В плену нашей тайны

Развернувшись, я пошла к своему месту, улыбаясь Майе.

— Ты с ума сошла, — Орлова прикрыла рот ладошкой, видимо, чтобы скрыть улыбку.

— Есть такое, — прыснула я, вспоминая сколько раз меня, обзывали чокнутой.

— Ева, она этого так просто не оставит.

— Скорей всего, но нас теперь двое, — выдохнув, я повернулась к Маей, и положила руку на ее ладонь. — Помнишь, как в мультике? Бояться вдвоем легче.

Орлова опустила голову, ее губы дрогнули, словно она вот-вот заплачет. Я уже испугалась, вдруг сказала что-то не то.

— Спасибо, Ева, — прошептала Майя, наконец, переводя на меня глаза, в которых теперь сиял огонек. В голове вспыхнули обрывки воспоминаний, и я почему-то задумалась, о том сколько раз Ян появлялся в те минуты, когда казалось, никто не протянет руку. Если он, в самом деле, вытащил меня из кладовки, нес на руках по коридору, если… что если слухи об информатике прекратились не из-за папы, а из-за возвращения Вишневского? Ведь не бывает таких совпадений. Тем более демон имел серьезный авторитет в школе, в отличие от моего отца.

Но… если он помогал мне, тогда… я окончательно перестала улавливать нить, между нами. Уголовное дело, его мать, мой секрет, цветок на моем пальце. Слишком много нестыковок. А что если я ошиблась?..

— Ева, — шепнула Орлова, возвращая меня из мыслей. — Все нормально?

— Ага, задумалась просто, — произнесла, понимая, что окончательно запуталась.





* * *


После мастер-класса все пошли обедать, в том числе и мы с Маей. Тут-то я и решила выпросить, почему девочки к ней пристают, возможно, есть какая-то причина. Нет, я, конечно, не ожидала откровений, но Орлова вдруг выложила все, не утаив ни единого факта.

— В школе я была невидимкой до того дня, как бывшего парня Лолиты в качестве наказания за выходку не отправили в библиотеку. Я там каждый день зависаю, помогаю, заодно книжки новые читаю. Андрей учится в параллельном, мы с ним никогда даже не здоровались до этого. Да такие, как он с такими как я не общаются, это просто априори невозможно.

— Такие? — закатила глаза я, вспоминания демона. Вот уж парни умели раскрывать свои павлиньи хвосты.

— Богатый, высокий, красивый, капитан футбольной команды. Короче, мечта всех девчонок. Не знаю уж, почему они с Лолитой расстались, но встречались два года. Как-то так получилось, что мы с ним… — она замолчала, набирая побольше воздуха в легкие. Мы сидели за столом в шумной столовой, перебирая вилкой брокколи на тарелке.

— Встречались?

— Нет, нет, — замахала она руками, улыбаясь и краснея. — Он просто… просто… разговаривал со мной, спрашивал там всякое, ну типа какие фильмы люблю, куда хочу поехать, нравится ли футбол. Даже пригласил к ним на игру, представляешь? — тут Майя окончательно расцвела, часто моргая. Она отложила вилку, и накрыла ладонями щеки, видимо замечая, как они наливаются румянами. Умилительное зрелище, я не смогла сдержать улыбку.

— Круто же.

— На меня никогда не обращали мальчики внимания, а тут… Он здоровался со мной в школе, прощался, один раз я упала, и Андрей помог подняться, это было… очень мило. А потом Лолита узнала, и, — Майя вздохнула, улыбка сползла с ее лица.

— Начала тебя обзывать? — предположила я.

— Хуже, она всякие гадости делает, типа как сегодня, а может и публично высмеять.

— А Андрей?

— А что Андрей? — пожав плечами, грустно произнесла Майя. Мой взгляд скользнул в сторону дверей столовой. Демон собственной персоной завалился в помещение в компании каких-то парней, как он только умудряется настолько быстро заводить друзей. Влажные волосы прилипли ко лбу, а спортивные шорты до колен и белая майка, говорили, что парни играли в баскетбол.

