спит и никого из руководства. Даже если вы собираетесь выкрасть своих пацанов, как вы их найдете? Разбудите весь лагерь? Во-вторых, если вы их увезете втихую, это все равно ЧП, их будут искать. А вам никакой шум не нужен. Поэтому вы приедете завтра днем, открыто. Придумаете какой-нибудь легальный повод и тихо их заберете. Так я считаю. – И Лиза обратилась к Кате: – Ты не согласна?
– А ты не поедешь? – удивилась Катя.
– Нет, я не смогу. Но я дам вам машину, и GPS вас довезет прямо до лагеря. – Лиза опять повернулась к Грущо: – У тебя международные права?
– Нет, я не успел их оформить, – снова глухо ответил Грущо. Хотя он понимал, что Лиза на сто процентов права, ему все равно не нравился ни этот разговор, ни новая отсрочка. Какими бы гениями ни были его Андрей и этот тщедушный Виктор, все, что может сделать один гений, может повторить и другой. И никто не знает, сколько времени понадобится компьютерным асам «Майкрософта» или ЦРУ, чтобы выйти на след «троянского червя», придуманного этими ребятами. Может быть, агенты ФБР уже едут в Пенсильванский лагерь – их-то никакая ночь не остановит!
– Ничего, – сказала Лиза. – В Америке, если не нарушать правила, можно всю жизнь ездить без прав – никто не остановит. Тут недавно одного старика задержали – он сорок лет без прав ездил.
Грущо промолчал. Этот чистый хайвэй вдоль океана, по которому они летели в бесконечном потоке машин, и эти призрачные, как мираж, очертания манхэттенских небоскребов вдали, и эти яхты, стоящие в прибрежной лагуне или, как говорит Лиза, в «марине», – все это он, конечно, уже не раз видел в кино и по телику. Хотя вживую это все равно производило впечатление. Но оказывается, самое главное – воздух. Такого чистого, да еще морского, йодистого воздуха нет, конечно, в Москве. И это несмотря на то, что они гонят в потоке нескольких тысяч машин и столько же катит по встречной полосе.
Грущо до конца опустил стекло в задней дверце машины и подставил океанскому бризу свое лицо и легкие.
17
Сюрприз от МЧС, или завтрак в «Ридженси-отель»
– Mr. Gross? Good evening. Sorry to disturb you on Saturday evening. I'm calling you from Brussels, Belgium. I'm here at the European Anti-terror conference.
– Who are you?
– My name is Irina Rogov. We've met at Balchug– Kampinsky Hotel in Moscow in November 2002. Do you remember me? [10]
Вот это да! Ни фига себе! – как говорят русские.
– Еще бы! – по-русски сказал Мэтью. – Конечно, я вас помню. Это вы тогда развели меня насчет моего бакинского акцента.
– Да, я как раз та самая сволочь. Ну и чтобы загладить свою вину, я хочу пригласить вас на завтрак. Я утром буду в Нью-Йорке, в Regency Hotel на Парк-авеню. Мы могли бы позавтракать там часиков в десять. Идет?
– Sure. I'll be there.
– See you Шеп. Have a good night [11].
И она дала отбой. Ну не стерва? В Regency Hotel она остановится! Вот это русские работают! Там самый дешевый номер стоит 600 долларов за ночь! Ясное дело, он обязан доложить Биллу Корни об этом звонке и предстоящей встрече. У Мэтью Гросса, может быть, и есть бакинский акцент, потому что его учителем русского действительно был Семен Шегельман, но он не настолько глуп, чтобы думать, будто эта Ирина Рогова – кто она теперь? полковник? генерал? – сама нашла его телефон в телефонной книге White Pages и назначает ему лирическое свидание.
