Утро под Катовице-2

По прибытии я первым делом отправился на доклад к Кузнецову и Антипову, где пришлось долго объяснять, что отказ от попытки штурма — это не трусость, а военная необходимость, но выволочку всё-равно получил. Выйдя от начальства, я нашел под деревом мирно посапывающую Оленьку, лег рядом и проспал до полудня. Когда проснулся, Ольги рядом уже не было. На небе ярко светило августовское солнце, в кронах деревьев чирикали птички и настроение у меня было если не радужным, то достаточно приподнятым. Я дошел до ручья, где искупался, помылся и побрился, заметно взбодрившись. После чего направился к поварам, где получил кружку горячего травяного отвара, краюху хлеба и шоколадку, как вернувшийся из боевого выхода. Нормально. Пока завтракал, ко мне за стол подсела Оля и, отведя взгляд в сторону, совершенно неожиданно огорошила меня заявлением:

— Андрей, я долго думала и решила, что нам больше нельзя быть вместе, это неправильно. Давай останемся друзьями.

С одной стороны, оно, конечно, так, баба с возу — кобыле легче. Это в смысле, что у меня так будет гораздо меньше поводов для рефлексий из-за измены жене. Да и вообще женщины умеют доставлять лишние хлопоты. Но с другой стороны, я к утру уже как-то с этим свыкся — все-таки регулярное удовольствие от секса с красивой и страстной девушкой перевешивает некоторые неудобства от душевных терзаний. И вот на тебе — облом по яйцам. Неприятно и грустно, но переживу.

— А в моём отряде останешься? У нас с тобой хорошо получается бить немцев, — предложил я с дальним прицелом: повоюем вместе, глядишь и смягчится её твердая позиция.

— Нет, — она покачала головой, — Я так не смогу, я уже договорилась и буду работать здесь, в кухонном отделении.

После этих слов она встала из-за стола и ушла, оставив меня наедине с моими душевными страданиями. А ведь такое прекрасное было утро. Думал, позавтракаю и отведу Оленьку в лес, послушать как птички поют…

Закончив завтрак в грустных размышлениях, я нашел удобное сухое место и занялся чисткой оружия — это более важное дело, чем всякие там шуры-муры, но гораздо менее радостное. За этим занятием меня застал вестовой командира отряда, сообщивший, что я должен явиться перед светлые очи капитана Кузнецова.

— Понял, скоро буду, — кивнул я и продолжил чистить СВТ, не бросать же начатое. Вестовой остался рядом и терпеливо стоял у меня над душой все десять минут, что я занимался с винтовкой. Закончив чистку, в сопровождении бойца, я направился в штабную землянку, где застал Кузнецова, Антипова и Павлова, мирно беседовавших с Котовой, у которой лицо было все мокрое от слез и соплей, да и вообще вид довольно печальный.

— А, вот и товарищ Ковалев! — поприветствовал меня капитан, пожимая руку, — Галина Федоровна, давайте ещё раз повторите свой рассказ, только без этого Вашего нытья!

— Да, да, товарищ капитан, — с готовностью кивнула головой женщина и приступила к повествованию, — В начале ведь все были уверены, что немцы до нас не дойдут, а шестого июля всем окончательно стало ясно, что Осиповичи не удержат, народ бросился на станцию, но уехать было не возможно. Отправляли поезда с оборудованием, с ранеными, со скотом… А жителей…

— Давайте без этих подробностей! — резко прервал её капитан.

— Да, да, — согласилась Котова и продолжила, — Многие пошли по дороге, но я бы не смогла пешком с двумя детьми и больной матерью. Поэтому пришлось остаться, а восьмого числа, в городе ещё были наши, ко мне пришел старший лейтенант госбезопасности Иванов Василий Петрович, он провел со мной беседу, всё объяснил, и я согласилась стать агентом НКВД, подписала нужные бумаги, после чего он дал указание, чтобы я устроилась работать к немцам, когда они займут город. Сказал, что со мной свяжутся и оставил пароль. Вот я и устроилась к ним переводчиком, а тут вы… — женщина всё-же не выдержала и заплакала, — А у меня дома мама и дети, немцы теперь их арестуют…

— Связной приходил? — спросил я, стараясь не обращать внимания на слёзы.

— Нет, — ответила Котова свозь слёзы.

— И никаких доказательств вашей работы на НКВД нет?

— Нет, — согласилась женщина и расплакалась ещё сильнее.

Всё ясно. Выслушав этот короткий рассказ, я вопросительно посмотрел на начальников: мол, а от меня-то вы чего хотите?