— Андрей даже не знает, скорей всего, — сказала Орлова, возвращая меня к ней и нашему разговору. Я отвела взгляд от Яна, который, кажется, в этот момент заметил меня. Кожа словно покрывалась ожогами, в помещение сделалось душно, и мне захотелось выйти на воздух.

— Ой, глянь, — произнесла Майя, пнув меня локтем в бок.

— Что? Куда смотреть?

— Бочарова на того паренька явно глаз положила, — Майя кивнула в сторону Вишневского, и мне пришлось снова взглянуть на него. Парни вокруг болтали, шутили, будто пытались угодить Яну. Вот так всегда! Всегда! Людям стоит только увидеть демона, как они уже норовят ему понравиться, завоевать внимание. Удивительный талант, не иначе.

— Бочарова? — переспросила я.

— Это Лолита. Того мальчишку в центре я не знаю, а вот остальные с нашей школы. Глянь, как она им улыбается вовсю. Ведьма.

Я прыснула, опустив голову. Ведьма и демон — лютая смесь. Хотя от одной мысли, что эта девчонка будет крутиться рядом с Вишневским, что возможно, они пойдут на свидание, и будут улыбаться друг другу, сделалось тошно. И если уж совсем честно, мне никогда не нравились его однодневные подружки и многодневная Карина. Но лучше об этом не думать.

— Ой, — тихо визгнула Майя. Я перевела на нее удивленный взгляд, не особо понимая, в чем дело. — А чего этот парень не к Лолите за столик подсел. Она точно взбесится.

— Какой па… — однако, договорить я не успела, потому что Вишневский поставил поднос на наш сто, отодвинул стул и уселся, выдавая свою до ужаса очаровательную улыбку, за которой скрывалось все, включая демонические флюиды.





Глава 25





Ян

Реакция Евы — бесценна, когда она замечает меня. Кажется, у нее пропадает дар речи, а аура покрывается колючками. Исаева походит на маленького ежика, случайно оказавшегося среди людей. Забавная.

Отец был прав: ложь самому себе — не лучшее решение. Поэтому я подумал, почему бы хотя бы на эти пять дней не отпустить все, что меня сдерживало: чувство вины за мать, чувства ненависти к Еве опять же за мать… В последние дни я задыхался, а сейчас словно скинул груз с плеч. Удивительно, но мне нравится открыто выражать свою тягу к ней, говорить глупости и смущать Еву. Возможно, если я, наконец, получу желаемое, меня отпустит. В конце концов, мы никогда не сможем быть вместе по-настоящему. Мы просто не имеем на это право.

Как сейчас помню, черный понедельник, в гостиной дед разговаривает с мамой. Она стоит перед ним, вжав шею в плечи, словно маленький нашкодивший ребенок, а он продолжал ее отчитывать за сорванную сделку. Слухи в мире элиты оказывается страшней ядерной бомбы, а деньги важней семьи. По крайне мере, для моего дедушки.

Наверное, я никогда не смогу забыть, их разговор…

— Бессовестная дрянь! Если бы ты не водилась с кем попало, этого бы не случилось. Дима принял тебя, этого выродка от охранника, и вот чем отблагодарил твой сын?— кричал дед, сжимая кулаки от злости. А мать молчала, она боялась идти против отца из-за меня ведь в конечном счете, нас не разлучили, спонсировали деньгами, и делали вид, будто ничего не произошло.

— Папочка, прости, пожалуйста! Ян не мог, он бы никогда…

— Замолчи, замолчи! — вспыхнул дедушка. Я замер в коридоре, не силах шевельнуться. А потом дед замахнулся и ударил маму по лицу, отвесив ей пощечину. Удар пришелся настолько сильным, что она потеряла равновесие, и упала на пол, схватившись за щеку. С глаз ее покатились слезы.