Но с другой стороны, сегодня суббота и уже 23.05. А если Билл уже спит в своем доме в Лонг-Айленде? Или занимается любовью с женой? Звонить ему в такое время все-таки не стоит. Ничего не случится, если он, Мэтью, позвонит Биллу после завтрака с этой стервой и доложит, с чего это вдруг русские пошли на такой неформальный контакт. Неужели по поводу этого самолета, который сегодня днем был обнаружен в закрытом для полетов воздушном пространстве над резиденцией президента в
Кемп-Дэвиде, Мэриленд? Конечно, два истребителя F-15 тут же выпроводили этого нарушителя, но за последнюю неделю это уже второй случай, когда стоит президенту – и так взбешенному отказом республиканцев поднять налоги, публикацией в The Daily Telegraph и ночным TND-7/8 – приехать в Кемп-Дэвид, как над его головой возникают эти fucking частные самолеты! Но неужели все это звенья одной цепи и многоступенчатая русская атака на психику президента?
В 09.59 утра Мэтью Гросс, прекрасно выбритый, в летнем, от Версаче, костюме цвета сливочного мороженого и пахнущий лучшими мужскими духами «Creed», вошел в «Ридженси отель» на углу Парк-авеню и 61-й стрит. Слава Богу, он бывал тут и раньше и не нуждался в помощи портье, который мгновенно выделяет новичков среди входящих и пытается сразить их британской учтивостью. Вообще этот старинный, чуть ли не позапрошлого века отель сохранил все атрибуты великобританского отеля викторианской эпохи. Эти намеренно серо-коричневые стены, эти огромные, в тяжелых рамах картины с пейзажами старой Англии, эти бронзовые канделябры и мраморные женские статуи…
– Sir?
Гм, оказывается, какие-то новшества тут все-таки есть! Сегодня место портье занимает стройная молодая брюнетка в строгом форменном костюме с золотой вышивкой «R» на лацкане пиджака.
– I'm here to see Miss Rogov, please.
– Sure. She is expecting you. This way, please [12].
И она повела его не в ресторан и не в бар, а через вестибюль и налево, в так называемую библиотеку – большой зал, умело разделенный на отдельные кабинеты темно-коричневыми кожаными диванами, пожелтевшими мраморными статуями, вазами с цветами и стойками со свежими газетами со всего мира. Почти все столы были заняты пожилыми джентльменами и дамами, завтракающими йогуртом и фруктовыми салатами в высоких хрустальных бокалах, читающими «Уоллстрит джорнал» и ведущими деловые переговоры. А в глубине этого зала, у высокого окна на 61-ю стрит, за столиком на двоих сидела Ирина Рогова – в простеньком летнем сарафане с оголенными плечами и с короткой стрижкой, открывающей ее высокую шею и рубиновые сережки в маленьких ушах. При виде приближающегося и чопорно одетого Мэтью Гросса ее серо-голубые глаза беззвучно расхохотались.
– Good morning, sir! – чуть привстала она. – Please, have a seat.
– Доброе утро, – ответил он по-русски и отметил про себя ее деликатность: она не подала ему руки, чтобы не заставлять его, агента ФБР, целовать руку офицеру КГБ! Или она уже не в КГБ?
И словно в ответ на эти мысли, Рогова протянула ему свою визитную карточку.
– Можно мы будем говорить по-русски? Мой английский ужасен!
– У вас прекрасный английский, – улыбнулся он и беглым взглядом сфотографировал в память весь текст ее карточки.
«Министерство чрезвычайных ситуаций
Российской Федерации. Управление антитеррора.
Полковник Ирина Петровна РОГОВА.
Телефон +7-495-653-1214. IPRogova@gov.ru».
– А моя карточка вам не нужна, – сказал он. – Раз вы знаете мой домашний телефон, то вы знаете обо всем. Не так ли?
– Ну, я бы так не сказала. Я, например, не знаю, что вы едите на завтрак.
– Спасибо, я буду только чай.
– Перестаньте, Мэтью! Или вы хотите, чтобы я умерла от голода? Я полночи летела из Брюсселя и есть хотела, как зверь! Но ночью женщинам есть нельзя, и я мечтала об этом завтраке! Вы же не хотите, чтобы я съела вас вместо сырников и фруктового салата!
– Ну почему же? – усмехнулся он, понимая, что она просто навязывает ему тон если не флирта, то легкой игры.
– Ах вон как! Но, боюсь, американское правительство не простит мне потерю такого ценного русского эксперта.
– С бакинским акцентом, – мстительно уточнил Мэтью.
