Управление
Часть 93 из 102 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Это была та ключевая фраза, которую ждала Хелена. Она поручила Берте передать Мари и Отто, что они должны настрого приказать Артуру произнести именно эту фразу как сигнал о том, что все действительно прошло хорошо, а не какой-нибудь эсэсовец с пистолетом стоял рядом с ним и заставлял его лгать ей.
Теперь, когда она услышала эту фразу и наконец узнала, что он в безопасности, у нее камень с души свалился – и в то же время это разбило ей сердце. Внезапно у нее перед глазами снова пронеслись кадры, которые дядя Зигмунд однажды показывал им после своего путешествия по Южной Америке, все фотографии красивых девушек с соблазнительными взглядами, и Хелена спросила себя, что же заставило ее выбрать именно эту фразу в качестве условного сигнала.
Потому что, напомнила она себе, ни одному человеку не пришло бы в голову, что Артур произносит такие слова, чтобы известить ее о собственной безопасности. В тот момент это показалось ей хорошей идеей.
– Хорошо, – сказала она, чувствуя, что задыхается. – Тогда я спокойна.
– Я тоже. Да еще как. Голубое, бесконечное небо надо мной… как долго я его не видел? Солнце светит. И нет никакой войны. Никакой войны. Я… я не знаю, как тебе удалось все это устроить, но в любом случае я тебе бесконечно благодарен. Ты меня спасла.
– Всё в порядке, – ответила Хелена. – Я надеюсь, ты свыкнешься. Язык… климат…
– Все будет хорошо, – произнес он, замешкавшись. – Мне нужно идти. Было… было бы хорошо, если бы ты однажды приехала навестить меня.
У Хелены возник ком в горле.
– Я ничего не обещаю, – сказала она. – Если получится все устроить.
Затем линия оборвалась.
Хелена еще некоторое время держала трубку в руке, пока голос Артура все еще звучал в ее памяти. Потом она повесила ее, снова подняла и, когда отозвалась телефонистка, задавая обычные вопросы, произнесла:
– Хелена Боденкамп вызывает герра Лудольфа фон Аргенслебена.
– По какому поводу? – спросила женщина.
– По поводу его предложения о женитьбе, – сказала Хелена, чувствуя, что умирает.
61
После свадьбы Хелена с Лудольфом и тремя чемоданами, в которых находились все ее самые необходимые вещи, отправились в имение в Бранденбурге, где они должны будут жить. Каким-то образом Лудольфу удалось добиться снятия с нее всех обвинений, причем так, словно между прочим, как если бы случилось всего лишь глупое недоразумение. Она получила обратно свой старый телефон и, кроме того, последнюю зарплату, как если бы просто уволилась, а герр Адамек даже удосужился прийти в церковь и пожелать ей всего наилучшего и удачи.
То, как он это произнес, звучало как: «Вам понадобится все счастье мира, которое только удастся получить».
Перед отъездом Лудольф объяснил ей, какой дорогой они поедут, как называются города и районы, но Хелена забыла обо всем, когда уже они выехали из Берлина, и просто смотрела в окно на пейзаж, который казался ей совершенно чужим и безлюдным. Ужасно ровный и однообразный, равнина волнистых лугов, болотистые местности и местами озера, окруженные камышами, осокой и деревьями, выглядящими уставшими. Они проезжали мимо старых заброшенных деревень с великолепными каштановыми аллеями и сгорбившимися церквушками из серых камней, а затем снова мимо лугов, на которых паслись только одна или две овцы, а однажды и вовсе только одинокий осел, всегда охраняемые кем-то с винтовкой, мальчишкой или стариком.
Наконец они добрались до поместья, которое, насколько было известно Хелене, называлось «Замок Аргенслебен»: это название оказалось злой шуткой, поскольку «замок» был всего лишь скромным, хотя и крупным имением, где до войны занимались преимущественно коневодством. Главное здание с двумя боковыми флигелями обрамляло пустую площадку, на которой еще виднелись очертания омертвевших деревьев. Сухой бассейн бывшего фонтана в центре нее был заполнен песком, грязью и гнилыми листьями. Здания были большими, но с маленькими окнами, а кирпичные стены сплошь покрыты черной плесенью, которую, судя по некоторым следам царапин и штукатурки, не удавалось одолеть.
– Как только будет одержана победа в войне, – произнес Лудольф, показывая ей все во время первого обхода, – тогда все станет лучше.
