Уж замуж невтерпеж

Я тут главная, а не крылья с хвостом… и с рога упала алая капля, которая с тихим шипением расползлась по камням. Нет, нет, нет! Никакого огня! Я приличная демоница и… и одежды у меня не так, чтобы много.

И вообще, этак все интересное пропущу.



Из интересного обнаружилась принцесса, которая тихо себе лежала на дорожке в саду. Рядом с нею сидела рыжая девица, бледная донельзя.

– Это не я! – воскликнула девица, дернув принцессу за руку. – Она сидела. Мы говорили. А потом раз, глаза закатила и вот!

И вот.

Мудрослава Виросская была бледна, как и подобает приличному трупу. Неподвижна. Но жива. Откуда я знаю? Не знаю. Я вообще не знаю, откуда я и что знаю.

Будем считать, что это демонячья сила.

– И вот, – повторил Ричард, опускаясь рядом с телом.

– Я трогать того… страшно. А вдруг чего? – девица нервно дернула носом. – Что с нею?

– Обморок? – предположила я. – Может, водой побрызгать?

Рыжая закрутила головой, верно, надеясь, что где-нибудь поблизости обнаружится кувшин или там ведерко с водою. Но рядом были только кусты. И лавка в них.

– Др-р-рянь! – четко произнес попугай, который обустроился на ветке странного дерева. Дерево было низким и растопырчатым, и темно-зеленые листья плотно прижимались к ветвям, отчего казалось, что дерево покрыта чешуею. – Щучья мать!

– Еще какая… щучья мать, – согласилась я с птицей и тоже присела. Потрогала лежащую принцессу за руку, и та показалась несколько холодноватой.

Я прижала пальцы к шее.

Потом и вовсе легла на грудь, с облегчением услышав стук сердца. Правда, билось оно как-то медленно, да и дыхание показалось очень уж поверхностным.

Но жива.

И… и какая-то ерунда твориться! Одна оказалась некроманткой, вторую то ли прокляли, то ли сама она. И третья вон в глубоком обмороке. Добавим труп и потерявшегося Светозарного. Хотя, конечно, я очень надеюсь, что его нашли, потому как иначе получится совсем нехорошо.

– Что с ней? – тихо спросила я Ричарда, который осторожно водил над головой потенциальной невесты руками. Выглядело это так, будто он воздух щупал.

Ричард покачал головой.

Поднялся.

И с легкостью подхватил принцессу на руки. Я ощутила острый укол ревности.

Спокойно, Жора… не валяться же ей тут на самом-то деле.

– Я догадываюсь, но нужно удостовериться. Девушка…

– Яра, – девушка присела, и как-то даже изящно. Да и вовсе выглядела она на диво обеспокоенной. По-настоящему. – Она ведь очнется?

– Очень на это надеюсь, но многое зависит от неё. Если я прав.

– Вот, – Яра наклонилась и подняла что-то. – Она все равно хотела вам рассказать. И сейчас, думаю, самое время… но не здесь.

Цепочка, тоненькая такая, едва ли не с волос, и синий камень. Камень покачивается, манит взять его в руки, но Яра глядит на него с таким отвращением, что желание пропадает почти сразу.

Я протягиваю руку, и камень падает в неё.

Холодный.

Или… он вспыхивает, становясь почти невыносимо горячим. И отзываясь на эту силу, на моей ладони поднимается пламя, тоже синее, как камень. Оно окутывает его, и камень успокаивается.

Наверное, это что-то значит, да спросить некого.

– Идем, – сказал Ричард и бодро зашагал по тропинке. Яра, подхватив юбки – под ними обнаружились голенастые и на диво волосатые ноги размера этак сорок третьего – поспешила за ним.

А я что?

И я туда же. Камушек в ладони сжала, и пошла.

– Леща! – возопил попугай вслед. – Леща ему в…

В общем, фантазией проклятая птица отличалась изрядною. Но я сделала вид, что не слышу. Да и не только я.


С другой стороны, жизнь такая, что без леща и никак.





