Ущерб тела

Есть ведь еще одна спальня, насколько понимает Ренни. Дверь туда закрыта, но не заперта и открывается так же легко, как все прочие. Это и правда спальня – кровать, во всяком случае, имеется. Кроме нее там стоит стол, на нем устройство, напоминающее радио, только более навороченное, и еще какая-то техника, назначение которой Ренни не понимает. В шкафу – картонная коробка, поставленная на попа. Наклейка с адресом оторвана. Внутри – слой наполнителя, но и только. Что-то до боли знакомое.

Кто-то вошел в дом, шаги по деревянному полу. У Ренни ощущение, что ее застигли в запретной комнате, хотя Пол ничего ей не запрещал. И все же некрасиво рыться в чужих вещах. Она выходит из комнаты и как можно тише закрывает за собой дверь. К счастью, здесь есть коридор, и ее нельзя увидеть.



Только это не Пол – а Лора, в новеньком розовом платье, с голыми плечами.

– Приветик! – говорит она. – Вот, принесла тебе всякой всячины. – Она стоит у кухонного стола и выкладывает из корзины покупки: хлеб, масло, упаковку молока длительного хранения, даже баночку с джемом. – У него вечно шаром покати. Я сварю нам кофе, ладно?

Она достает из шкафчика электрический чайник, кофе, сахар; она точно знает, что где лежит. Ренни сидит за деревянным столом и просто смотрит. Она понимает, что должна быть благодарна за такое внимание и заботу, но на самом деле злится. Это не ее кухня и не ее дом, так почему ее так бесит, что Лора тут хозяйничает? Да и как она узнала, что Ренни будет здесь? Впрочем, может, она и не знала. Может, ей не впервой.

– А где Пол? – спрашивает Лора.

– Не знаю, – говорит Ренни.

Она на взводе: почему он ничего не сказал, почему?

– Ничего, объявится, – бодро говорит Лора. – Нынче здесь – завтра там, таков наш Пол.

Лора сварила кофе; она берет две чашки и ставит их на стол. Ренни не хочет спрашивать про еду, хотя голодна как волк; она не хочет признаваться, что они не ужинали. Она вообще ничего не хочет ей рассказывать. Она мечтает, чтобы Лора испарилась, но та – пожалуйста, сидит за столом, все расставляет. Потягивает кофе. Ренни разглядывает ее руки, квадратные пальцы, грубую, обкусанную кожу вокруг ногтей.

– На твоем месте я бы не стала слишком проникаться к Полу, – произносит она.

«Вот оно, – думает Ренни. – Сейчас она скажет мне что-то там для моего же блага». По опыту Ренни, подобные откровения всегда неприятны.

– Почему же? – спрашивает она.

– Нет, ради бога, конечно, – отвечает та. – Мы в свободной стране! Просто совет – не переборщи. Не то что и он сам к кому-то особо проникается. Никаких обязательств. Здесь, на островах, большая текучка.

Ренни не совсем понимает, что имеется в виду. Ей угрожают или только предупреждают?

– Похоже, ты давно его знаешь, – говорит она.

– Более-менее, – говорит Лора.

Раздаются чьи-то шаги, на окно кухни падает тень – на этот раз это Пол, он поднимается на крыльцо и с улыбкой входит в дом. Видя Лору, он быстро моргает, но улыбка не сходит с его лица.

– Я ходил за яйцами, – говорит он Ренни. – Думал, ты наверняка проголодалась.

Сияя от гордости, он ставит на стол пакет из коричневой бумаги.

– Где ты достал яйца в такое время, черт возьми? – воскликнула Лора. – Их же еще не привезли.

Она встала, Ренни надеется, что она уходит, но Лора ставит на стол кружку.

Пол ухмыляется:

– У меня есть связи!





* * *


Пол приготовил яичницу, превосходную, не пересушенную; Ренни ставит ему три с половиной звезды. Они едят яичницу и тосты с джемом. Да, есть и тостер, но работает он, по словам Пола, только если его закоротить ножом. Он все хочет достать новый, но это возможно только с контрабандой, а в последнее время их не привозили.

После завтрака Ренни предлагает помыть посуду, ей кажется, это правильно, раз Пол готовил.

– Забудь, – говорит он. – Ко мне приходит женщина.

Он берет ее за руки, поднимает со стула, целует, от него пахнет тостом с маслом. Он ведет ее в спальню. На этот раз он сам раздевает ее, не торопясь, без суеты. Она берет его за руки, у него овальные кончики пальцев – как у хорошего мастера, она направляет его, они падают на кровать, все так естественно.

Ренни кончает почти сразу, они оба скользкие от пота, это роскошное ощущение полной открытости и счастья, они словно катаются в теплой грязи, у нее побаливают бедра изнутри. Он немного ждет, потом продолжает, останавливается, начинает снова, и так, пока она не кончает опять. Он умелый, внимательный, он знает в этом толк. Может, она нужна ему лишь для легкого секса, временно, может, они оба временные, преходящие, может, именно это хотела сказать Лора? Но она и не возражает, это, по крайней мере, что-то, а что-то все же лучше, чем ничего.



Проходит немало времени, пока они встают и идут принимать душ, вместе. Пол какой-то задумчивый, он намыливает ей спину, потом груди, довольно старательно, но видно, что он уже думает о другом. Она гладит все его тело, изучая, мышцы, впадины. Она ищет, ищет его самого в его теле, ищет другое тело под оболочкой материального, но не может до него добраться – в этот момент он отсутствует.