В конюшне бесконечные ряды стойл для лошадей были сокращены до четырех, где стояли тощие, одинаково черные кобылы, которые постоянно озирались безумными взглядами и казались Хелене похожими на коней четырех всадников Апокалипсиса.
Комнаты в доме огромных размеров; скудный свет, проникавший через крошечные окна, терялся в них, так что все было окутано сплошными сумерками. Повсюду огромные шкафы из черного дерева, украшенные загадочной резьбой, а на стенах висели бесчисленные огромные картины маслом, изображавшие предков Лудольфа.
Значит, отныне она будет жить здесь. Комнату, которую она могла бы назвать своей, ей не выделили, зато выделили целый шкаф в супружеской спальне, где она может хранить свои вещи. Она снова встретилась с членами семьи Лудольфа, которые присутствовали в Веймаре на свадьбе и уже там не проявляли особой разговорчивости; здесь, в своей привычной обстановке, они выглядели еще более отталкивающе: мать Лудольфа, старуха, почти ничего не говорила, а только совершала ежедневные молчаливые прогулки по двору, одетая в черное и опирающаяся на палку, что придавало ей сходство с причудливым вороном. Или сестра Лудольфа Альма, удрученное горем, немногословное существо, командовала старыми слугами, которые, в свою очередь, носили винтовки, потому что присматривали за тремя французскими военнопленными, работавшими в имении. Троим мужчинам приходилось постоянно носить на ногах оковы, чье бряцание и шарканье слышались всегда.
Кроме того, там было много всевозможных поварих, домработниц, горничных, конюхов и прочих слуг, больше, чем Хелена видела в одном месте. И все же чувства, что она находится в человеческом обществе, не возникало. Когда Хелена спускалась утром к завтраку в столовую – так она делала всегда, когда не было Лудольфа, – остальные всегда обсуждали, где сейчас стоит «русский», и замолкали, как только Хелена входила, словно не знали, что их можно услышать и в коридоре. На обед чудовищно часто приходилось есть маленьких, неопределенных птичек в кислом коричневом соусе, кости которых были слишком мелкими, их невозможно было достать, и которые противно хрустели, если их раскусить: все, казалось, считали это лакомством, и только Хелена предпочитала картошку, какой бы твердой та ни была.
Во время одного из ознакомительных походов, предпринимаемых ею самостоятельно, Хелена обнаружила в гараже грузовик, нагруженный готовыми чемоданами, ящиками со съестными припасами, одеялами, палатками и боеприпасами: очевидно, эвакуационный багаж. Значит, беседовали не только о приближавшихся русских.
Хелена испугалась, вдруг заметив, что кто-то стоит у нее за спиной. Это была Альма, которая попросила:
– Не говори Лудольфу.
– Господи помилуй! – вырвалось у Хелены. Затем, успокоившись, спросила: – Но почему?
– Тот, кто готовится к побегу, уже не верит в окончательную победу. А это наказуемо.
Хелена разглядывала роскошный грузовик.
– Он действительно ничего не знает?
– Знает, – сказала Альма. – Но, если ему сказать, он уже не сможет делать вид, что ничего об этом не знает.
Хелена пообещала молчать, после чего Альма некоторое время молча изучала ее, а затем ушла, не сказав ни слова. Хелена заперла за собой дверь гаража, но у нее уже не было никакого желания продолжать свой ознакомительный поход: кто знает, на какие еще темные секреты она натолкнется?
Но каким бы зловещим и негостеприимным ни было ее новое жилище, самым неприятным аспектом ее новой жизни являлось то, что она была обязана предаваться тому, что Лудольф считал «ласками».
Его мужское достоинство выросло таким же кривым и обезображенным, как и все остальное тело, но работало как по команде, и, когда он был дома, не отказывал себе пользоваться им каждую ночь. Казалось, он считал физическое отвращение Хелены к нему девственной застенчивостью, которая со временем пройдет. Хелена просто все терпеливо сносила, совершала движения и издавала звуки, которые он, вероятно, ожидал от нее, и радовалась каждый раз, когда все заканчивалось и он отпускал ее. К счастью, Лудольф не был человеком, который после мог долго не спать или жаждал разговоров, наоборот, всегда сразу удовлетворенно переворачивался и засыпал.