– Всё! – решительно сказала она. – Хватит этой пикировки! Будем жрать! – И повернулась к официанту, уже с минуту стоявшему у их столика в позе полуоткрытого шлагбаума. – Please! I'll haveаbagel with cheese and salmon, fruit salad and Irish coffee [13].
– Так я вам скажу! – сказал сосед. – Только в прошлом году – восемь тысяч детей! Американцы вернули одного мальчишку, а русские – восемь тысяч! И я их не виню. А знаете почему? Потому что и американцам, и русским у нас подсовывают детей с липовыми справками о здоровье. Они берут вот такого чудного грудного малыша – здорового, с голосом, как иерихонская труба, а через пару лет выясняется, что у него врожденный дебилизм, потому что его родители были алкоголики.
Грущо усмехнулся:
– Ваша фамилия Рошаль?
– Нет, – сказал сосед. – Моя фамилия Голицын. Алексей Павлович Голицын, русский дворянин в семнадцатом поколении, могу показать родословное древо. Прошу! – Он протянул майору свою визитную карточку и продолжил: – Брат моего прадеда – поручик Голицын, тот самый, из песни. И я уже шесть лет летаю в Москву и в Киев, чтобы найти его могилу. Потому что на самом деле никуда он из России не уехал, как поют ваши Бичевская и Малинин. Он до двадцатого года был у Деникина, воевал с большевиками, потом попал к ним в плен и был, как военспец, мобилизован в Красную Армию. А после Гражданской войны работал в Киеве управляющим делами Киевглавпроекта. В прошлый приезд я нашел его дело № 1919 в архиве киевского КГБ. Зимой 1931 года большевики арестовали в Киеве 600 бывших царских генералов и офицеров, в том числе Константина Александровича Голицына. Никакие заслуги перед Красной Армией и трудовым фронтом уже значения не имели. Сначала на них отрабатывали приемы штыкового боя, а потом группами по 20 человек расстреляли на Лукьяновском кладбище и свалили в общие могилы. Вот его фото из его следственного дела за несколько дней до расстрела. – И сосед, открыв ноутбук, показал майору фотографию красивого высоколобого мужчины с пронзительным взглядом светлых умных глаз. Упрямый подбородок и четко очерченные губы не могла скрыть жесткая щетина, выросшая, видимо, за время допросов в киевском ГПУ. Сдвинутые брови, короткий шрам над правой бровью и разметавшиеся непокорные волосы говорили о ярком характере и силе воли. И вообще во всем этом умном, волевом лице чувствовалась настоящая породистость и какое-то дворянское, что ли, благородство.
Сосед усмехнулся:
– Судя по вашим и немецким фильмам, именно такими волевыми красавцами большевики и фашисты любили изображать себя. А в жизни именно такой генофонд они уничтожали. Когда его расстреляли, ему было 38. Понимаете, всего 38 лет! Вам сколько сейчас?
– Сорок.
– А мне пятьдесят. А представляете, каково быть убитым в 38? Знаете, теперь, когда я прилетаю в Москву и в Киев, я хожу по улицам и ищу такие русские лица. Но нахожу крайне редко… – И он закрыл свой ноутбук. – Слава Богу, этот малыш замолчал. Кажется, уснул. О чем мы говорили до моего двоюродного прадеда?
– Это не важно, – сказал Грущо. – У вас такой русский язык… Я бы никогда не сказал, что вы иностранец.
– А я не иностранец, – сухо возразил сосед. – Я русский дворянин, и Россия – это моя страна. В нашем родовом гнезде под Питером я на свои средства содержу детский дом, в нем живут сто сорок сирот. При этом, хотя я человек небогатый, я мог бы содержать и больше детей, если бы нашел достойных воспитателей. Вы, случайно, не из Питера?
– Нет, я москвич.
