Утро под Катовице-2

— Да, но пришлось попотеть — уж очень резво они подскочили.

— Дверь скрипнула, вот этот гад и проснулся… Ты вот что, иди на улицу, посмотри, что в машинах, и наблюдай за окрестностями, а то мало ли что, собери всю форму и оружие с часовых во дворе, да и Макару скажи, чтобы собирался.

— Есть! — я козырнул и, по-уставному развернувшись, вышел из комнаты. Первым делом я направился в сарай и сообщил хозяевам — семейной паре лет пятидесяти, что надо собираться, они без возражений сразу же направились в дом, однако через минуту женщина выскочила назад и, перегнувшись через перила крыльца, опорожнила свой желудок. Потом она села на ступеньку и заплакала, тихонько подвывая. Тем временем я, забравшись на крышу сарая, оглядел окрестности. Тишина и благодать, лишь кузнечики стрекочут в ночи, да ветер шевелит верхушки деревьев в саду. До линии оцепления далеко — более полукилометра, поэтому фрицы, сидящие в секретах по мою душу, не могли услышать тот относительно небольшой шум, который мы произвели, пока резали немчуру. Главное, что удалось обойтись без стрельбы. Хочется надеяться, что услышав отъезжающий автомобиль, немцы тоже не не поднимут тревогу — мало ли какие резоны у офицера? Спрыгнув с сарая, я осмотрел машины и пошел раздевать трупы.

Вскоре на крыльце появился капитан и шепотом позвал:

— Ковалев!

Оставив труп, я подбежал к нему и козырнул:

— Я!

— Хватит тянуться — не на параде! Что в машинах?

— Две пустые, в третьей жратва.

— Пойдем глянем!

Мы подошли к машине и я отодвинул тент в сторону.

— Неплохо, — произнес капитан, посветив внутрь фонариком, — и места Макару с Галей хватит — значит, на ней и поедем. Пошли, я буду выносить на крыльцо всё, что берём, а ты относи в машину и Макару тоже помогай.

Я кивнул, а Кузнецов скрылся в доме и вскоре вытащил на крыльцо солдатские ранцы, которые я тут же отнес в кузов. Потом пошли карабины, шинели, мешок, в котором судя по свежему запаху дерьма была военная форма, снятая с трупов. Макар тоже не отставал и бойко вытаскивал мешки со своим деревенским скарбом один за другим. Последней в кузов запихнули козу, которую хозяйка наотрез отказалась оставлять.

Закончив спешные сборы, капитан сказал, чтобы я надел офицерский китель, а сам он в солдатской немецкой форме сел за руль, после чего мы выехали со двора.

— На немецкой карте обозначены посты в ближайшей округе, так что проедем без ненужных встреч, но на мосту могут проверить документы, сначала попробуешь отбрехаться, — (я ему ранее сообщил, что владею немецким языком), — Но, может, придется прорываться, — сообщил мне капитан, когда мы выехали на проселочную дорогу и он включил фары.

Двигаясь в северо-западном направлении, через двадцать минут проехали по мосту, который охранялся полицаями, не имевшими права проверять документы у немцев. Еще через четверть часа, когда восточная половина неба уже начала светлеть, капитан свернул с грунтовой дороги в лес и, проехав с полкилометра остановился, после чего я выпрыгнул из кабины и направился назад по колее.

— Стой! Куда? — сзади раздался удивленный возглас капитана.

Фу ты черт! Задумался и не предупредил свалившегося мне на шею командира.

— Надо следы замаскировать! — сообщил я Кузнецову цель своей прогулки.

— Пойдем вместе!

Не доверяет.

Дождавшись капитана, я вышел к дороге, где, пользуясь подручными средствами, как мог замаскировал следы. Кузнецов мне не помогал, а, стоя позади, смотрел за моей работой и наблюдал за окрестностями.

По обратному пути он сказал:

— Похоже, ты не первый раз во вражеском тылу.