В такие одинокие ночные часы она всегда думала об Артуре; о том, как чудесно было с ним, и о том, что она никогда его больше не увидит, никогда больше не услышит его голоса и даже не узнает, как у него дела. Это самое жестокое во всей ситуации. Да, она даже не знала, не отдал ли Лудольф приказ убить Артура после того, как только будет сделан решающий звонок! Почему-то ей казалось излишним доверять ему в подобных вопросах.
Ее первоначальный план был другим. Она предполагала выйти замуж за Лудольфа и некоторое время терпеть его присутствие, но только до тех пор, пока не подготовит все, чтобы тоже сбежать в Бразилию и остаться там с Артуром до конца своих дней. Это она просила передать и Артуру, опасаясь, что в противном случае он откажется участвовать в этом деле, к тому же тогда она думала, что все получится.
Но ничего не выйдет, это становилось все яснее, чем больше она размышляла.
Во-первых, чтобы покинуть пределы рейха, понадобится паспорт и, как она слышала, заявление об отсутствии возражений со стороны налоговой инспекции относительно того, что переселенческий налог не требуется или оплачен. Что касается паспорта, то такому человеку, как Лудольф, легко его заблокировать, как только он заметит, что она пропала. Да, это же будет его первой мыслью, для осуществления которой нужен всего лишь телефонный звонок в Главное управление имперской безопасности. А как получить заявление об отсутствии возражений, она не имела представления.
Во-вторых, переправа на корабле из Европы в Бразилию стоила денег, и к тому же билет нужно покупать заранее, поскольку подобные переправы весьма востребованы по самым разным причинам. Как это ей сделать? Поскольку наличных денег больше не существовало, купить билет втайне от Лудольфа невозможно. Хотя у нее по-прежнему оставался собственный счет, она уже знала, что, помимо прочего, у Лудольфа в подчинении отдел, проверяющий счета определенных людей на предмет необычных платежей; в настоящее время это уже можно сделать с помощью соответствующих компьютерных программ, которые надежно распознают и сообщают о необычных банковских операциях. И она была уверена – Лудольф следит и за ней; во всяком случае, после того, как она впервые пошла одна в деревню и выпила «Фанту» в мрачном маленьком трактире, он узнал и сказал, что от одной «Фанты» ничего не будет, но ей лучше там не есть, если она беспокоится о безупречном состоянии своего пищеварения.
Словом, она находилась под постоянным наблюдением и контролем и не знала никого, на чью помощь возможно рассчитывать. В таких обстоятельствах идея бросить Лудольфа и бежать в Бразилию была совершенно утопична. Лучше ей смириться со своей судьбой и приложить все усилия, чтобы извлечь из нее максимальную пользу.
* * *
Хелена предложила Лудольфу купить компьютер.
– Я могла бы немного работать из дома, – сказала она. – Для подстраховки, так сказать. Ведь после войны наверняка возникнет большая потребность в программировании.
Они сидели за завтраком. Лудольф протянул ей свою чашку, чтобы она налила ему кофе. Настоящий кофе, который он откуда-то раздобыл.
– У моей жены нет необходимости работать, – холодно сказал он.
– Да, конечно, – поспешила согласиться Хелена, – но, послушай, мне здесь нечем заняться, и…
– Когда у нас родится первый ребенок, дел у тебя будет больше чем достаточно.
Хелена тяжело сглотнула. Мысль, что она когда-нибудь забеременеет от Лудольфа, допускалась ею с содроганием.
– Но до тех пор…
– Мы делаем все, чтобы до тех пор оставалось не так уж много времени, – возразил Лудольф с усмешкой, от которой ей стало плохо. – Не так ли?
– Да, – неубедительно ответила она. – Это правда.
Может быть, ее спасет война. Может быть, линия фронта окажется здесь быстрее, чем ребенок. Возможно, им придется бежать на подготовленном грузовике.
– Кроме того, компьютер для частного использования теперь почти не достать, – продолжил Лудольф. – Все ресурсы брошены на войну. Боюсь, тебе придется довольствоваться своим телефоном. Неудобно выходить в глобальную сеть, знаю, но, по крайней мере, это возможно. Можешь заходить на форум, можешь созваниваться со своими подружками…
– Да, – послушно сказала Хелена, хотя ей хотелось крикнуть: «Но на нем нельзя набирать ПРОГРАММЫ!» – Всё в порядке.
