В паутине иллюзий

– А почему ты тогда сбежал от меня, Карл? – вдруг спросила Аркадия.

– Когда? – попытался он сделать вид, что не понимает, о чем речь.

– Когда вазу бабушкину разбил, помнишь? – Аркадия насмешливо смотрела на него.

– А-а… мне к профессору нужно было, боялся опоздать, – злясь, что не сумел скрыть свою растерянность, ответил Карл.

– Ну, да… я так и поняла. Мне потом и профессор это подтвердил, – откровенно усмехнулась она.

– Что он еще тебе сказал? – смущаясь окончательно, отвел он взгляд.

Ответить она не успела, поскольку сняла трубку затрезвонившего телефона. Молча выслушав собеседника, Аркадия застыла, как изваяние, и медленно положила трубку на стол рядом с аппаратом. Из нее доносился взволнованный мужской голос.

– Карлуша, я рожаю, – глядя на него, четко выговорила она и посмотрела вниз. Карл схватил телефонную трубку, сбросил последний звонок и набрал «ноль три».

Аркадия родила семимесячную девочку, будучи уже вдовой – в этот день Яна Улицкого во время задержания застрелил преступник. В лице Карла Брехта она вновь обрела друга, так и не простив ему постыдного бегства пять лет назад. Тот же, чувствуя вновь возникшую ответственность за Аркадию и ее дочек, почти все свободное от работы в клинике время проводил с ними. Его жена, которой надоели и этот провинциальный город, и постоянное отсутствие мужа, и невзлюбившая ее свекровь, и всегда подвыпивший свекор, вскоре отбыла под отчее крыло в столицу. Сына забрала с собой, посчитав Карла отцом никудышным и бесполезным. Развод был решением обоюдным и прошел без скандалов и дележа имущества. Карл почти жил в квартире Аркадии, помогая с болезненной малышкой и неуправляемой старшей дочерью – Марго дико ревновала мать к новорожденной сестре. Карла она воспринимала скорее как приходящую няньку, чем как друга матери. Капризы девочки доводили Аркадию до истерик, она ставила ее в угол, шлепала по мягкому месту, лишала любимых игрушек, но Марго упорно пыталась перетянуть внимание матери на себя. Лишь принесенные Карлом раскраски и коробка карандашей на сорок восемь цветов на время давали Аркадии передышку. Несмотря на этот дурдом, Карл периодически пытался делать подруге предложение руки и сердца, но непременно получал отказ.

– Рука твоя и так мне в помощь, а сердце оставь себе – подарок для меня бесполезный, не оценю! – сказала она ему как-то в ответ.

Через год Аркадия решила выйти на работу, которую ей предложила скучавшая в одиночестве в своей квартире матушка. Поселившись у дочери, она полностью освободила ту от домашних хлопот. Воспитывая внучек по ею же разработанной системе, развивала в них именно те способности, какие Карл выявил при помощи тестов. Марго ходила в художественную школу, Мила – на танцы. С учебой проблем не было, обе были отличницами, мотивируя себя каждая по-своему. Мила, обладая добрым и покладистым характером, не хотела огорчать бабушку, но у Марго были совсем другие причины. Ей хотелось быть лучшей среди одноклассников и друзей по художественной школе, но особенно – превосходить сестру. В учебе это удалось вполне – Милочка, всерьез увлекшись танцами, как-то поостыла к школьным занятиям, особенно к наукам точным и ей непонятным. Уже против ее фамилии клеточки в классном журнале занимали стройные ряды четверок, бабушка забеспокоилась о ее будущем, предпринимая попытки нанять репетиторов, но Милочка решительно отказалась тратить время на дополнительные занятия по ненужным ей предметам. Карл, присутствующий в жизни девочек даже чаще их матери, посоветовал несостоявшейся своей теще смириться и не давить на ребенка – в пубертате ничего, кроме агрессии, в ответ не получишь. Марго же решительно шла на золотую медаль, радуя руководство школы и бабушку.