Пол берет Ренни повыше локтя, и они выходят наружу, в белое сияние. Ей хочется спросить, куда они идут, но она не спрашивает, потому что это как будто не имеет значения. «Плыви по течению», – сказала бы Иокаста, что Ренни и делает. Она вся такая ленивая, неторопливая; будущее, в котором, помимо прочего, ее ждет банковская задолженность, находится где-то в голубой дали. Она понимает, что стала героиней базового клише женских романов – курортный роман с загадочным незнакомцем, без угрызений, без обязательств. Она ведет себя, как секретарша, и дело, должно быть, плохо, потому что ее это совершенно не напрягает. Главное не влюбиться: это и секретарше не к лицу, это ни в какие ворота. «Любовь или секс?» – спросила бы Иокаста, и сейчас Ренни знает ответ. Любовь штука запутанная, секс – притом высочайшего класса. Только не делай глупостей.




Они спускаются к морю и идут по пляжу. Пол сейчас отстранен, но дружелюбен, словно личный гид. Все услуги входят в турпакет.

– Видишь то здание? – спрашивает он, указывая на низкое строение вроде сарая, выкрашенное зеленой краской, с тремя дверьми. – Три года назад вокруг него кипели большие страсти. Его построил Эллис, чтобы привлечь туристов.

– Что это? – говорит Ренни, не понимая, что здесь интересного.

– Сейчас в нем хранят рыболовные сети, – говорит Пол. – Но изначально здесь был туалет. Общественный. «Мужчины, женщины и туристы». Идея была такая: сойдя с корабля, туристы захотят облегчиться, а тут как раз все приготовлено. Но местные были против, чтобы такое заведение стояло прямо на берегу, вот так откровенно. По их представлениям, это бесстыдство. И они набросали туда камней. «Добро пожаловать», – улыбается Пол.

– Они не любят туристов? – спрашивает Ренни.

– Посмотри на это их глазами, – ответил Пол. – Туристы приезжают – цены скачут вверх. А в этом году, с шумихой вокруг выборов, резко подорожал сахар. Люди говорят, они просто не могут себе его позволить.

– Оно и к лучшему, сахар вреден, – говорит Ренни, которая верит в здоровое питание, более или менее.

– Зависит от того, что у тебя вообще есть из еды, – говорит Пол.





* * *


Далеко впереди раздается музыка, деревянные флейты и барабан. Похоже на парад – толпа людей движется по пляжу. Несмотря на то что сейчас утро, они несут факелы – намотанные на палки и намоченные керосином тряпки. Ренни чувствует запах гари. Позади и по бокам процессии взрослых прыгают и танцуют под музыку дети. Двое ребят несут транспарант из натянутой старой простыни: «ПРИНЦ МИРА: ОН ТРУДИТСЯ ДЛЯ ВАС, А НЕ ВЫ – ДЛЯ НЕГО». Впереди выступает Элва; она скорее не марширует, а плывет. У нее в руках белый эмалированный горшок и целый рулон туалетной бумаги. Она держит их высоко над головой, словно трофеи.

Ренни с Полом стоят и смотрят на выступление. В замыкающих – Мардсон, в своих пресловутых сапогах; каблуки вязнут в песке, он идет с явным усилием. Он их видит, но не подает вида, что узнает.

– Что это означает? Я про туалетную бумагу, – говорит Ренни.

– Это выпад в сторону правительства, – говорит Пол. – Мол, вот что им понадобится после выборов.

– Не понимаю, – говорит Ренни.

– Они будут в таком страхе, что наложат в штаны, – отвечает Пол. – Примерно так.

Он так терпелив с ней.



Они идут от пляжа к главной дороге города. Парад развернулся и движется в обратную сторону; люди останавливаются, глазеют. Неподалеку стоит машина, в ней те два типа в зеркальных очках, на заднем сиденье третий. Он в черном костюме, прямо служащий похоронной конторы.

– Министр юстиции, – говорит Пол.

Оказывается, большинство магазинов закрыто из-за выборов. Мужчины активно кучкуются здесь и там; на бутылках, передаваемых по кругу, поблескивает солнце. Некоторые кивают Полу. Полу – но не Ренни; их внимание скользит мимо, обтекает ее, они ее видят, но как будто боковым зрением.

Они поднимаются на холм и идут по узкой улочке. Отдаленный гул не стихает; они идут в сторону севера, и постепенно гул перерастает в пульсацию, глухое сердцебиение. Это какая-то техника, так работает двигатель.

– Это электростанция, – говорит Пол. – Работает на нефти. Там находятся бедные кварталы.

Они заходят в магазин «Стерлинг Эмпориум». Пол просит молока долгого хранения, и продавщица ему приносит. Ей лет сорок пять, у нее мощные бицепсы и маленькая аккуратная головка, вся покрыта пластиковыми загогулинами ярко-зеленых бигуди. Она достает из-под прилавка коричневый бумажный пакет.

– Для вас придержала, – говорит она.

– Яйца! – говорит Пол. И расплачивается.

Ренни в шоке от цены.

– Если это такой дефицит, почему кто-нибудь не устроит здесь птицеферму? – спрашивает она.

– Придется импортировать корм, – отвечает Пол. – Его здесь не выращивают. А корм весит больше яиц. Кроме того, их везут из Штатов.

– И что это меняет? – спрашивает Ренни.

Пол лишь улыбается.

– Вора поймали! – сообщает продавщица, когда они подходят к двери. – Его увезли на полицейском катере.

– Повезло парню, – говорит Пол.

– Почему «повезло»? – спрашивает Ренни уже на улице.

– Жив останется, – говорит Пол. – В прошлом месяце тут схватили одного мужчину, он свиней украл в соседней деревне; так его забили насмерть, без лишних слов.