Я не стал отрицать очевидное:

— Было дело, покуролесил в Польше.

— В Польше? — недоуменно переспросил капитан, — Там же боевых действий всего ничего было.

— Так я в немецком тылу куролесил, будучи солдатом польской армии.

Кузнецов застыл на месте:

— Так ты что, поляк? — прозвучало как: «Так ты оказывается враг!»

— Нет, я русский, мои родители ещё до империалистической туда переехали, да так там и остались, а за мои похождения в Польше мне сам Лаврентий Павлович «Красное знамя» на грудь повесил.

— И документ есть? — недоверчиво спросил пограничник.

— Конечно! — развернув целлофановый пакет, я протянул ему орденскую книжку.

— Ещё и «Звезда» за Финляндию, — уважительно произнес он, прочитав записи, — Ты извини за недоверие. Дело серьёзное, вот и дую не воду. Поначалу вообще думал, что тебя подослали немцы, чтобы выйти на партизанский отряд. Какой-то ты подозрительный.

Ага, значит партизанский отряд. Ну, чего-то в этом роде я и ожидал, когда увидел, как он затаривается. Вернувшись к машине, мы развели костер, позавтракали и переоделись в советскую военную форму, после чего Кузнецов оставил меня на дежурстве и завалился спать, затем, по прошествии четырех часов, мы поменялись и теперь уже я, уютно устроившись на трофейных шинелях, погрузился в объятия Морфея. Так и прошел весь день до вечера — то он спал, то я. Макар с женой тоже немного вздремнули, потом всё время сидели в сторонке, болтая о всякой чепухе, вроде того, что коза Машка сегодня блеет особенно грустно, а картошка уродится плохо из-за отсутствия дождей. Вечером Макар покинул стоянку — как я понял, он был связником с партизанами. Вернувшись под утро, мужик сообщил капитану:

— Передал! — и лег спать под бочок к своей благоверной.

Следующий день мы также провели в праздности, отсыпаясь и отъедаясь, а ночью нас окружили партизаны. Если быть точным, то о том, что это партизаны, я узнал несколько позднее, а вначале, издали услышав мягкие шаги приближающихся людей, сообщил об этом пограничнику и залег с винтовкой, укрывшись за деревом. Капитан тоже изготовился к бою, а когда неизвестные приблизились и стали окружать поляну, он спросил:


— Стой! Кто идет?!

— Нас Прокопий Лукич послал к деду Макару. Тут он?

— Тутова я! — из-за моей спины крикнул мужик и спросил, — А сам-то ты хто?

— Иван Федорук! Помните такого?

— Как не помнить, чай не настолько стар, чтобы родню забыть, иди сюда, это свои.

Я поднял ствол винтовки вверх и поставил её на предохранитель, а вскоре на поляну вышли трое партизан — один в военной форме и двое в гражданке. При этом в лесу, по моим наблюдениям, осталось человек пять. Один из подошедших, старший лейтенант артиллерии, козырнув, представился:

— Павлов, командир разведки партизанского отряда. Прошу предъявить документы!

Ишь какой серьёзный! Подождав, пока разведчик, подсвечивая фонариком, ознакомится с документами капитана, я протянул ему свои. Тот, прочитав орденскую книжку одобрительно хмыкнул, но всё же остальные документы изучил не менее тщательно. Потом он протянул своё командирское удостоверение капитану, а когда захотел показать его мне, то я махнул рукой:

— Нет смысла.

— Это как? — с удивлением спросил старлей.

— Ну, если ты немецкий агент, то выявление признаков подделки в документах уже никак не поможет.

Павлов пару секунд подумал над моим ответом и согласно кивнул:

— Разумно.

Потом он повернулся к машине:

— А это, значит, ваш трофей?

— Да, и кузов полон продовольствия, — с гордостью в голосе подтвердил капитан.

— Мы туда все уместимся?