Кузнецов позвал вестового, чтобы Котову увели и, после того как она покинула землянку, спросил:

— Ну что думаешь?

— Самый простой вариант шлепнуть её и забыть, тем более что проверить слова про мифического Иванова мы никак не можем.

— Нет, это неправильно, — сразу влез в разговор Антипов, — Мы должны соблюдать социалистическую законность!

Капитан бросил на него красноречивый взгляд, но Антипов этого не заметил и продолжил:

— А если она и правду агент, то что мы скажем нашим, когда придут?

— Я сказал самый простой и надёжный вариант, но решение принимать вам, — ответил я ему, снимая с себя всякую ответственность, а то, получается, Ковалев и немцев бей и задачку тут решай, что с этой сомнительной дамочкой делать, вот пусть комиссар думает — как никак, это у него две шпалы, а не у меня.

— Ладно, отложим пока её в сторону, — взял слово Кузнецов, — Что дальше думаешь делать, Андрей?

Они что, сговорились? Кто тут командир? Кузнецов или я? Хотя, если спрашивают, почему бы и нет?

— Надо подробно допросить фельдфебеля и Котову, потом обдумать вопрос о диверсии на станции Осиповичи — это важнейший стратегический объект в ближайших окрестностях. Если получится, это серьёзно поможет нашим. Немецким я владею, фашиста допросить смогу.

— Полностью согласен! — поддержал меня Антипов, — Надо переходить к серьёзным делам, — конечно, не ему же под пули лезть, а вот орденок в случае удачи…

— Ну, значит, с дальнейшими планами пока определились, — произнес Кузнецов, — Андрей, видел, что ещё три землянки вырыли? Бери ту, которая посередине, под допросную. Там пока не все сделано, но тебе будет достаточно.





* * *


Следующие четыре дня я подробно допрашивал фельдфебеля. Тот по первости попробовал было запираться, даже предложил замолвить за меня словечко, если я помогу ему с побегом и очень убедительно обосновал безнадёжность нашей борьбы. Но хватило нескольких зуботычин, чтобы с него слетела вся спесь и он запел как соловей, даже специальные методы применять не потребовалось. Так много времени понадобилось, так как я вникал во все детали, зафиксировал информацию про всех известных ему офицеров, унтеров и солдат с подробным описанием внешности и характера. Кроме того, он мне рассказал о своей гражданской жизни в Берлине, включая описание родственников, соседей и известных личностей района — вдруг пригодится. Потом я ещё пару дней работал с Котовой, допрашивая и сопоставляя её данные о немецких частях в Осиповичах со сведениями, полученными от фельдфебеля.

Собрав всю необходимую информацию, я доложил, что арестованные мне больше не нужны и Антипов устроил показательный трибунал. Собрали свободных от несения службы партизан, пленного немца привязали к дереву, после чего кратко опросили недавно освобожденных бойцов, которые рассказали, как фельдфебель ежедневно расстреливал советских военнопленных. Я, кстати, исполнял обязанности переводчика и подробно пересказывал немцу все выступления. Когда ему дали слово, фельдфебель заявил, что выполнял приказ, и что он является военнопленным. Однако трибунал в лице Антипова, Кузнецова и Павлова к его доводам остался глух и приговорил немца к смертной казни через расстрел. Немец, услышав вердикт, стал вырываться с криками, что мы, дескать, не имеем права, что нас всех за это уничтожат и в том же духе.

Далее, совершенно неожиданно для меня Антипов объявил, что приговор в исполнение приведет Котова Галина Федоровна. Павлов, взяв женщину под руку, подвел к фельдфебелю, достал из кобуры свой наган, взвёл курок и вложил револьвер бледной как полотно женщине в ладонь, после чего жестко приказал:

— Стреляй!

Женщина, как под гипнозом, подняла трясущуюся руку и выстрелила в лоб изрыгающего проклятья немца, после чего, выронив наган, тут же упала в обморок. Слабоваты нервишки у палача, да.


По окончании суда и приведения приговора в исполнение, я зашел в штаб, где, как и ожидал, застал Кузнецова с Антиповым.

— Ну, что ты об этом думаешь? — даже не дав мне сесть, спросил Кузнецов.

— Соломоново решение, изящно, — выразил я своё восхищение, организацией трибунала, усаживаясь в кресло, плетеное из ивовых прутьев, — И откуда у вас такое богатство?

— Это среди спасенных тобой пленных умелец попался, точнее их там даже двое, но второй как помощник работает. За день одно кресло делают. Всё равно более ни на что не годны, абсолютно деморализованы. От любого окрика трясутся и под себя ходят.