Чувство превосходства над сестрой сделало ее если не доброй, то снисходительной. Решая за Милу задачи по физике или алгебре, Марго не предпринимала ни малейшей попытки объяснить не понятую в классе сестрой тему. Сунув ей листок с выполненными заданиями, она бросала фразу «Разбирайся сама» – и уходила. Милочка же просто переписывала решение к себе в тетрадь. Жили они в одной комнате, перегороженной трехстворчатым шкафом, вполне мирно. Вплоть до выпускного бала Марго…

Аркадия Львовна крепко заснула. Снотворное, собственно, ей никогда раньше не требовалось. Она с детства могла заснуть в любом месте и в самой неудобной позе. Сон был ее спасением…





Глава 10




Нюша зачем-то подергала дверную ручку студии, стукнула ногой в порог и лишь после этого шагнула к лифту. Крепко прижав к себе рюкзак, словно опасаясь, что кто-то может его отнять, свободной рукой нажала кнопку вызова кабины. Трезво оценить ситуацию не получалось. Она лихорадочно соображала, кому можно доверить такую неожиданную информацию и, самое главное, где взять еще один ключ от мастерской. Уже в маршрутке пришло единственно верное решение – Лана. То, что та не раз была у Марго в студии, Нюша не сомневалась. А значит, видела и картины. «Начну с ключа. Спрошу, не давала ли ей Марго запасной, – подумала она, вспомнив, как Марго однажды просила Лану отвезти что-то в мастерскую. – А там уж как разговор пойдет!»

Дома, радуясь тишине, одиночеству и темноте за окном, Нюша спокойно поужинала приготовленными Верой Антоновной тефтелями. Планировать дальнейшие свои действия за едой стало привычкой. «У меня есть полчаса до возвращения Кира и деда. Мало! Рассмотреть толком ничего не успею, но хотя бы проверю свою догадку. Если есть даты, должны быть и имена тех, кому они принадлежат! А Лане придется звонить завтра», – думала она, моя за собой тарелку.

Вначале показалось, что в цветных пятнах, линиях и точках, разбросанных по полотну, нет никакой логики. Букв и слов, а тем более имен и фамилий не было. Нюша разочарованно вздохнула. «Конечно, это было бы слишком легко – просто написать ФИО», – усмехнулась вслух, окидывая взглядом всю картину целиком. Вдруг она поняла, что в этом хаосе присутствует определенный порядок: рисунок разбит на фрагменты, каждый из которых включает в себя почти полный набор основных цветов. И в каждом таком соцветии присутствует белый и черный. «Так… белый круг, розовая линия, похоже на ленточку… нет, две розовые, переплетенные. Синий узел, дальше ленты расходятся. На концах обеих черные крестики. Одна ленточка длиннее». Нюша пыталась найти хоть какую-то закономерность внутри фрагмента. «Нужно записывать, а то запутаюсь. – Она включила ноутбук. – Красные капли с числами внутри. Двадцать и тридцать шесть – что это означает? Одинаковые капельки… только в разные стороны… да! Если сложить вместе – получается сердце!»

Нюша прислушалась. На первом этаже хлопнула дверь. Она с сожалением свернула рисунок, обернула все тем же листом и убрала сверток в ящик стола, решив, что позже спрячет его надежнее.

– Подготовилась? – Кир, постучав скорее для приличия, тут же просунул голову в дверь.

– Ну а… – Нюша не сразу сообразила, о чем он спрашивает.

– Понятно! – Кир усмехнулся. – Трояк по тесту тебе завтра обеспечен. И не говори, что не предупреждал! А меня в больницу собираются положить…

– Почему? – Нюша тут же забыла и про картину, и про тест.

– Ухудшение на фоне стресса, – кисло доложил Кир, усаживаясь на кровать. – А после больницы в санаторий. На три месяца. Учиться там буду. Дед сказал, в этот раз на море поеду. В Анапу. Вот бы тебе со мной!

– Обойдусь. Дед где? Вы ужинали?

– Он с Ланой в холле. Ссорятся опять. Не хочет она, Нюш, нас брать. А дед сказал, что одному ему не отдадут! Старый!