— Мама! Дедушка, не трогай ее! — я влетел в гостиную, встал перед матерью, раскинув руки, и смерив его грозным взглядом. Я готов бы кинуться ему на шею, ударить по морщинистому лицу, но не сделал этого, потому что дед развернулся и покинул наш дом. А через два часа, я нашел мать без сознания в ее спальне, сжимающей в руках упаковку снотворного.

Вы когда-нибудь находили своих родителей на краю жизни и смерти? Держали в объятиях их обмякшее тело и шептали слова мольбы, чтобы они открыли глаза, чтобы посмотрели на вас и успокоили? Впервые в жизни я плакал, не мог контролировать слезы и свои поступки. Просто прижимал к груди маму, и просил Всевышнего не забирать ее. Ведь она ни в чем не виновата.

Те два дня, пока врачи спасали мать, пока она приходила в сознание, я не жил, словно сам прибывал на границе рая и ада. В мыслях крутилось ураганом множество слов, которые не сказал матери, хотя должен был. Например, что люблю ее или что у нее очаровательная улыбка. А еще… там поселилась лютая ненависть: сперва к неродному отцу, чьи фотографии я сжег в один из тех дней, потом к Еве.

Но, несмотря на кипевшую злость в венах, на раздирающее чувство внутри грудной клетки, я все равно не смог позволить деду тронуть Исаеву. А он узнал про нее, и про то, что именно она рассказала всем нашу чертову тайну. Хотел стереть их семью с лица земли, растоптать, а глупую Еву отправить в психушку. Ведь слухи про ее странности тоже дошли, как и про мою неродную кровь.

И хотя я винил Исаеву в случае с мамой, но допустить подобного не мог, просто не мог и все.

— Она это сделала из-за меня! — крикнул я, врываясь в кабинет к деду. В кармане джинсов лежал складной нож, который я стащил у отца из охотничьей сумки. Ну что может ребенок сделать? Какими рычагами воздействовать? Вот и я лучше ножа ничего не придумал.

— Все уже решено, эта мерзавка отправится в клинику и будет там страдать за свой чертов язык, — прорычал дед.

— Я сам ей отомщу за маму! Если с кем и хочешь поквитаться, поквитайся со мной! — кричал, сжимая руки в кулаки.

— Сам? Не смеши меня! — повысил голос дед. Тогда я вытащил ножик, щелкнув по нему и оголив лезвие. Подставил к своей шее, задрав подбородок. Сердце лихорадочно билось, едва не разрывая легкие на части. Меня трясло, я не мог насытиться кислородом, прибывая в каком-то туманном состоянии.

— Что ты делаешь, сосунок? — дедушка подскочил со своего дорогущего кожаного кресла, округляя глаза. Я был готов к этому с первого шага, с той минуты, как взял нож. Дед не поверит обычной выходке, но он наслышан о моих безрассудных поступках, а еще он повернут на своей, чертовой, репутации. Поэтому надавить на лезвие и пустить струю крови было необходимо.

Капля медленно скользнула по моей шее, проникая под майку и задевая больше, чем просто части тела: она задевала мой разум, мое сердце. Я смотрел на деда, но думал о Еве. Я прощался с ней, с нашими чувствами, с яркими воспоминаниями, которые так и не стали легендой. Мои губы тряслись, а глаза наливались слезами, но я сжимал сильней челюсти, чтобы зарыть эти гребаные чувства в глубокую яму.

— Опусти нож! Ян!

— Если я здесь себя зарежу, думаю, это неплохо скажется на твоих контрактах, да, дедуль? — прошептал настолько уверенно, насколько позволяли силы.

— Сволочь! — его зрачки расширились, и мне сделалось смешно. Даже в такой критичной ситуации дед переживает из-за денег, а не из-за жизни собственного внука.

— Оставь ее мне. Ты же знаешь, я могу приносить море удовольствия людям, серьезно. Дедушка, ты, правда, думаешь, что я не отомщу за маму?