С тех пор она действительно много времени проводила, разговаривая по телефону и просматривая Немецкий форум. Нашла группу для будущих матерей, которую, впрочем, пока только читала для того, чтобы подготовиться к неизбежному, и присоединилась к специальной группе для жен членов СС, в которой в основном жаловались на всю секретность и длительность часов работы. Хелена жаловалась со всеми, хотя долгие периоды, когда Лудольфа не было дома, стали лучшим аспектом ее новой жизни: но она предпочитала держать это при себе, потому как была готова поспорить, что Лудольф следит за ее деятельностью на форуме.
Время от времени она звонила Мари, но у той было мало времени – она ожидала второго ребенка, и так много работы, поскольку все работники ушли на фронт. Тем не менее у них все хорошо.
Приятно слышать голос подруги, и все же Хелена не позволяла разговорам затягиваться, потому что чувствовала себя скованной, не знала, записывает ли Лудольф ее телефонные звонки: иногда он делал замечания или задавал вопросы, которые звучали в ушах Хелены так, как будто он подслушивал, но не хотел этого признавать.
К счастью, Мари тоже была осторожна и не упоминала ничего лишнего. Но, конечно, так Хелена не могла выговориться о том, как ей на самом деле.
Она также разговаривала по телефону с матерью, но чаще всего та звонила сама, все еще воодушевленная, что ее дочь вышла замуж за знатного человека. Если Мари хотя бы догадывалась, что с ней не все в порядке, то мать Хелены не имела об этом ни малейшего представления, а с нетерпением ждала первого большого семейного торжества в «замке», лучше всего в связи с крещением первого внука. По такому случаю, не раз говорила она, графские фамильные украшения, которые она подарила Хелене на свадьбу, наконец-то пригодятся.
– В отношении ребенка пока никаких новостей, – ответила Хелена.
– Все будет хорошо, – говорила на это ее мать. – В любом случае мы приедем к вам в гости, как только война будет выиграна.
Хелене пришлось держать себя в руках, чтобы не вздохнуть.
– Да, – сказала она. – Так и сделайте.
Как только в войне будет одержана победа? Отсюда не складывалось впечатления, что это скоро случится. Из окон на северной стороне верхнего этажа Хелена время от времени видела воинские эшелоны, катившие на восток, длинные ряды печальных грузовиков, автомобилей для личного состава и гаубицы, которые ехали так медленно, как будто они точно знали, что их ждут одни невзгоды.
Чтобы хоть чем-то заняться, Хелена взяла на себя заботу о семейных захоронениях фон Аргенслебенов. Много снаряжения не требовалось – лейка, лопата и садовые перчатки, – и ты уже роскошно оснащен, – и потратить можно было сколько угодно времени, потому что число предков Лудольфа, изображенных на огромных портретах в главном доме и похороненных на местном кладбище в лучшем месте, было немалым. Так Хелена целыми днями занималась прополкой сорняков, пересадкой, обновлением или поливом цветов, очисткой надгробий от лишайников и птичьего помета и подобными делами. Спокойная, простая работа, за которой она была в полном одиночестве и могла спокойно предаваться своим мыслям – почти как во время программирования.
Кладбище также казалось ей местом, отстраненным от безумия остального мира. Здесь, среди мертвых, ее постепенно охватывало желание смерти, чтобы наконец прервать эту жизнь, которая так бессмыслена без любви. А любовь по-прежнему означала для нее и всегда будет означать только одно – Артур.
И здесь случилось так, что в один прекрасный день, подняв глаза к небу и сказав себе, что, если ее все равно больше ничего не держит в этой жизни, она вполне могла бы рискнуть и попытаться сбежать, чтобы попасть к Артуру.
Теперь, когда она услышала эту фразу и наконец узнала, что он в безопасности, у нее камень с души свалился – и в то же время это разбило ей сердце. Внезапно у нее перед глазами снова пронеслись кадры, которые дядя Зигмунд однажды показывал им после своего путешествия по Южной Америке, все фотографии красивых девушек с соблазнительными взглядами, и Хелена спросила себя, что же заставило ее выбрать именно эту фразу в качестве условного сигнала.
Потому что, напомнила она себе, ни одному человеку не пришло бы в голову, что Артур произносит такие слова, чтобы известить ее о собственной безопасности. В тот момент это показалось ей хорошей идеей.
– Хорошо, – сказала она, чувствуя, что задыхается. – Тогда я спокойна.