– Кир, пусть сами разбираются…

– Так, в детдом же нас…

– Там тоже жить можно, – рассеянно ответила Нюша, вновь вернувшись мыслями к оставшимся в мастерской Марго картинам. – Пойдем накормлю.

Где-то на середине лестницы, ведущей на первый этаж, Нюша резко притормозила. Нескрываемая злоба, с которой жена деда произнесла ее имя, заставила замереть от страха.

– И права Аркадия! Как только эта девчонка в дом вошла – беда за бедой! Ты слеп! Впрочем, как всегда… Зачем вообще вмешиваться в ее судьбу? Кто она тебе? Ну ладно, Кир – родной по крови внук. Понять могу, согласие на опеку дам. Дальше сам. Но ее в нашем доме не будет!

– Лана, тише!

– Хорошо, тише… только что от этого изменится? Все равно ты должен сказать сейчас, что отказываешься от опеки над ней!

– Я не отказываюсь!

– Ну, тогда я ухожу от тебя, Амелин! – Лана спокойно сделала глоток из маленькой чашечки, поставила ее на столик и повернулась лицом к лестнице. – Что ты там стоишь, Анна? Спускайся! Все слышала?


– Какая ты… мегера! Дед! Как ты с этой живешь?! – Кир, обогнав Нюшу, уже был в гостиной.

– Вот! Видишь? – Лана кивнула на Кира. – И ты хочешь, чтобы я возилась с этим… мальчиком?

– Лана, ты же сама сирота! Откуда в тебе столько злобы?

– Ну вот! А я все думаю, когда же упрекнешь! Ну, не отдал ты меня в детдом, спасибо тебе. Мать бросила, смылась, а ты пожалел. Благодетель!

– Никто тебя не бросал…

– Бесполезный разговор, Амелин! Когда же до тебя дойдет – твоя жена и моя мать просто ушли от нас. От тебя и от своих детей. Куда – второй вопрос! Может быть, в секту, как говорили в деревне, а может – к мужикам. Мне лично без разницы. Факт – бросили! И мать Нюшки ее тоже бросила! Как таких матерей назвать? Не нужны дети – не рожай! Вот мне не нужны! И у меня их не будет, Амелин! Ни мальчика, ни переростка-девочки! – Лана небрежно кивнула сначала на Кира, затем на Нюшу. – Выкручивайся сам. Хочешь – развод дам хоть завтра! И женись. Хоть на той же домработнице. Как ее… Вере Антоновне. Деревенская, крепенькая еще такая бабенка! Отличная из нее опекунша получится! Лови идею, Амелин!

Лана накинула на себя куртку и достала из кармана связку ключей.

– Да! Расходимся по-честному! Пентхаус мой, галерея твоя. А родовое «имение» в деревне можешь оставить себе в качестве бонуса, – усмехнулась она недобро.

– Хорошо. Иди, Лана, личные дела можно обсудить и в другом месте, не при детях.

– Лана! Подождите! – крикнула ей вслед Нюша, понимая, что у нее скорее всего больше не будет шанса встретиться с женой деда.

– Ну, что еще?

– У вас есть ключи от мастерской Марго? – выпалила Нюша, глядя ей прямо в глаза.

– Почему ты спрашиваешь? Ты что, была там? – насторожилась вдруг Лана. – Когда?

– Так есть или нет? – настаивала Нюша.

– Даже если есть, тебе не дам.

– Лана, в чем дело? Откуда у тебя ключи от студии? Ты должна их вернуть наследникам. Кто бы они ни были. Давай-ка сюда. – Амелин протянул руку.

Нюша с удивлением смотрела на деда.

– Вот наследникам и верну, – отрезала грубо Лана, открывая входную дверь.

– Стой! Ключи отдай Анне. – Дед кивнул на Нюшу.

– С чего бы это?

– Картины, студию и все, что в ней находится, Маргарита завещала ей. Я присутствовал при составлении завещания у нотариуса, Маргарита настояла на этом. Хотя сам факт создания такого документа мне и показался преждевременным.