И дед сдал позиции, громко фыркнув. Не потому, что переживал за мою жизнь или верил в мою месть, а из-за крови, упавшей на его дорогой коврик в центре кабинета.

Смешно, правда?.. Мне никогда не было так смешно, как в тот день. До хрипоты, до стонов, срывающихся с губ. Я шел по улицам и продолжал, разглядывать трясущиеся ладони, казалось, они чем-то покрылись. Сжав руку в кулак, я ударил себя по груди, задыхаясь от дикой боли и смеха, которые душили сердце. Кислород застрял где-то в глотке, все вокруг кружилось, я не соображал, где нахожусь, и куда должен идти. Ничего не видел перед собой, только проклятые яркие вспышки из прошлого: улыбка Евы и обмякшее тело матери в моих ладонях.

Я не был готов к такому потрясению в тринадцать лет, хотя, что уж там, к такому жизнь нас вообще не готовит.

Через две недели мать отправили в пансионат, проходить оздоровительное лечение. Она почти ни с кем не разговаривала, смотрела пустым взглядом вдаль и делала вид, что жива. Когда я увидел ее такой впервые, чуть не разревелся. У меня ведь никого, кроме матери. Теперь и ее не стало.

— Она поправится, — сказал отец, замечая, как я сжимаю ладонью рот от боли, рвущейся наружу. Мы не были с ним близки до той выписки, но Дмитрий Вишневский, будто другими глазами посмотрел на свою жену и чужого ребенка.

— А если нет, — с хрипом сорвалось у меня. Если бы Всевышний спросил, готов ли поменяться с матерью местами, я бы не думая согласился. Пусть бы только она снова улыбнулась, посмотрела на меня и позвала по имени.

— Мне казалось, ты сильней, а ты так легко сдаешься, Ян.

— Я никогда не сдаюсь! — крикнул, поражаясь тому, что слышал. Так началась новая жизнь. Жизнь без мамы, жизнь без моих выходок дома, без скандалов и упреков. Жизнь, в которой больше не было Евы, жизнь, в которой жила только ненависть.

Однажды, спустя почти месяц, дедушка приехал ко мне школу, и стал свидетелем издевательств и насмешек над Исаевой. Мне не пришлось толком ничего делать, ребята все сделали сами: загнали Еву в угол, сделали из нее изгоя, больного человека, от которого шарахался каждый, порой даже и учителя. Дед был рад, что никто не остался безнаказанным. Ему нравилось чувство превосходства, непобедимости.

Я смотрел на Еву каждый божий день, провожал взглядом уходящую тень, был в ряду тех, кто смеялся и говорил грубые слова. Но в отличие от всех, не получал от этого никакого удовольствия. В конечном счете, злость утихает, ненависть въедается в клетки и меняет человеческую сущность. Я тоже изменился. Надел маску. Общался с ребятами, шутил, гулял с девчонками, создавал образ парня, которому наплевать на всех.

Ложился спать с ненавистью, просыпался с ней же. С возрастом рядом появились девушки, их запах и волосы, разбросанные на подушке. Но проклятый червь внутри никуда не делся. Он вытаскивал из меня силы, возвращал в прошлое, в те дни, когда мне хотелось быть искренним. Я продолжал смотреть на Еву, а ведь она тоже взрослела, медленно превращаясь из маленькой девчонки в красивую взрослую девушку.

Однажды я услышал, как Исаева смеется, разговаривая с учительницей по литературе. Лариса Глебовна одна из немногих, кто не отвернулся от Евы, и всячески ее поддерживала. В тот день, я поднимался в класс после бассейна, и замер у дверей, не в силах пошевелиться. Ее смех, яркий, теплый, словно летний ветер, и озорной, подобно маленькому котенку. Опустив голову, я оперся о стенку и простоял так почти пятнадцать минут.

Сам не понял, как начал улыбаться, как поднялось настроение и стало легко. Я знал, чувства никуда не ушли, они просто притупились. Я накидывал годами кирпичики из ненависти сверху, но ее смех вмиг разрушил их.