– Я тоже. Да еще как. Голубое, бесконечное небо надо мной… как долго я его не видел? Солнце светит. И нет никакой войны. Никакой войны. Я… я не знаю, как тебе удалось все это устроить, но в любом случае я тебе бесконечно благодарен. Ты меня спасла.
– Всё в порядке, – ответила Хелена. – Я надеюсь, ты свыкнешься. Язык… климат…
– Все будет хорошо, – произнес он, замешкавшись. – Мне нужно идти. Было… было бы хорошо, если бы ты однажды приехала навестить меня.
У Хелены возник ком в горле.
– Я ничего не обещаю, – сказала она. – Если получится все устроить.
Затем линия оборвалась.
Хелена еще некоторое время держала трубку в руке, пока голос Артура все еще звучал в ее памяти. Потом она повесила ее, снова подняла и, когда отозвалась телефонистка, задавая обычные вопросы, произнесла:
– Хелена Боденкамп вызывает герра Лудольфа фон Аргенслебена.
– По какому поводу? – спросила женщина.
– По поводу его предложения о женитьбе, – сказала Хелена, чувствуя, что умирает.
61
После свадьбы Хелена с Лудольфом и тремя чемоданами, в которых находились все ее самые необходимые вещи, отправились в имение в Бранденбурге, где они должны будут жить. Каким-то образом Лудольфу удалось добиться снятия с нее всех обвинений, причем так, словно между прочим, как если бы случилось всего лишь глупое недоразумение. Она получила обратно свой старый телефон и, кроме того, последнюю зарплату, как если бы просто уволилась, а герр Адамек даже удосужился прийти в церковь и пожелать ей всего наилучшего и удачи.
То, как он это произнес, звучало как: «Вам понадобится все счастье мира, которое только удастся получить».
Перед отъездом Лудольф объяснил ей, какой дорогой они поедут, как называются города и районы, но Хелена забыла обо всем, когда уже они выехали из Берлина, и просто смотрела в окно на пейзаж, который казался ей совершенно чужим и безлюдным. Ужасно ровный и однообразный, равнина волнистых лугов, болотистые местности и местами озера, окруженные камышами, осокой и деревьями, выглядящими уставшими. Они проезжали мимо старых заброшенных деревень с великолепными каштановыми аллеями и сгорбившимися церквушками из серых камней, а затем снова мимо лугов, на которых паслись только одна или две овцы, а однажды и вовсе только одинокий осел, всегда охраняемые кем-то с винтовкой, мальчишкой или стариком.
Наконец они добрались до поместья, которое, насколько было известно Хелене, называлось «Замок Аргенслебен»: это название оказалось злой шуткой, поскольку «замок» был всего лишь скромным, хотя и крупным имением, где до войны занимались преимущественно коневодством. Главное здание с двумя боковыми флигелями обрамляло пустую площадку, на которой еще виднелись очертания омертвевших деревьев. Сухой бассейн бывшего фонтана в центре нее был заполнен песком, грязью и гнилыми листьями. Здания были большими, но с маленькими окнами, а кирпичные стены сплошь покрыты черной плесенью, которую, судя по некоторым следам царапин и штукатурки, не удавалось одолеть.
– Как только будет одержана победа в войне, – произнес Лудольф, показывая ей все во время первого обхода, – тогда все станет лучше.
В конюшне бесконечные ряды стойл для лошадей были сокращены до четырех, где стояли тощие, одинаково черные кобылы, которые постоянно озирались безумными взглядами и казались Хелене похожими на коней четырех всадников Апокалипсиса.
Комнаты в доме огромных размеров; скудный свет, проникавший через крошечные окна, терялся в них, так что все было окутано сплошными сумерками. Повсюду огромные шкафы из черного дерева, украшенные загадочной резьбой, а на стенах висели бесчисленные огромные картины маслом, изображавшие предков Лудольфа.
Значит, отныне она будет жить здесь. Комнату, которую она могла бы назвать своей, ей не выделили, зато выделили целый шкаф в супружеской спальне, где она может хранить свои вещи. Она снова встретилась с членами семьи Лудольфа, которые присутствовали в Веймаре на свадьбе и уже там не проявляли особой разговорчивости; здесь, в своей привычной обстановке, они выглядели еще более отталкивающе: мать Лудольфа, старуха, почти ничего не говорила, а только совершала ежедневные молчаливые прогулки по двору, одетая в черное и опирающаяся на палку, что придавало ей сходство с причудливым вороном. Или сестра Лудольфа Альма, удрученное горем, немногословное существо, командовала старыми слугами, которые, в свою очередь, носили винтовки, потому что присматривали за тремя французскими военнопленными, работавшими в имении. Троим мужчинам приходилось постоянно носить на ногах оковы, чье бряцание и шарканье слышались всегда.
