Ущерб тела

– Ага, любовь, – сказала Иокаста. – Везет. А я, кажется, разучилась «по любви». Это так утомительно.

Она попросила Ренни помочь, и ее руки скользнули в напускные рукава ондатровой шубы в стиле сороковых.

– Немного потрепан воротник, но в целом ничего, – сказала Иокаста. – Значит, сейчас вся летаешь, сердечко бьется, как птица в клетке, сны горячие, а страсть зашкаливает? Шея в засосах, ладошки потеют… Приданое-то начала собирать?

– Да не совсем, – сказала Ренни. – Он женат.

До Дэниела Ренни не обращала внимания на женатиков. Само наличие жены автоматически исключало их из игры – не потому, что это было неприемлемо, а потому, что они таким образом расписались в своей банальности. Иметь связь с женатиком – все равно что повесить в гостиной репродукцию одной из картин «Группы семи»[12] на моющейся ткани. Какие разве что в банках висят, да и то не в лучших.

Однако позже она стала смотреть на это с другой стороны. Возможно, Дэниел был не отблеском прошлого, а напротив – приветом из будущего. Как говорила Иокаста про свой гардероб, не торопись. Ничего не выбрасывай, ибо время циклично и рано или поздно все повторяется на новом витке. Возможно, эксперименты с образом жизни, когда люди только «пробуют» и готовы к постоянному пересмотру отношений, быстро сойдут на нет. И Дэниел скоро будет в тренде, вернется мода на «ограниченность вариантов». И на «безвыходность ситуации». И картины «Группы семи» снова станут популярны, на некой ультрановой волне – но только непременно на моющейся ткани. А сейчас их только в банках вешают, да и то не в лучших.

– Иногда с женатыми лучше, – сказала Иокаста. – У них своя жизнь, им некогда раскурочивать твою. Можно встречаться днем, трахаться, выслушивать признания о том, как ты важна в его жизни, узнавать про его мелкие неприятности – про ипотеку, про то, как он постоянно находит на ковре карамельки, что нужно заменить ремень в их «Вольво», а вечером можно оторваться с кем-нибудь поприкольнее. Мне нравились брючные костюмы, помнишь такие укороченные пиджачки, которые носили с деловыми брюками? С кармашком для носового платка. Они классные.

– Ты не вполне понимаешь, – сказала Ренни. – Он «женатый» женатик. Он сам так считает.

– А, вся эта ерунда про то, что «жена меня не понимает»? Да, это может быть занудно. И, как правило, жена таки понимает его, задним числом. Я прошла через такое десять лет назад, когда еще работала младшим байером в «Кридс». Мы встречались в Нью-Йорке каждый раз, когда я прилетала; это был наш супервайзер. Он считал меня ужасно порочной, представляешь? Видимо, я была в отчаянном состоянии, еще не открыла для себя вибраторы. В конечном счете все сводится к тому, что жена отказывается делать бедняге минет, насколько я понимаю. Да, и дети – дай угадаю. У него двое.

– Трое с половиной, – сказала Ренни.

– Что, один неполноценный? – спросила Иокаста, глядя через плечо в зеркало. – Вальсовая длина. Помнишь, сколько это?

– Нет, – сказала Ренни. – Его жена опять беременна.

– И конечно, он любит ее, а она любит его. Так?

– Боюсь, что так, – сказала Ренни. (Дэниел не сказал «боюсь». Он сказал «наверное». «То есть ты не знаешь?» – спросила Ренни. «Мы не говорим об этом», – ответил он.) – Но, думаю, любит. Да, любит.

– Ну так расслабься и получай удовольствие, – сказала Иокаста. – О чем тут волноваться-то? Разве что о Джейке. Но он все поймет.

Ренни не была уверена в понятливости Джейка. Она не рассказала ему про Дэниела. А вот Дэниел как раз спрашивал о Джейке почти на каждой их встрече. «А как Джейк?» – с оживлением спрашивал он. И Ренни отвечала: «Хорошо». Она знала, чем заканчиваются книжки, знала, что одно не работает без другого. Если Джейка вдруг не станет, Дэниел улетучится со скоростью ветра. Он не захочет принять этот роскошный подарок. Может быть, она для него любимый десерт, но уж точно не основное блюдо.

– Джейк взрослый мальчик, – сказала она. – «Открытые возможности» – вот его девиз.

– Ну вот и приехали, – сказала Иокаста. – В конце концов, двое лучше, чем один, во всяком случае если у тебя нет в планах распустить нюни и устроить всем «отель разбитых сердец».

– Ты все-таки не понимаешь. Ничего нет.

– Как – ничего?

– Если не считать невозможно трепетных рукопожатий, – сказала Ренни.

Ей было немного стыдно в этом признаваться, она знала, что это полное извращение – но не так стыдно, как было бы когда-то раньше. Правда заключалась в том, что она не была уверена, что хочет романа с Дэниелом. С ним не светило легких или, скажем, прикольных отношений. Все равно что разом выпустить накопившийся пар. Или броситься в Ниагарский водопад в центрифуге, можно кости себе переломать.