– Жаль. А что касается моего русского… Да, я родился в США. Но мы же Голицыны! И потому я до 5 лет не говорил по-английски, я в нашем доме английский просто не слышал! Зато я знал наизусть все сказки Пушкина – просто с любого места мог наизусть читать «Руслана и Людмилу». И то же самое – с моим сыном. Каждый урок моего сына с учителем русского языка мне стоил 40 долларов – еженедельно! Зато теперь он у меня знаете кто? Православный священник! Но я-то учил его русскому, потому что мы Голицыны! Однако остальное население США не состоит из русских князей. А ваша Дума приняла закон, по которому американцы обязаны воспитывать приемных русских сирот русскоговорящими российскими гражданами. То есть не как своих и родных, а как чужих, иностранцев. Но кто же на это пойдет? Да, этот закон потешил самолюбие ваших законодателей и в очередной раз показал американцам кузькину мать так, чтобы неповадно им было летать в Россию за сиротами. И не прилетят. Но вы помните ваш анекдот времен советской власти? «Вопрос: будем ли мы жить при коммунизме? Ответ: мы-то не будем. Но детей жалко».
Грущо не считал себя квасным патриотом, но почему-то обиделся:
– Вы как-то странно рассуждаете. То говорите: «Россия – это моя страна». А то – «ваша Дума», «ваши законодатели».
– Ничего странного, – сказал сосед. – Вы кто по профессии?
– Я? – Грущо замялся. – Ну… Я полицейский.
– Во как! – удивился сосед. – Замечательно! А я генетик. И, как генетик, могу вам сказать, что жизнь может существовать в разных реальностях. Например, гусеница, пока она ползает, считает, что мир двухмерный, правильно? А потом, когда она становится бабочкой и взлетает, она выясняет, что мир трехмерный. И вы вот вчера были милиционером, а теперь стали полицейским. Но ведь и это не предел! Мы с вами сегодня вылетели из Москвы и должны сегодня же прилететь в Нью– Йорк. – Он улыбнулся. – Но гарантий нет. Известны факты, когда самолеты, пролетая над Бермудским треугольником, залетали в другое время и совершали посадку в другой реальности. Так и с Россией, мой дорогой. Моя Россия – это Россия моих предков: корнета Оболенского и поручика Голицына. Россия Тургенева, Чехова и Столыпина. В 17-м году большевики взяли ее за оглобли и затащили в омут к бесам и вурдалакам. Но это не значит, что вся она в этом омуте. Может быть, где-то в другом измерении не было октябрьского переворота и там есть другая Россия и другая русская история. И я хочу, чтоб в моем детском саду мои дети поскорей попали в ту, другую историю. Ведь не только гусеницы переходят из одного измерения в другое. Творческие личности и шизофреники постоянно живут в двух измерениях – и по земле ходят, и в других мирах витают. Вы, кстати, видели сон про будущее Америки и обамовский переворот?
– Ну… – замялся Грущо. – В общем, да. Видел…
– Вот! – сказал сосед. – А что это, как думаете? Бред гениальных сценаристов Силиконовой долины? Или один из вариантов нашей истории, который рассматривают где-то здесь, на небе?
И сосед выглянул в иллюминатор, словно там в облаках в этот момент действительно заседал Небесный совет.
16
Белт-Парквей
– Слушайте, тут не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы сложить два и два! – говорила Лиза Коган, лихо ведя свою «тойоту-камри» по Белт-парквею. – Если вчерашний сон начинался с клятвы юных пионеров-обамовцев и уже через час Стас в панике звонил из Москвы и требовал забрать ваших гениев из лагеря для вундеркиндов в Покано, то нетрудно догадаться, что они имеют к этому прямое отношение. Но не бойтесь, у меня в машине нет микрофонов, и я даже под пыткой никому не скажу – что я, дура? Я сама программист, и не самый плохой, ей-богу! А мой Алик просто компьютерный бог! Но мы даже близко не понимаем, как эти пацаны могли это сделать! Представляю, что сейчас творится в «Майкрософте», «Эппл» и «Гугл»! Я уж не говорю про ЦРУ и ФБР!
– Куда мы едем? – глухо спросил Грущо, сидя на заднем сиденье. Ему явно не нравился этот разговор.
– Извини, дорогой, но в Покано мы сегодня не поедем, – вполоборота повернулась к нему Лиза. – Уже семь часов вечера, а туда ехать – хороших пять часов! То есть мы бы приехали ночью, когда лагерь спит и никого из руководства. Даже если вы собираетесь выкрасть своих пацанов, как вы их найдете? Разбудите весь лагерь? Во-вторых, если вы их увезете втихую, это все равно ЧП, их будут искать. А вам никакой шум не нужен. Поэтому вы приедете завтра днем, открыто. Придумаете какой-нибудь легальный повод и тихо их заберете. Так я считаю. – И Лиза обратилась к Кате: – Ты не согласна?