— Нет, ну да ты сам посмотри, — ответил ему Кузнецов, отодвигая тент с кормы, — Сюда ведь ещё козу надо засунуть, не оставлять же её здесь.

Павлов, задумчиво глядя на пасущуюся поблизости козу, снял фуражку и почесал затылок, после чего вынес свой вердикт:

— Тогда я сяду за руль, Кузнецов со мной в кабину, Макар с Клавой и коза — в кузов, а остальные идут пешком. Гринюк, ты главный в пешем отряде, Ковалев идет с вами.

— Понял, — отозвался усатый тридцатилетний мужик в гражданской одежде, смерив меня изучающим взглядом.

После отъезда машины Гринюк собрал оставшихся партизан на поляне и по военному четко проинструктировал, определив порядок движения. Мне досталось место в середине колонны, между сержантом-пограничником Егоровым и самим Гринюком. Двигаясь таким образом по ночному лесу, мы преодолели весь путь за три часа и ещё затемно вошли в партизанский лагерь, расположившийся в еловом лесу. Здесь нам дали ранний завтрак, состоящий из какого-то травяного отвара, куска черного хлеба и луковицы. Скудно живут бойцы лесного фронта. Видимо, наши трофеи ещё не распределили. Да и надолго ли их хватит? Учитывая, что в отряде не менее сотни штыков, то в машине продуктов недели на две, не больше.

Поев, я нарезал елового лапника и лег отдыхать, с сожалением вспоминая о трофейных шинелях. Надо было сразу прибрать к рукам хотя бы одну, сейчас уже не дадут, а если напомню, что я их захватил, то назовут куркулем и припомнят буржуазное польское прошлое — знаю я этих коммунистов. Спать вообще-то не хотелось — за предыдущий день хорошо выспался, но если есть возможность, надо отдыхать, поэтому, расслабившись, я лениво обдумывал свои перспективы. Оставаться в партизанском отряде мне совсем не хотелось. Одно дело, когда ты куролесишь по вражеским тылам без какого бы то ни было задания от командования, будучи сам себе хозяином. И совсем другое дело, когда ты сидишь в лесу, окруженный врагами, зачастую даже без жратвы и при этом обязан выполнять приказания командира, который, скорее всего, не обладает достаточной компетенцией (это если выражаться корректно), чтобы сохранить жизни подчиненных ему партизан, в том числе и мою. А для того, чтобы определить, что местный командир — человек недалекий, достаточно посмотреть на лагерь. Нет, на фронте тоже не сахар, но там централизованное снабжение, да и трофеями можно разбавить рацион, в отличие от партизанского отряда, в котором, даже если что добудешь, то жрать в одну харю тебе никто не позволит. Кроме того, следует учесть, что на фронте у меня есть весьма недурственная перспектива карьерного роста — в РККА спешно формируются новые части и подразделения, а командиры гибнут, поэтому стать комбатом — вполне достижимая цель, даже без особых усилий. А там, кто знает, можно и до комполка дорасти, хотя нет, лучше всего командиром какого-нибудь ремонтно-тылового батальона. Вот где синекура!

Размечтавшись, я не заметил, как заснул и, проснувшись от не очень вежливого толчка в плечо, спросонья схватил пихнувшего меня парня за руку, с упором стопы в живот перебросил его через себя и, перекатившись, замахнулся для добивающего удара, но вовремя остановился, разглядев красноармейскую форму.

— Вот дебил! — высказал я в сердцах ему всю свою глубину возмущения, и, обращаясь уже не только к нему, но и другим партизанам, которые мигом оказались рядом, пояснил, — Будить меня надо издалека и в словесной форме. А подобные причуды могут привести к преждевременной смерти неразумного ушлепка.

— И вовсе я не ушлепок! — попробовал мне возразить поднявшийся с земли парень.

— Мне напомнить Вам устав, боец?

