Утопия-авеню

The New Yorker

Митчелл – писатель даже не глобального, а трансконтинентального, всепланетного масштаба.

New York

Я хочу продолжать писать! Почему по-настоящему хорошие, многообещающие произведения пишут тридцатилетние писатели, которые в свои шестьдесят не всегда могут создать нечто столь же потрясающее и великолепное? Может, им мешает осознание собственного выхода на пенсию? Или они когда-либо сотворили безумно популярное произведение, а потом строчили все менее качественные дубликаты своего же успеха? А может, просто нужно быть жадным и всеядным в чтении, в размышлениях и в жизни, пока вы еще на это способны, и тогда каждый ваш роман будет лучше предыдущего. Я на это надеюсь.

Дэвид Митчелл





Рай – это дорога в Рай

Первая сторона





Оставьте упованья




Дин спешит по Чаринг-Кросс-роуд, мимо театра «Феникс», огибает слепого в темных очках, ступает на мостовую, обгоняя медлительную мамашу с коляской, перепрыгивает через грязную лужу и сворачивает за угол, на Денмарк-стрит, где тут же оскальзывается на черной корке льда. Ноги взмывают к небу. На лету Дин успевает заметить, как сточная канава и небо меняются местами, и думает: «Черт, больно же будет», но тут тротуар с размаху ударяет по ребрам, по коленке и по лодыжке. Черт, больно-то как. Никто не бросается на помощь. Чертов Лондон. Какой-то биржевой маклер, при бакенбардах и шляпе-котелке, усмехается невезению длинноволосого растяпы и проходит мимо. Дин осторожно встает, не обращая внимания на боль и надеясь, что обошлось без переломов. Мистер Кракси не оплачивает больничных. Так, руки и запястья целы. Деньги. Дин проверяет карман куртки, где покоится чековая книжка с драгоценным грузом – десятью пятифунтовыми банкнотами. Полный порядок. Дин ковыляет дальше. Через дорогу, в кафе «Джоконда», у окна маячит Рик (Один Дубль) Уэйкман. Дину ужасно хочется посидеть с ним за кружкой чая с сигареткой и потрепаться о сейшенах, но утро пятницы – утро платы за комнату, и миссис Невитт громадной паучихой уже обосновалась в гостиной. На этой неделе по деньгам Дин укладывается в обрез. Вчера он наконец-то получил от Рэя банковский ордер и сегодня сорок минут торчал в очереди, чтобы его обналичить, поэтому Дин тащится дальше, мимо музыкального издательства «Линч и Луптон», где мистер Линч сказал ему, что почти все его песни – дрянь, а некоторые – просто фигня. Мимо музыкального агентства Альфа Каммингса, где Альф Каммингс потрепал пухлой рукой Динову ляжку и шепнул: «Мы оба знаем, что я могу для тебя сделать, а вот что ты, паршивец мой прекрасный, можешь сделать для меня?» – и мимо студии «Пыльная лачуга», где Дин собирался записывать демку с «Броненосцем „Потемкин“», но его погнали из группы.

– Помогите… – Багроволицый тип хватает Дина за лацкан и хрипит: – Я… мне… – Он корчится от боли. – Ох, умираю…

– Спокойно, приятель, сядь вот на ступеньку, переведи дух. Где болит?

Из перекошенного рта капает слюна.

– Грудь давит…

– Ничего, мы… сейчас тебе помогут. – Дин оглядывается, но прохожие спешат мимо, поднимают воротники, сдвигают на лоб кепки, отводят глаза.

Человек повисает на Дине, стонет:

– А-а-ах!

– Дружище, тебе надо «скорую»…

– В чем дело? – К ним подходит какой-то парень, сверстник Дина, с короткой стрижкой и в неприметном дафлкоте. Он заглядывает в глаза бедолаге, ослабляет ему узел галстука. – Сэр, меня зовут Хопкинс. Я врач. Кивните, если вы поняли.

Несчастный морщится, охает, с трудом кивает.

– Вот и славно. – Хопкинс оборачивается к Дину. – Это ваш отец?

– Не-а, в первый раз вижу. Он жаловался, что ему грудь сдавило.

– Ах грудь… – Хопкинс снимает перчатку, прикладывает пальцы к жилке на шее больного. – Гм. Пульс прерывистый. Сэр? По-моему, у вас сердечный приступ.

Бедолага широко раскрывает глаза и тут же жмурится от боли.

– Тут, в кафе, есть телефон, – говорит Дин. – Я вызову «скорую».