– А ты не поедешь? – удивилась Катя.
– Нет, я не смогу. Но я дам вам машину, и GPS вас довезет прямо до лагеря. – Лиза опять повернулась к Грущо: – У тебя международные права?
– Нет, я не успел их оформить, – снова глухо ответил Грущо. Хотя он понимал, что Лиза на сто процентов права, ему все равно не нравился ни этот разговор, ни новая отсрочка. Какими бы гениями ни были его Андрей и этот тщедушный Виктор, все, что может сделать один гений, может повторить и другой. И никто не знает, сколько времени понадобится компьютерным асам «Майкрософта» или ЦРУ, чтобы выйти на след «троянского червя», придуманного этими ребятами. Может быть, агенты ФБР уже едут в Пенсильванский лагерь – их-то никакая ночь не остановит!
– Ничего, – сказала Лиза. – В Америке, если не нарушать правила, можно всю жизнь ездить без прав – никто не остановит. Тут недавно одного старика задержали – он сорок лет без прав ездил.
Грущо промолчал. Этот чистый хайвэй вдоль океана, по которому они летели в бесконечном потоке машин, и эти призрачные, как мираж, очертания манхэттенских небоскребов вдали, и эти яхты, стоящие в прибрежной лагуне или, как говорит Лиза, в «марине», – все это он, конечно, уже не раз видел в кино и по телику. Хотя вживую это все равно производило впечатление. Но оказывается, самое главное – воздух. Такого чистого, да еще морского, йодистого воздуха нет, конечно, в Москве. И это несмотря на то, что они гонят в потоке нескольких тысяч машин и столько же катит по встречной полосе.
Грущо до конца опустил стекло в задней дверце машины и подставил океанскому бризу свое лицо и легкие.
17
Сюрприз от МЧС, или завтрак в «Ридженси-отель»
– Mr. Gross? Good evening. Sorry to disturb you on Saturday evening. I'm calling you from Brussels, Belgium. I'm here at the European Anti-terror conference.
– Who are you?
– My name is Irina Rogov. We've met at Balchug– Kampinsky Hotel in Moscow in November 2002. Do you remember me? [10]
Вот это да! Ни фига себе! – как говорят русские.
– Еще бы! – по-русски сказал Мэтью. – Конечно, я вас помню. Это вы тогда развели меня насчет моего бакинского акцента.
– Да, я как раз та самая сволочь. Ну и чтобы загладить свою вину, я хочу пригласить вас на завтрак. Я утром буду в Нью-Йорке, в Regency Hotel на Парк-авеню. Мы могли бы позавтракать там часиков в десять. Идет?
– Sure. I'll be there.
– See you Шеп. Have a good night [11].
И она дала отбой. Ну не стерва? В Regency Hotel она остановится! Вот это русские работают! Там самый дешевый номер стоит 600 долларов за ночь! Ясное дело, он обязан доложить Биллу Корни об этом звонке и предстоящей встрече. У Мэтью Гросса, может быть, и есть бакинский акцент, потому что его учителем русского действительно был Семен Шегельман, но он не настолько глуп, чтобы думать, будто эта Ирина Рогова – кто она теперь? полковник? генерал? – сама нашла его телефон в телефонной книге White Pages и назначает ему лирическое свидание.
Но с другой стороны, сегодня суббота и уже 23.05. А если Билл уже спит в своем доме в Лонг-Айленде? Или занимается любовью с женой? Звонить ему в такое время все-таки не стоит. Ничего не случится, если он, Мэтью, позвонит Биллу после завтрака с этой стервой и доложит, с чего это вдруг русские пошли на такой неформальный контакт. Неужели по поводу этого самолета, который сегодня днем был обнаружен в закрытом для полетов воздушном пространстве над резиденцией президента в
Кемп-Дэвиде, Мэриленд? Конечно, два истребителя F-15 тут же выпроводили этого нарушителя, но за последнюю неделю это уже второй случай, когда стоит президенту – и так взбешенному отказом республиканцев поднять налоги, публикацией в The Daily Telegraph и ночным TND-7/8 – приехать в Кемп-Дэвид, как над его головой возникают эти fucking частные самолеты! Но неужели все это звенья одной цепи и многоступенчатая русская атака на психику президента?