— Виноват, товарищ младший лейтенант! Красноармеец Пасечник! Вас вызывает командир отряда!

— Показывай дорогу!

Штаб располагался в просторной землянке, спустившись в которую, я увидел посреди помещения самодельное подобие стола, за которым на чурбаках сидели, видимо, руководители отряда: незнакомые мне батальонный комиссар — полноватый тридцатилетний мужчина интеллигентной наружности, бородатый мужик в гражданском, капитан Кузнецов и старший лейтенант Павлов.

— Присаживайся, — указал мне на свободный чурбак Кузнецов и, обращаясь к остальным собравшимся, представил меня, — А вот и тот самый младший лейтенант Ковалев, про которого я вам только что рассказывал, дважды орденоносец и умелый диверсант, — потом он, вновь обратившись ко мне, представил присутствующих, — Командир отряда батальонный комиссар Антипов, его заместитель Иван Иванович Коровин, а с Павловым ты уже знаком.

— Ну вот, с церемониями покончили, теперь переходим к делу, — взял слово командир отряда, — Ситуация у нас сложная, хотя благодаря товарищам Кузнецову и Ковалеву, одна из проблем временно решена — продукты пока есть. В остальном у нас, откровенно говоря, всё плохо — связи с командованием нет, нехватка оружия и боеприпасов, из-за чего последние десять дней боевые действия против врага не ведутся. Поэтому нам надо срочно предпринимать усилия по этим направлениям. Может, у товарища Ковалева будут какие-нибудь предложения?

Выслушав командира я убедился, что посетившая меня ранее мысль — отсюда надо валить, была единственно верной. Но вслух об этом я, разумеется, не сказал.

— Позвольте сначала высказать свои замечания, хоть это и нарушение субординации, — облокотившись на столешницу, набранную из кривых жердей, я приступил к сокрушительной, но справедливой критике, — Быт отряда организован плохо, бойцы живут в шалашах, но при этом бездельничают, вместо того, чтобы рыть землянки. А зима ведь не за горами. Костры разводятся открытым способом, что в случае использования противником авиации повлечет обнаружение и уничтожение отряда.

— Да мы их только ночью жжём! — возмущенно произнес Коровин.

— Да будет Вам известно, самолеты ночью тоже летают, — ответил я на его реплику и продолжил, — Туалеты не оборудованы, бойцы загадили всю округу. Расположение отряда выбрано неправильно, невдалеке проходит стратегическая железнодорожная магистраль, которая должна быть основной целью партизанского отряда, но при таком близком расположении после одной-двух диверсий вас быстро обнаружат и уничтожат. По поводу отсутствия продуктов и боеприпасов — значит вы негодно организовали и вели свои боевые действия, раз не смогли добыть ни того, ни другого. Находясь в тылу у противника, надо так планировать свою работу, чтобы обеспечивать себя самостоятельно. Хотя, должен признать, что это труднодостижимый идеал. Тут мы переходим к вопросу о связи с командованием РККА. Предлагаю свои услуги в этом деле. Уверен, что в течении недели смогу перейти границу и передать нашим необходимую информацию. У меня пока всё! — теперь они точно постараются от меня избавиться, отправив к линии фронта. Критиков никто не любит.

По мере произнесения мной обличительной речи, батальонный комиссар все ниже опускал голову, прямо как двоечник на педсовете. Неожиданно как-то. Но после того, как я закончил, он всё-таки распрямился и взял слово:

— Вот почему я и прошу, товарищи, нет, требую, снять меня с должности командира отряда! Повторюсь, а то товарищ Ковалев не знает — я до войны был редактором районной газеты в Мордовии, а как война началась, пошел добровольцем, и вот, попал в окружение. Сами видите, какой из меня командир. Не потянул. Товарищ Кузнецов, Вы, как старший командир и коммунист обязаны возглавить отряд, а я буду всеми силами помогать вам в должности комиссара.