— Только эти двое трясутся? — задал я уточняющий вопрос.

— Нет, все освобожденные так, кроме саперов. У тех нервы покрепче. Поставил этих засранцев на хозработы, землянки копают, мебель кое-какую делают, — он похлопал по подлокотнику своего кресла, — Один сапожником оказался, а то у нас с обувью проблемы, другой парикмахер, так что все заняты, — пояснил Кузнецов.

— Так вот, о Котовой, — вернулся я к первоначальной теме разговора, — Это всё конечно красиво, но если она предатель, то своими куриными мозгами может решить, что если нас выдаст, то ей всё простят, тем более, что у неё в Осиповичах дети.

— Не сможет она отсюда уйти — вокруг отряда лес, наши посты, в хуторах и деревнях свои люди, — уверенно ответил командир и перешел к главному вопросу, — Что думаешь про станцию?

— Полагаю, вопрос решаемый. Но гарантировать ничего не буду, надо ещё на месте своими глазами смотреть. В город пойду один, группой там делать нечего. Кстати, взрыватели на часовых механизмах сделали?

— Да, саперы покумекали, собрали три штуки, вроде работают. И резиновые трубки по твоему заказу раздобыли, интересно будет посмотреть, что у тебя получится.

Да, я действительно дней пять назад попросил капитана, чтобы он отправил кого-нибудь к шоссе, поискать в разбитых машинах и принести мне резиновые трубки различных сечений, проволоку, куски жести и кое-какой инструмент. Хочу попробовать сделать глушитель.

— А где они?

— Вот! — Капитан показал на лежащий в углу землянки мешок.

Я поднял его и высыпал все содержимое на стол. Хм, вроде всё что надо в наличии, сегодня же займусь. Закинув трубки обратно в мешок, я взял его и отправился в столово-кухонный сектор лагеря — там находились столы, за которыми можно было удобно работать, и принялся за дело, обрезая трубки по нужной длине и сгибая жесть. Пока я всем этим занимался, то несколько раз замечал, как Ольга смотрит на меня, проходя мимо, однако стоило мне поднять на неё глаза, как девушка отводила взгляд и удалялась. Детский сад какой-то. Но, несмотря ни на какие отвлекающие факторы, к вечеру я смог создать пилотный образец глушителя оригинальной модели на основе резиновых трубок и после ужина с чувством глубокого удовлетворения отправился спать в землянку, сделанную для меня и Павлова. Кровати здесь как таковой не было — просто земляной выступ соответствующей формы, поверх которого постелен лапник, а сверху ватный матрас (их только для командиров притащили из деревни). Вместо одеяла — шинель. В общем, жить можно.

На следующее утро после завтрака я сообщил отрядному начальству, что глушитель готов и можно его испытывать. Все четверо руководителей отряда живо заинтересовались моим изобретением и решили поприсутствовать на полигонных испытаниях новейшего образца вооружения. Взяв с собой Крылова из отделения Хомича мы отошли в лес на пару сотен метров, там я вручил красноармейцу вальтер с закрепленным на стволе глушителем, проинструктировал, затем поставил бойца к дереву так, чтобы ствол прикрывал его от пистолета и, отойдя назад на пятнадцать метров скомандовал: «Огонь!». Крылов, в соответствии с ранее полученными указаниями, произвел восемь выстрелов, сопровождавшихся звуками на уровне хорошего шлепка ладонью по столешнице — очень неплохой результат для поделки, сделанной, что называется, на коленке. Подозвав бойца, я осмотрел изделие — повреждений не видно, а то ведь были опасения, что может разорвать при выстреле, потому и использовал Крылова, а не сам стрелял.

— Ну вот, товарищи командиры, результат вы сами только что видели и слышали, — обратился я к присутствующим, — громкость звука значительно снижена, в лесу дальше ста метров никто ничего не услышит. А если поблизости есть другие источники шума, то это расстояние может сильно сократиться. Но надо отметить, что существует опасность разрыва резиновых деталей, поэтому вот этот глушитель больше использовать нельзя, а новый можно сделать за пару часов.

Кузнецов, задумчиво прищурившись, смотрел куда-то вверх, видимо, прикидывая возможности использования нового устройства в различных боевых ситуациях, а Антипов, со словами:

— Дай-ка глянуть! — взял у меня из рук пистолет с глушителем, повертел его в руках и произнес, — А выглядит просто как резиновая трубка!

— Главное внутри, — пояснил я, — две камеры разделенные мембраной.