«Да, и это лишний раз доказывает, что она знала, что скоро умрет!» – с ужасом подумала Нюша. Она смотрела, как с лица жены деда сходит насмешливая торжествующая улыбка. Медленно, в упор глядя на Нюшу, Лана сняла с брелока знакомый ключ и кинула в ее сторону. Ключ упал к ногам Нюши. Нюша видела, как его подобрал Кир, почувствовала, как вложил ей в руку кусок холодного металла. Видела, как Лана с силой рванула на себя входную дверь и захлопнула ее за собой. Все это было как на экране, потому что внутри себя Нюша ощущала лишь заполнявшую ее пустоту. Теперь она до конца поняла, что потеряла близкого человека – Марго. «Нас учат потерями. Сила дается только тем, кто остается один. Тогда и страх уходит. А взамен – уверенность. Все будет так, как и должно быть. Одни приходят на смену другим. Всегда. Просто запомни это», – всплыли в памяти ее слова, сказанные на пороге мастерской.





Глава 11




Руфина прислушалась. Щелчок замка входной двери прозвучал в утренней тишине подъезда как выстрел. Она невольно вздрогнула. Спустившись как можно тише на один лестничный пролет, с опаской осмотрелась. «Все-таки домушник из меня никудышный», – подумала, доставая из кармана связку ключей. Стыдно было. Она впервые в жизни так по-крупному обманывала, да что там – собиралась ограбить единственную подругу. Но другого выхода не видела, вечером вещи должны быть у нее. Решение подсунуть Амелину записку с номером своего телефона было спонтанным – она заметила, как тот входит в здание детского дома. Пора было заканчивать эту историю, измучившую ее за долгие четырнадцать лет. Тем более у нее осталось на это очень мало времени.

На самом деле, из Италии Руфина вернулась днем раньше, чем сказала Виктории. Ей нужно было попасть в директорский кабинет в ее отсутствие. Да, папку с личным делом Нюши выкрала она! Рано утром по дороге из аэропорта заехала в детский дом. Открыв дверь черного хода своим ключом, тихо пробралась в кабинет. Но одной этой папки было мало. Зная код сейфа, Руфина открыла и его, надеясь найти там крестик, который Вика сняла с новорожденной девочки, и карту роженицы, ее мамы. И она, конечно же, знала, что погибли приемные родители Нюши, прочла новость в интернете. Жалость к девочке, воспоминания о собственном сиротском детстве заставили Руфину просить зятя поменять ей билет на более ранний рейс. Эмилио, хотя и удивился, выполнил просьбу. Софе объяснять ничего не нужно было – когда-то, еще в детстве, Руфина четко обозначила границы любопытства приемной дочери: если не отвечает, значит, не для ее ушей. Софа и не спрашивала – нужно так нужно. Но Руфина, зная аналитический склад ума девочки, не сомневалась, что та уже связала ее поспешный отъезд с новостью о гибели семьи Амелиных.

…Руфина ни дня не жалела о решении удочерить Софу. Переехав к ней в квартиру, тогда еще небольшую хрущевку, бабушка с внучкой поначалу старались лишний раз не выходить из своей комнаты. Бабушка готовила обеды и ужины в отсутствие Руфины и Софы, убиралась, поливала привезенные из деревни цветы в разномастных горшках, до блеска вычищала ванную. Первой возвращалась из школы Софа. К приходу Руфины домашнее задание было выполнено, помощи девочка не просила, и она долго не подозревала, что у приемной дочери не все ладно с оценками. Лишь к концу первого месяца учебы Руфина заглянула в дневник и ахнула – ряды троек и двоек по всем предметам напугали ее, и она растерялась. «Никудышная из меня мать, Вика!» – пожаловалась она подруге. «Подожди паниковать, причина должна быть для такого стойкого отставания по всем предметам!» – осадила ее та и оказалась права: Софа посещала деревенскую школу редко, лишь в теплое время года, когда можно было обойтись тонкой курткой и резиновыми сапожками. Из зимнего в доме бабушки был старый ватник огромного размера и валенки. Бабушка ходила в школу, отпрашивала внучку якобы по болезни, забирала листок с домашним заданием на неделю и отдавала его Софе. Та как могла делала уроки. Учительница в школе была одна на всех учеников разного возраста, а таковых было немало – двадцать семь человек, поэтому особенного внимания девочке уделить было некогда.

