Уроки химии

– Час от часу не легче! – повторил он, прикладывая ладонь ко лбу. – Черт тебя побери, Элизабет, каким местом ты думала? Разве ты не знаешь, как полагается себя вести, когда тебе объявили об увольнении? Пункт первый: никогда и никому не говори правду – рассказывай, что выиграла в лотерею, унаследовала ранчо в Вайоминге, получила завидное предложение из Нью-Йорка и так далее. Пункт второй: пока будешь решать, что делать дальше, пей до умопомрачения. Господи! Можно подумать, ты не знакома с племенными обычаями телевизионщиков!

Элизабет отпила еще кофе.

– Ты собираешься выслушать, что произошло, или нет?

– Разве это не все? Есть еще какие-то подробности? – в ужасе спросил он. – Нам грозят конфискацией автомобилей?

Она смотрела на него в упор, и ее обычно безмятежный лоб подернулся легкими морщинами; и тут как по команде Уолтер переключил внимание с себя на нее. Ему стало неловко. Он упустил из виду ключевой момент ее встречи с Филом. Она встречалась с ним наедине.

– Расскажи, – попросил он, превозмогая тошноту. – Расскажи, пожалуйста.

Неужели мужчины в большинстве своем такие, как Фил? По мнению Уолтера, нет. Но делает ли хоть что-нибудь большинство мужчин, включая его самого, для борьбы с такими, как Фил? Нет. Конечно, со стороны так и хочется сказать, что это позорно или малодушно, это может выглядеть постыдным, но, положа руку на сердце, что можно сделать в такой ситуации? Не ввязываться же в драку с такими, как Фил. Во избежание неприятных последствий все просто делают, что им сказано. Все это знают – и все так поступают. Но Элизабет – это не все. Он приложил руку ко лбу, ненавидя каждую кость в своем бесхребетном теле.

– Он к тебе приставал? Ты отбивалась? – зашептал Уолтер.

Элизабет расправила плечи, и подсветка косметического зеркала усилила впечатление ее стойкости. Уолтер со страхом изучал ее лицо, думая, что так выглядела, наверное, Жанна д’Арк перед тем, как под ней вспыхнул хворост.

– Пытался.

– Боже! – вскричал Уолтер и раздавил в кулаке картонный стакан. – Не может быть!

– Спокойно, Уолтер. Он обломался.

Уолтер не знал, что и думать.

– Из-за инфаркта, – с облегчением сказал он. – Все ясно! Неудачно выбрал время. Сердце прихватило. Слава тебе господи!

Бросив на него ироничный взгляд, Элизабет полезла в сумку – в ту же самую, что была при ней вчера вечером в кабинете Фила.

– Я бы не спешила прославлять Господа, – сказала она и вытащила на свет все тот же четырнадцатидюймовый разделочный нож.

Уолтер ахнул. Подобно большинству поваров-профессионалов, Элизабет всегда пользовалась только собственными ножами. Каждое утро привозила их с собой, а вечером забирала. Это знали все. Все, кроме Фила.

– Я его и пальцем не тронула, – заверила она. – Он сам рухнул.

– Боже мой! – шептал Уолтер.

– Я вызвала «скорую», но ты же знаешь, какие вечером пробки. Транспорт еле плетется. Ждать пришлось долго, но я времени не теряла. Вот. Взгляни. – Она вручила ему папки, которыми размахивал перед ней Лебенсмаль. – «Предложения о расширении сети вещания», – прочла она вслух. – А ты не знал, что нас уже три месяца показывают в штате Нью-Йорк? Есть и интересные предложения от новых спонсоров. Вопреки тому, что втирал тебе Лебенсмаль, спонсоры выстраиваются к нам в очередь. Вот, к примеру. – Она постучала пальцем по рекламному тексту компании «RCA Victor».

Не поднимая глаз, Уолтер разглядывал всю стопку. Он жестом попросил Элизабет передать ему ее кофе и залпом осушил чашку.

– Прости, – в конце концов выдавил он. – Столько всего навалилось.

Она нетерпеливо взглянула на часы.

– Не могу поверить, что нас всех разогнали, – продолжал он. – Как же так: наша программа – настоящий хит и мы уволены?

Элизабет бросила на него озабоченный взгляд.

– Нет, Уолтер, – с расстановкой произнесла она. – Мы не уволены. Мы рулим.



Прошло четыре дня; Уолтер сидел за бывшим столом в сверкающем чистотой кабинете Фила, откуда выбросили все пепельницы и убрали персидский ковер; телефонные аппараты плавились от важных звонков.

– Уолтер, меняй все, что считаешь нужным, – говорила она, не давая ему забыть, что он вступил в должность исполнительного директора. А когда он содрогнулся от такой ответственности, она упростила описание его должностных обязанностей. – Делай то, что считаешь правильным, Уолтер. Это ведь несложно, правда? И другим скажи, чтобы поступали так же.

На самом-то деле это было куда сложнее, чем прозвучало из ее уст: ему был знаком единственный стиль руководства, который он испытал на своей шкуре, – запугивания и манипуляции. А она, сама наивность, похоже, уверовала, что люди работают тем лучше, чем больше к ним уважения.



– Прекрати трепыхаться, Уолтер, – сказала она, когда они стояли у порога начальной школы «Вуди» в ожидании очередной выволочки от Мадфорд. – Бери штурвал на себя. Выбирай курс. Если будут сомнения – притворяйся.