Глава 23

О снах и предвидении




«Из множества примет известных, многие не имеют под собою ни логики, ни смысла здравого. Отчего упавшая в котел ложка сулит девице дурного мужа, тогда как твердое зерно в тарелке – признак грядущего богатства? Темная мысль народная наделяет вещи самые обыкновенные магическими свойствами. И вот уже новорожденной девочке суют в пеленки нитки, дабы выросла мастерицею, а мальчику кладут в колыбель гвозди, хотя на мой взгляд сие небезопасно»

«О приметах и суевериях народных»





Теттенике уснула.

Она лежала, лежала, а потом раз и провалилась в сон. И сон этот был ярким, как никогда прежде. Хотя, конечно, ей и раньше снились сны.

Разные.

В этом были лошади.

Одна.

Та самая, ужасная черногривая тварь.

Ей снова… сколько? Мало. Она сидит у шатра, играет с золотым ожерельем матушки. Та больна и бледна. И дышит с трудом, но она вышла на солнце и теперь щурится. Теттенике льнет к ней, и матушкина легкая рука ложится на голову.

– Скоро мне станет легче, – говорит она и поднимает нить. Ожерелье сплетено из золотых цепочек, украшено камушками, и золотыми шариками. Шарики касаются друг друга и тогда ожерелье будто звенит. – И мы пойдем гулять.

Теттенике смеется. Она… она слишком мала, чтобы говорить. Она и ходит-то с трудом. А матушка глядит печально. И теперь, во сне, от этого хочется плакать.

– Идем, – старуха выползает из шатра. Она еще не совсем стара. Даже наоборот, она совсем не стара. И пожалуй, красива. Все еще красива. У нее лицо круглое, как полная луна. И узкие глаза. У нее губы выкрашены алым соком. И лоб украшен крохотными драгоценными камнями, которые переливаются и сияют.

От нее плохо пахнет.

И сама она внушает страх. Не только Теттенике.

Матушка встает. Её поддерживают рабыни, приставленные отцом, но и они боятся Шоушан.

Теттенике тоже поднимается. Ей тяжело на ногах. И она покачивается, но упорно ступает, благо, матушкины юбки недалеко, и в них можно вцепиться. Она и цепляется.

– Я проведу обряд. И он вернет тебе здоровье. Будешь жить долго.

– Ты лжешь, – тихо говорит матушка. И ладонь её касается головы Теттенике. – Ты давно уже не способна никому вернуть здоровье.

Лицо Шоушан искажается. Смотреть на неё страшно, и Теттенике прячется в теплых складках юбок.

– Много говоришь, отродье…

Они идут.

От шатра и дальше. Еще дальше, туда, где начинается степь. В какой-то момент Теттенике становится тяжело, и её подхватывают на руки. Не матушка, та слишком слаба, но рабыни. А Теттенике продолжает перебирать золотые бусины.

Солнце поднимается, заливая травы золотом. И дышится здесь иначе, жаром, суховеем, свободой. Этот огромный мир, который впервые раскрывается перед Теттенике, завораживает. Она даже забывает про свое ожерелье, замирает от переполняющего её восторга.

– Становись, – шипит старуха. – И выродка своего возьми…

Теттенике опускают рядом с матушкой, но ей хочется на руки. Оттуда лучше видно степь. И она хнычет, а матушка присаживается и обнимает её.

– Запомни, – тихий шепот касается уха. – Верь себе… верь, когда начнешь видеть…

Рабыни отступают, а старуха заводит песнь. И слова скрипят, как обод старой телеги. Этот скрип почти заглушает голос матушки.

– Она попытается тебя ослепить. Оглушить. Но ничего-то у нее не выйдет. Я постараюсь, – пальцы её перебирают короткие пока волосы. – Мне надо уйти. Я не хочу, но мне надо. Только так я сумею защитить тебя. И от Шоушан, и от… того, что будет. А Шоушан не причинит тебе вреда… не сумеет. Она…

Земля вздрагивает.