Руфина облегченно вздохнула, когда Вика объявила ей, что заниматься с Софой будет сама – вспоминая свои тройки, полученные из жалости, она понимала, что школьную программу ей и в этот раз не одолеть. Софа стала после школы приходить в детский дом к Виктории.

Домой Руфина и Софа возвращались пешком, молча думая каждый о своем. Руфина попыталась однажды расспросить девочку о школе, но та отвечала вынужденно вежливо и односложно. «Ничего у меня не получается, Вика! Живем как соседи! Анна Андреевна глаз на меня не поднимает, лишний раз из комнаты не выйдет! Дома чисто, в холодильнике еды полно, плюшки вкуснющие на столе и… тихо! Они даже телевизор смотрят с минимальной громкостью, чтобы мне не мешать!» – жаловалась она Вике, но та опять с уверенностью заявила, что на то, очевидно, есть причина! «Это, должно быть, врожденная деликатность, Руфа. Они вот так берегут твой покой после трудового дня. Ты не смотри, что они из деревни лапотной! Мой дед имел четыре класса образования церковно-приходской школы, а более воспитанного, мудрого и вежливого человека я в своей жизни не встречала, царство ему небесное! Вот увидишь, привыкнет Анна Андреевна к тебе, поймет, что внучку ее любишь искренне, станет роднее родного. Подожди, не торопись. Дай им время адаптироваться в новой жизни». И вновь подруга оказалась права. Случилось, Руфина заболела. Ангина была жестокой, с температурой за сорок и горячечным бредом. Сквозь мутную пелену часто ускользающего сознания она слышала тихие голоса Софы и Анны Андреевны. Очнулась вдруг, отчетливо поняв, что кто-то называет ее мамой, плача и умоляя не умирать. Она открыла глаза и первым увидела залитое слезами лицо Софы. Рядом встревоженно и робко улыбалась Анна Андреевна. «Выходили они тебя, Руфа! Ни на минуту одну не оставляли! Ни днем, ни ночью!» – рассказывала ей позже Вика.

Эта болезнь подарила Руфине семью. Вечера они теперь проводили вместе, часто у них за чаем засиживалась и Виктория.

У Софы оказалась уникальная память, она легко восстановила упущенное, к концу первого же года став твердой хорошисткой. Занималась уже сама, лишь изредка советуясь с Викторией, которая гордилась ее успехами, мягко направляя к выбору будущей профессии: очень уж ей хотелось вырастить себе замену.

Руфина тогда убедила себя, что, удочерив Софу, хотя бы частично сгладила вину перед другой девочкой, Нюшей. Но очень скоро поняла, что это самообман. Однажды Софа спросила, в чем ее вина перед ней? Руфина догадалась, что, видимо, в бреду часто говорила о Нюше. Именно тогда она твердо ответила, что в ее жизни есть и будут вещи, спрашивать о которых ей, Софе, нельзя. Та приняла это молча, без обиды и с недетским пониманием…



Руфина вставила ключ в замок и повернула два раза. Получилось почти бесшумно. Оглянувшись на соседскую дверь, куда был врезан оптический глазок, вставила в замочную скважину и второй ключ. Замок оказался незапертым. «Ну, Вика, забыла закрыть! Торопилась? Узнает Мишка о такой беспечности, голову оторвет», – промелькнула мысль, и Руфина переступила порог квартиры.

Она сразу направилась в гардеробную. Найти именно те коробки, что упомянула вчера Виктория, виделось делом нелегким. Коробок с обувью у Вики было не менее пяти десятков – еще одна слабость подруги. Каждая пара туфель, сапожек, даже домашних тапок имела свое отдельное хранилище, подписанное аккуратным почерком педагога. И перебирать их придется все.