В 09.59 утра Мэтью Гросс, прекрасно выбритый, в летнем, от Версаче, костюме цвета сливочного мороженого и пахнущий лучшими мужскими духами «Creed», вошел в «Ридженси отель» на углу Парк-авеню и 61-й стрит. Слава Богу, он бывал тут и раньше и не нуждался в помощи портье, который мгновенно выделяет новичков среди входящих и пытается сразить их британской учтивостью. Вообще этот старинный, чуть ли не позапрошлого века отель сохранил все атрибуты великобританского отеля викторианской эпохи. Эти намеренно серо-коричневые стены, эти огромные, в тяжелых рамах картины с пейзажами старой Англии, эти бронзовые канделябры и мраморные женские статуи…
– Sir?
Гм, оказывается, какие-то новшества тут все-таки есть! Сегодня место портье занимает стройная молодая брюнетка в строгом форменном костюме с золотой вышивкой «R» на лацкане пиджака.
– I'm here to see Miss Rogov, please.
– Sure. She is expecting you. This way, please [12].
И она повела его не в ресторан и не в бар, а через вестибюль и налево, в так называемую библиотеку – большой зал, умело разделенный на отдельные кабинеты темно-коричневыми кожаными диванами, пожелтевшими мраморными статуями, вазами с цветами и стойками со свежими газетами со всего мира. Почти все столы были заняты пожилыми джентльменами и дамами, завтракающими йогуртом и фруктовыми салатами в высоких хрустальных бокалах, читающими «Уоллстрит джорнал» и ведущими деловые переговоры. А в глубине этого зала, у высокого окна на 61-ю стрит, за столиком на двоих сидела Ирина Рогова – в простеньком летнем сарафане с оголенными плечами и с короткой стрижкой, открывающей ее высокую шею и рубиновые сережки в маленьких ушах. При виде приближающегося и чопорно одетого Мэтью Гросса ее серо-голубые глаза беззвучно расхохотались.
– Good morning, sir! – чуть привстала она. – Please, have a seat.
– Доброе утро, – ответил он по-русски и отметил про себя ее деликатность: она не подала ему руки, чтобы не заставлять его, агента ФБР, целовать руку офицеру КГБ! Или она уже не в КГБ?
И словно в ответ на эти мысли, Рогова протянула ему свою визитную карточку.
– Можно мы будем говорить по-русски? Мой английский ужасен!
– У вас прекрасный английский, – улыбнулся он и беглым взглядом сфотографировал в память весь текст ее карточки.
«Министерство чрезвычайных ситуаций
Российской Федерации. Управление антитеррора.
Полковник Ирина Петровна РОГОВА.
Телефон +7-495-653-1214. IPRogova@gov.ru».
– А моя карточка вам не нужна, – сказал он. – Раз вы знаете мой домашний телефон, то вы знаете обо всем. Не так ли?
– Ну, я бы так не сказала. Я, например, не знаю, что вы едите на завтрак.
– Спасибо, я буду только чай.
– Перестаньте, Мэтью! Или вы хотите, чтобы я умерла от голода? Я полночи летела из Брюсселя и есть хотела, как зверь! Но ночью женщинам есть нельзя, и я мечтала об этом завтраке! Вы же не хотите, чтобы я съела вас вместо сырников и фруктового салата!
– Ну почему же? – усмехнулся он, понимая, что она просто навязывает ему тон если не флирта, то легкой игры.
– Ах вон как! Но, боюсь, американское правительство не простит мне потерю такого ценного русского эксперта.
– С бакинским акцентом, – мстительно уточнил Мэтью.
– Всё! – решительно сказала она. – Хватит этой пикировки! Будем жрать! – И повернулась к официанту, уже с минуту стоявшему у их столика в позе полуоткрытого шлагбаума. – Please! I'll haveаbagel with cheese and salmon, fruit salad and Irish coffee [13].