Кроме того, там было много всевозможных поварих, домработниц, горничных, конюхов и прочих слуг, больше, чем Хелена видела в одном месте. И все же чувства, что она находится в человеческом обществе, не возникало. Когда Хелена спускалась утром к завтраку в столовую – так она делала всегда, когда не было Лудольфа, – остальные всегда обсуждали, где сейчас стоит «русский», и замолкали, как только Хелена входила, словно не знали, что их можно услышать и в коридоре. На обед чудовищно часто приходилось есть маленьких, неопределенных птичек в кислом коричневом соусе, кости которых были слишком мелкими, их невозможно было достать, и которые противно хрустели, если их раскусить: все, казалось, считали это лакомством, и только Хелена предпочитала картошку, какой бы твердой та ни была.
Во время одного из ознакомительных походов, предпринимаемых ею самостоятельно, Хелена обнаружила в гараже грузовик, нагруженный готовыми чемоданами, ящиками со съестными припасами, одеялами, палатками и боеприпасами: очевидно, эвакуационный багаж. Значит, беседовали не только о приближавшихся русских.
Хелена испугалась, вдруг заметив, что кто-то стоит у нее за спиной. Это была Альма, которая попросила:
– Не говори Лудольфу.
– Господи помилуй! – вырвалось у Хелены. Затем, успокоившись, спросила: – Но почему?
– Тот, кто готовится к побегу, уже не верит в окончательную победу. А это наказуемо.
Хелена разглядывала роскошный грузовик.
– Он действительно ничего не знает?
– Знает, – сказала Альма. – Но, если ему сказать, он уже не сможет делать вид, что ничего об этом не знает.
Хелена пообещала молчать, после чего Альма некоторое время молча изучала ее, а затем ушла, не сказав ни слова. Хелена заперла за собой дверь гаража, но у нее уже не было никакого желания продолжать свой ознакомительный поход: кто знает, на какие еще темные секреты она натолкнется?
Но каким бы зловещим и негостеприимным ни было ее новое жилище, самым неприятным аспектом ее новой жизни являлось то, что она была обязана предаваться тому, что Лудольф считал «ласками».
Его мужское достоинство выросло таким же кривым и обезображенным, как и все остальное тело, но работало как по команде, и, когда он был дома, не отказывал себе пользоваться им каждую ночь. Казалось, он считал физическое отвращение Хелены к нему девственной застенчивостью, которая со временем пройдет. Хелена просто все терпеливо сносила, совершала движения и издавала звуки, которые он, вероятно, ожидал от нее, и радовалась каждый раз, когда все заканчивалось и он отпускал ее. К счастью, Лудольф не был человеком, который после мог долго не спать или жаждал разговоров, наоборот, всегда сразу удовлетворенно переворачивался и засыпал.
В такие одинокие ночные часы она всегда думала об Артуре; о том, как чудесно было с ним, и о том, что она никогда его больше не увидит, никогда больше не услышит его голоса и даже не узнает, как у него дела. Это самое жестокое во всей ситуации. Да, она даже не знала, не отдал ли Лудольф приказ убить Артура после того, как только будет сделан решающий звонок! Почему-то ей казалось излишним доверять ему в подобных вопросах.
Ее первоначальный план был другим. Она предполагала выйти замуж за Лудольфа и некоторое время терпеть его присутствие, но только до тех пор, пока не подготовит все, чтобы тоже сбежать в Бразилию и остаться там с Артуром до конца своих дней. Это она просила передать и Артуру, опасаясь, что в противном случае он откажется участвовать в этом деле, к тому же тогда она думала, что все получится.
Но ничего не выйдет, это становилось все яснее, чем больше она размышляла.
Во-первых, чтобы покинуть пределы рейха, понадобится паспорт и, как она слышала, заявление об отсутствии возражений со стороны налоговой инспекции относительно того, что переселенческий налог не требуется или оплачен. Что касается паспорта, то такому человеку, как Лудольф, легко его заблокировать, как только он заметит, что она пропала. Да, это же будет его первой мыслью, для осуществления которой нужен всего лишь телефонный звонок в Главное управление имперской безопасности. А как получить заявление об отсутствии возражений, она не имела представления.