– А почему?

– Я же говорю, он слишком женат.

Они посмотрели друг на друга.

– Ничего… Странно конечно. – Она положила руку Ренни на плечо. – Послушай, ведь все могло быть хуже. Посмотри с другой стороны. Ну, романчик – он и есть романчик, ничего особенного. А то как будто переедаешь пирожных; начинаешь мечтать, как бы хорошо уйти в монашки. И это приятные мысли. А «ничего» – это так романтично; уверена, он все время о тебе думает. «Ничего» – это очень даже нечто.





* * *


После шоколадного торта на десерт они едут обратно, без задержек, на этот раз обходится без остановки на обочине. Ренни сидит, подскакивая, на переднем сиденье, стараясь не поддаваться разочарованию. Да зачем ей это нужно? «Просто глупость», – сказала бы ее бабушка. И мать тоже. Все мужики действуют по одной схеме, у них это как сундук с наследством передается, только каждый докладывает что-то свое.

Вот они у отеля, Пол так и не прикоснулся к ней, даже в щеку не чмокнул. Он выходит из машины, насвистывая сквозь зубы. Не предлагает ей руку, чтобы помочь выйти; берет ее за руку повыше локтя, но до номера не провожает. Ждет внизу, пока она поднимается по каменной лестнице, и все.

Ренни идет по зеленому коридору, чувствуя огромную усталость. Что все это должно означать? Если вообще должно? Он пригласил ее на ужин, и она получила ужин. Ренни вспомнила фильм, который видела когда-то давно, о том, как радиоактивное излучение действует на ритуалы ухаживания у животных: птицы не обращали внимания или нападали друг на друга, рыбы плавали вокруг неровными кругами, вместо того чтобы метать икру, черепахи бросали яйца, впрочем, не оплодотворенные, превращающиеся в омлет на солнце. Быть может, в этом суть возникновения «Нового целомудрия»: слишком много смертоносных лучей пронзает наши шишковидные железы: сигналы не доходят до цели и больше никто не понимает, что они означали когда-то.

Но больше всего в этот вечер она запомнила даже не Пола. А того глухонемого человека на четвереньках посреди улицы: двое избивают его, а потом наблюдают, спокойно так, с интересом, почти дружелюбно.



Давным-давно, может год назад, Иокаста сказала: по-моему, совершенно роскошная идея – если бы все мужчины превратились в женщин, а все женщины в мужчин, хотя бы на один день. Тогда все бы точно поняли, как нужно обращаться друг с другом. Когда превратились бы обратно, конечно. Как считаешь, идея великая?

– Безусловно, – сказала Ренни.

– Но ты бы порвала за нее? – спросила Иокаста.


– Пожалуй, нет.

– Это судьба всех великих идей, – сказала Иокаста. – Никто не готов за них драться.

– Иокаста считает, что придумала роскошную идею: чтобы все мужчины превратились в женщин, а все женщины в мужчин, на неделю. И тогда все будут знать, как нужно обращаться друг с другом, когда превратятся обратно, – сказала Ренни Джейку.

– У Иокасты куриные мозги, – сказал Джейк. – И она слишком тощая. Тощим женщинам не стоит носить треугольный вырез.

– Что за реакция? – сказала Ренни. – Разве ты бы не хотел узнать, чего хотят женщины? Ведь тогда ты бы стал неотразимым.

– Нет – если это будут знать и все остальные, – сказал Джейк. – Но, самое главное, все будет совсем не так. Женщины скажут: ну что, попался, козел. Теперь моя очередь. Массовые изнасилования. Поспорим?

– А что скажут мужчины?

– Кто знает? Может, просто: все, хана. А может: мне не хочется сегодня, у меня месячные. А может, захотят ребеночка. Я бы лично вообще без этого обошелся, фу.

– Это займет куда больше недели, – заметила Ренни.

– И вот еще что, ты действительно знаешь, как с тобой нужно обращаться? Ты встречала хоть одного человека, который знает?

– Ты женщин имеешь в виду, не так ли?

– Не цепляйся к словам, – сказал Джейк. – Давай, расскажи, как ты хочешь, чтобы с тобой обращались. Не больше двадцати пяти слов. Скажи, и я сделаю.

Ренни рассмеялась.

– Ну ладно. Даешь слово?

Потом она добавила: смотря кто.





* * *


Ренни отпирает дверь своего номера. Лампа-русалка горит, и какой-то миг Ренни не может вспомнить, выключала ли ее. Да! Она поклясться готова. И запах в комнате какой-то странный, непривычный.

На кровати лежит ее блокнот, а рядышком аккуратно сложены все материалы, которые она собрала, карты и брошюры. Кто-то здесь был. Ренни кожей чувствует чужака. Кошелек она брала с собой, камеры и объективы хранятся за стойкой администрации, брать здесь нечего. Или есть? Она открывает бюро и лихорадочно ищет косяки – вот они, на своем месте.