Притворяться. К этому Уолтер уже приноровился. За считаные дни он совершил серию сделок, распространив трансляцию «Ужина в шесть» от одного побережья до другого. Затем провел переговоры с новыми рекламодателями, что позволило удвоить бюджет KCTV. Наконец, пока не струхнул, организовал совещание руководства и проинформировал всех о состоянии сердечно-сосудистой системы Фила, не забыв подчеркнуть роль Элизабет в спасении жизни прежнего босса, и выразил надежду, что впредь, несмотря на этот печальный «инцидент», весь персонал студии продолжит свою захватывающую и масштабную деятельность на благо KCTV. Самыми бурными аплодисментами было встречено известие об инфаркте Фила.

– Я поручил нашему дизайнеру сделать вот такую открытку с пожеланиями скорейшего выздоровления, – сказал он, поднимая над головой гигантскую картонку с карикатурой на Фила, готовящегося забить победный гол. Но вместо обычного регбийного мяча Фил сжимал в руках свое сердце (Уолтер только сейчас подумал, что это, вероятно, не лучшая идея). – Задержитесь, пожалуйста, чтобы каждый поставил свою подпись. Желающие могут также добавить что-нибудь от себя.

Ближе к вечеру, когда исполинскую открытку принесли на подпись Уолтеру, он бегло просмотрел все пожелания. В большинстве своем они ограничивались стандартными фразами вроде «Поправляйтесь!», но попадались и отдельные более мрачные сентенции.

«Попутный ветер в зад, Лебенсмаль».


«Я бы нипочем тебе „скорую“ не вызвал».

«Чтоб ты сдох».

Последний автограф – он узнал этот почерк – оставила одна из секретарш Фила.

Уолтер предполагал, что не он один на дух не переносит босса, но не мог вообразить, что окажется членом такого большого клуба. С одной стороны, это подтверждало справедливость его оценки, а с другой – заставляло содрогнуться.

Сам он в качестве продюсера входил в управленческую команду Фила, а значит, разделял ответственность за проталкивание его интересов и пренебрежение к тем, за чей счет вершилась эта политика. Сейчас он взял ручку и в четвертый раз за этот день последовал незамысловатому совету Элизабет Зотт: «Делай то, что считаешь правильным».

Огромными буквами он написал во всю ширину плотного листа: «НЕ ЖЕЛАЮ СКОРЕЙШЕГО ВЫЗДОРОВЛЕНИЯ». Потом запихнул картонку в соответствующего размера конверт, положил его на поднос для исходящей корреспонденции и дал себе торжественное обещание: изменить здесь то, что в его силах. Начиная с себя.





Глава 32

Слабая прожарка




– А мама знает? – спросила Мэд, когда Гарриет торопливо садилась в свой «крайслер».

Новый учебный год был в разгаре; как и планировалось, классной руководительницей осталась Мадфорд. По этой причине Гарриет решила, что Мэд сможет безболезненно пропустить один день. Да хоть двадцать один.

– Боже упаси, нет! – ответила Гарриет, поправляя зеркало заднего вида. – Разве ж мы с тобой на это пошли бы, если б она знала?

– А она не рассердится?

– Не узнает – не рассердится.

– Здорово ты ее подпись подделала, – похвалила Мэд, разглядывая записку, в которой Гарриет объясняла ее отсутствие в школе. – Только «Э» и «З» не очень похожи.

– Да ладно тебе, – с досадой бросила Гарриет. – Мне еще повезло, что в школе графологи не работают.

– Это точно, – согласилась Мэд.

– План такой, – не обращая на нее внимания, начала Гарриет. – Мы с тобой займем очередь на общих основаниях, а как попадем в студию – сразу прошмыгнем в последний ряд. Туда никто не стремится. А нам только удобнее: если что не так, мы сразу через аварийный выход – и домой.

– Но аварийный выход используется только в аварийных случаях, – сказала Мэд.

– Если твоя мать нас застукает, это и будет самый настоящий аварийный случай.

– Там, наверно, дверь под сигнализацией.

– Вот и хорошо. Если нам надо будет сбежать, шум ее отвлечет.

– Ты уверена, Гарриет, что мы правильно поступаем? – спросила Мэд. – Мама говорит, в студии может быть опасно.

– Глупости.

– Она говорит, что…

– Мэд, ну какие там могут быть опасности? Эта студия предназначена для обучения. Твоя мама дает телевизионные уроки кулинарии, правда же?

– Она дает уроки химии, – поправила ее Мадлен.

– И какие же опасности нас могут подстерегать?

Мадлен смотрела в окно.

– Повышенный уровень радиоактивности, – сказала она.

Гарриет шумно выдохнула. Девочка превращается в копию своей матери. Обычно это происходит в более зрелом возрасте, но Мэд опережала все сроки. Гарриет представила себе взрослую Мэд. «Сто раз тебе было сказано! Сколько можно повторять? – будет она кричать на своего ребенка. – Не смей оставлять без присмотра горелку Бунзена!»

– Приехали! – выкрикнула вдруг Мэд, когда вдали показалась автостоянка. – Телецентр штата Кентукки! Вот это да! – Но тут у нее вытянулось лицо. – Гарриет, смотри, какая очередина.

– Черт бы ее побрал! – выругалась Гарриет, разглядывая очередь, змеившуюся по стоянке.

Народищу были сотни, в основном женщины с сумочками-клатчами на сгибах потных рук, но в общую очередь затесалось и несколько десятков мужчин, которые сняли пиджаки и теперь держали их двумя пальцами за петли-вешалки. Все без исключения чем-нибудь обмахивались: картами, шляпами, газетами.

– Они все приехали на мамину передачу? – с благоговением спросила Мэд.