— Нужная вещь, — наконец подал голос Кузнецов, — направлю группы, чтобы этих трубок собрали как можно больше, — поделился он своими мыслями и спросил меня, — А ты чем будешь заниматься?

— Сейчас сделаю новый глушитель, потом надо посмотреть, что там сапёры сварганили и если всё в порядке, то сегодня в ночь выйду.

— Давай сейчас вместе к взрывникам зайдем, а потом глушителем займешься, — предложил командир отряда небольшое изменение в очередности моих планов.

Я согласился и мы направились к саперам, располагавшимся за пределами основной части партизанского лагеря, по причине наличия у них довольно большого количества взрывоопасных предметов.

— Егоров! Показывай, что у вас получилось? — потребовал Кузнецов, завидя командира саперного отделения, который сидел за столом под навесом из еловых веток и что-то увлеченно мастерил.

Тот поздоровался с нами и проводил к неглубокой яме, в которой были складированы предназначенные для меня мины.

— Вот, товарищ Ковалев, значит, смотри, — он с гордостью поднял жестяной короб и протянул его мне, — килограмм тротила, должно хватить — и цистерну пробьёт, и вагон раскурочит. Вот сюда прикрепляете взрыватель с часовым механизмом, взводи и уходи побыстрей и подальше, потому как оно так долбанет, что яйца всмятку!

— Да, нам действительно надо, чтобы всмятку, — кивнул я, рассматривая продукт минно-взрывного ремесла, — Сколько сделали?

— Три штуки, как заказывал!

— Здорово! Еще надо бутылку с бензином добавить для зажигательного эффекта, но это я уже сам доработаю. Пусть пока всё здесь лежит, вечером заберу.

Кузнецов еще поговорил с Егоровым об организационных вопросах и мы вернулись в основной лагерь, где я за полтора часа изготовил новый глушитель, закончив работу до обеда. Далее плотно поев, я тщательно проверил всё оружие и снаряжение, которое понадобится на боевом выходе, поле чего улегся спать в землянке. Так оно намного лучше, чем под открытым небом, особенно если приходится отдыхать днем.





* * *


Следующей ночью я, прячась в тенях и пробираясь по огородам, вошел в Осиповичи, оборудовал в развалинах тайник, где спрятал мины и большую часть снаряжения, переобулся в сшитые по моему заказу мягкие войлочные ботинки для беззвучного передвижения, после чего отправился к станции. Сначала надо было хорошо осмотреться, а уж потом планировать диверсию. Со слов фельдфебеля и Котовой мне было известно, что сильно вытянутая вдоль железнодорожной магистрали станция во многих местах не имеет ограждения и охраняется многочисленными патрулями, что и подтвердилось при моём наблюдении. Если бы фрицы были настолько педантичны и дисциплинированы, как их зачастую описывают, то у меня не было бы никаких шансов — система охраны была тщательно продумана. Но рядовые солдаты временами нарушали дисциплину, отходя от предписанных правил — останавливались покурить и перекинуться словом с соседними патрулями, справляли нужду, отходя с маршрута. Не то, чтобы это происходило массово, но окошечко возможностей изредка приоткрывалось. Думаю, мне этого будет достаточно.

Внимательно изучив станцию со всех сторон, к рассвету я вернулся в развалины, где расположился на отдых в одном из уцелевших подвалов. А в полночь я, полностью экипировавшись, направился к выбранному участку станции, там мне пришлось терпеливо лежать в кустах, дожидаясь, когда патрульные внешнего периметра расслабятся и остановятся покурить, предоставив мне возможность преодолеть рывком открытое пространство и скрыться под крайним составом. Дальше было уже проще — на внутренних маршрутах патрулей было гораздо меньше и уже через пятнадцать минут я, забравшись под цистерну с бензином, закрепил взрывное устройство, установив двадцатиминутное замедление, после чего двинулся дальше, изучая надписи на вагонах, чтобы найти боеприпасы. И уже через десять минут я закрепил вторую мину, а потом и третью.

После выполнения важнейшей части задания настало время позаботиться о собственной безопасности. Я короткими перебежками, скрываясь под вагонами от встречных патрулей, достиг крайнего состава и затаился под ним, обратно сменив мягкие ботинки на форменные немецкие сапоги и приведя моё трофейное обмундирование в относительный порядок. А когда по прошествии нескольких минут в сотне метров от меня взорвалась мина под цистерной, я выскочил из под вагона и истошно закричал:

— Спасайтесь, сейчас все взорвется, там бензин и снаряды!!!