В ванной она видит, что содержимое ее косметички вывалено в раковину: зубная щетка, паста, дезодорант «Любовь», ополаскиватель для рта, флакончик с аспирином. Две пластины стеклянных жалюзи, вставленных в металлическую раму, отсутствуют. Их нигде не видать, наверное, валяются снаружи – на балконе, на пожарной лестнице или прямо на земле, да кто знает, обратно их уже не вставить. Вот как он пробрался внутрь – проскользнул к ней в ванную, словно анонимное письмо. Мужчина в плавках. Она представила, как стоит с фонариком и спреем против насекомых в руках… Один Бог знает, что бы он сделал, но, к счастью, в номере ее не было.

Впрочем, это был всего лишь вор, бывают вещи и похуже. Что бы он ни искал – скорее всего, деньги, – он не нашел. Она отодвигает блокнот – «Там, где всегда светит солнце» – и садится на кровать. А потом заглядывает под нее.

Коробка на месте, но она открыта, клейкая лента аккуратно разрезана. Пенопластовые шарики рассыпаны по полу. Возможно, он смылся, прихватив лекарство. Ренни выдвигает коробку, снимает крышку и сует руку глубоко в наполнитель.

Сначала она ничего не находит. Потом нащупывает две консервные банки копченых устриц, Ренни ставит их на пол, а дальше натыкается на предмет, не имеющий ничего общего с консервами, кроме того, что он твердый и металлический. Ренни дергает его, он поддается и движется к ней сквозь малюсенькие шарики; она вытаскивает то, что раньше видела только в кино. Дуло небольшого автомата.

Ренни быстро сует его обратно, кладет сверху копченые устрицы, засыпает наполнителем и задвигает крышку. Интересно, найдется ли у англичанки моток скотча. Она заталкивает коробку как можно дальше под кровать и расправляет покрывало так, чтобы оно касалось пола.

«Да, – думает она, – как говорится, неловкий момент». Что же ей делать дальше? Такой историей даже не развлечешь друзей за обедом, потому вся соль в ее, Ренни, дурости. Тупица, наивная идиотка, верящая всем подряд; а все потому, что пить надо меньше. А сейчас она должна постараться не впадать в панику.

Всё, особенно ее номер, теперь таит опасность; но на дворе глубокая ночь, и деваться ей некуда. Она не может заявить о проникновении ни в полицию, ни даже англичанке: возможно, она наивна, но не безнадежна. Никто не поверит, что она не знала, что в посылке, когда забирала ее в аэропорту. Лора-то знает, иначе зачем ей было посылать Ренни вместо себя. Кто еще знает? Тот, кто отправил посылку. Возможно, Хэролд, таможенник. И еще один мужчина, который появляется в одних плавках. Безликий незнакомец. Мистер Икс в спальне, с ножом.

Ренни идет к двери в ванную, пытается закрыть ее на замок. Ей не хочется, чтобы кто-то влез через окно, пока она будет спать. Но замок сломан. Ренни снова роется в комоде, достает косяки Лоры, крошит их в унитаз и спускает воду. Она складывает свой тщательно подобранный комплект одежды в сумку. Потом забирает всё из ванной. После чего ложится на кровать прямо в одежде и выключает свет. Она так хочет, чтобы с ней кто-то был. Она хочет быть с кем-то. Теплое живое тело, не так важно, чье именно.





IV




Летом, вскоре после выписки из больницы, Ренни позвонила Иокасте и пригласила ее вместе пообедать. Ей нужна была поддержка. Она знала, именно это слово говорят женщины подругам, что всегда вызывало в ее воображении поддерживающие колготки для варикозных вен. Надежная поддержка в жизненном кризисе или в любой сложной ситуации. Когда-то Ренни решила, что не намерена переживать жизненные кризисы, и не ощущала необходимости в поддержке. Но теперь ощутила. Иокаста была чересчур удивлена ее звонку, чересчур обрадована.

Ренни шла в ресторан как обычно: ставила одну ногу перед другой, хотя практически не замечала тротуара; но важно было стараться держать равновесие, важно было вести себя нормально. «Если вы будете стараться, то рано или поздно и сами почувствуете себя нормально», – говорил Дэниел.

Иокаста пила красное вино, воду «Перье» и в два счета расправилась со своим салатом из шпината. Потом она принялась за хлеб. Она не спрашивала Ренни, как та себя чувствует, вообще ни о чем не спрашивала. Вежливо и целеустремленно Иокаста обходила тему «Ренни». Если кто ее и поднимет, то точно не она.

Ренни ковырялась в своем кише, рассматривала скуластое лицо подруги с огромными глазами клоуна и думала, будет ли она сама в возрасте за сорок такой чудачкой. Да и будет ли ей «за сорок». Она хотела, чтобы Иокаста протянула руку над корзинкой с хлебом, накрыла ее ладонь и сказала, что все будет хорошо. Она хотела сказать ей, что умирает.

Иокаста только что переехала к новому мужчине. Или нет, наоборот, с кем-то разъехалась? Она так часто переезжала. Она говорила ужасно быстро, Ренни вгоняла ее в жуткую панику. Надо сосредоточиться на нормальном поведении. «Если выпить достаточно, но не чересчур, – думала Ренни, – то у меня получится».