– Она не успеет, – возражает Хопкинс. – На Чаринг-Кросс-роуд жуткие пробки. Вы знаете, как пройти на Фрит-стрит?

– Да, конечно. Там рядом, на Сохо-Сквер, есть больница.

– Совершенно верно. Бегите туда, объясните, что человеку плохо. Сердечный приступ. Скажите, что доктор Хопкинс просит прислать санитаров с носилками к табачной лавке на Денмарк-стрит. Немедленно. Запомнили?

Хопкинс, Денмарк-стрит, носилки.

– Запомнил.

– Отлично. А я пока окажу первую помощь. Ну, бегите что есть ног. Бедняга долго не протянет.



Дин трусцой пересекает Чаринг-Кросс-роуд, сворачивает на Манетт-стрит, сквозит мимо книжного магазина «Фойлз», ныряет под арку и выбегает на Грик-стрит у паба «Геркулесовы столпы». Тело уже не помнит боли недавнего падения. Дин проносится мимо дворников, которые опоражнивают бачки в мусоровоз, мчится по проезжей части к Сохо-Сквер, распугивает голубиную стаю, сворачивает за угол на Фрит-стрит, снова оскальзывается, чудом не падает, взбегает по ступенькам на больничное крыльцо и врывается в приемный покой, где санитар читает «Дейли миррор». На первой странице – кричащий заголовок: «ГИБЕЛЬ ДОНАЛЬДА КЭМПБЕЛЛА».


– Я от доктора Хопкинса… – выпаливает Дин. – На Денмарк-стрит… сердечный приступ. Пошлите бригаду с носилками… скорее.

Санитар опускает газету. К усам прилипли хлебные крошки. Он равнодушно глядит на Дина.

– Там человек умирает! – кричит Дин. – Вы слышите?

– Слышу, конечно. Только орать не надо.

– Так пошлите бригаду! Здесь же больница.

Санитар громко фыркает:

– А ты небось только что в банке деньжат снял. А потом встретился с доктором Хопкинсом.

– Ну да, снял. Пятьдесят фунтов. А что такого?

Санитар смахивает крошки с лацкана:

– Деньги-то на месте, сынок?

– Да. – Дин лезет в карман за чековой книжкой. Ее нет. Не может быть! Он проверяет все карманы куртки. Мимо со скрипом провозят каталку. Какой-то малыш заливается слезами. – Черт. Наверное, выронил.

– Эх, сынок, облапошили тебя.

Дин вспоминает, как краснорожий тип привалился к его груди.

– Нет, что вы… Сердечный приступ. Человек на ногах не стоял.

Он снова шарит по карманам. Денег нет.

– Ну, мне тебя утешить нечем. Пятый случай с ноября. Все больницы в центре Лондона в курсе. На вызов к доктору Хопкинсу никого не посылают – бесполезное дело. Бригада прибудет, а там никого нет.

– Но они… они… – Дина мутит.

– Что, не похожи на мошенников?

Именно это и хотел сказать Дин.

– А откуда они узнали, что я при деньгах?

– Вот что бы ты сделал, если б хотел разжиться пухлым бумажником?

Дин задумывается. Банк.

– Они видели, как я снимал деньги, поэтому увязались следом.

Санитар надкусывает слойку с мясом:

– Браво, Шерлок.

– Но… мне же надо заплатить за басуху и… – Дин вспоминает о миссис Невитт. – Черт. И за жилье. Как же я теперь?

– Обратись в полицейский участок, но толку от этого не будет. Для лондонских копов Сохо – огороженная территория с предупредительной надписью: «Входящие, оставьте упованья».

– Моя хозяйка хуже фашиста. Она меня выставит с квартиры.

Санитар прихлебывает чай.

– А ты ей объясни, что хотел стать добрым самаритянином. Может, она над тобой сжалится.



Миссис Невитт сидит у высокого окна. В гостиной пахнет сыростью и топленым салом. Камин заколочен досками. Перед квартирной хозяйкой раскрыт гроссбух. Постукивают и щелкают вязальные спицы. С потолка свисает люстра, которую никогда не включают. Цветочный орнамент обоев тонет в сумраке джунглей. Из позолоченных рам таращат глаза трое покойных супругов миссис Невитт.

– Доброе утро, миссис Невитт.

– Это кому как, мистер Мосс.

– Я тут… – У Дина пересохло в горле. – Меня обокрали.

Вязальные спицы замирают.

– Печально.