Во-вторых, переправа на корабле из Европы в Бразилию стоила денег, и к тому же билет нужно покупать заранее, поскольку подобные переправы весьма востребованы по самым разным причинам. Как это ей сделать? Поскольку наличных денег больше не существовало, купить билет втайне от Лудольфа невозможно. Хотя у нее по-прежнему оставался собственный счет, она уже знала, что, помимо прочего, у Лудольфа в подчинении отдел, проверяющий счета определенных людей на предмет необычных платежей; в настоящее время это уже можно сделать с помощью соответствующих компьютерных программ, которые надежно распознают и сообщают о необычных банковских операциях. И она была уверена – Лудольф следит и за ней; во всяком случае, после того, как она впервые пошла одна в деревню и выпила «Фанту» в мрачном маленьком трактире, он узнал и сказал, что от одной «Фанты» ничего не будет, но ей лучше там не есть, если она беспокоится о безупречном состоянии своего пищеварения.
Словом, она находилась под постоянным наблюдением и контролем и не знала никого, на чью помощь возможно рассчитывать. В таких обстоятельствах идея бросить Лудольфа и бежать в Бразилию была совершенно утопична. Лучше ей смириться со своей судьбой и приложить все усилия, чтобы извлечь из нее максимальную пользу.
* * *
Хелена предложила Лудольфу купить компьютер.
– Я могла бы немного работать из дома, – сказала она. – Для подстраховки, так сказать. Ведь после войны наверняка возникнет большая потребность в программировании.
Они сидели за завтраком. Лудольф протянул ей свою чашку, чтобы она налила ему кофе. Настоящий кофе, который он откуда-то раздобыл.
– У моей жены нет необходимости работать, – холодно сказал он.
– Да, конечно, – поспешила согласиться Хелена, – но, послушай, мне здесь нечем заняться, и…
– Когда у нас родится первый ребенок, дел у тебя будет больше чем достаточно.
Хелена тяжело сглотнула. Мысль, что она когда-нибудь забеременеет от Лудольфа, допускалась ею с содроганием.
– Но до тех пор…
– Мы делаем все, чтобы до тех пор оставалось не так уж много времени, – возразил Лудольф с усмешкой, от которой ей стало плохо. – Не так ли?
– Да, – неубедительно ответила она. – Это правда.
Может быть, ее спасет война. Может быть, линия фронта окажется здесь быстрее, чем ребенок. Возможно, им придется бежать на подготовленном грузовике.
– Кроме того, компьютер для частного использования теперь почти не достать, – продолжил Лудольф. – Все ресурсы брошены на войну. Боюсь, тебе придется довольствоваться своим телефоном. Неудобно выходить в глобальную сеть, знаю, но, по крайней мере, это возможно. Можешь заходить на форум, можешь созваниваться со своими подружками…
– Да, – послушно сказала Хелена, хотя ей хотелось крикнуть: «Но на нем нельзя набирать ПРОГРАММЫ!» – Всё в порядке.
С тех пор она действительно много времени проводила, разговаривая по телефону и просматривая Немецкий форум. Нашла группу для будущих матерей, которую, впрочем, пока только читала для того, чтобы подготовиться к неизбежному, и присоединилась к специальной группе для жен членов СС, в которой в основном жаловались на всю секретность и длительность часов работы. Хелена жаловалась со всеми, хотя долгие периоды, когда Лудольфа не было дома, стали лучшим аспектом ее новой жизни: но она предпочитала держать это при себе, потому как была готова поспорить, что Лудольф следит за ее деятельностью на форуме.
Время от времени она звонила Мари, но у той было мало времени – она ожидала второго ребенка, и так много работы, поскольку все работники ушли на фронт. Тем не менее у них все хорошо.
Приятно слышать голос подруги, и все же Хелена не позволяла разговорам затягиваться, потому что чувствовала себя скованной, не знала, записывает ли Лудольф ее телефонные звонки: иногда он делал замечания или задавал вопросы, которые звучали в ушах Хелены так, как будто он подслушивал, но не хотел этого признавать.
К счастью, Мари тоже была осторожна и не упоминала ничего лишнего. Но, конечно, так Хелена не могла выговориться о том, как ей на самом деле.
Она также разговаривала по телефону с матерью, но чаще всего та звонила сама, все еще воодушевленная, что ее дочь вышла замуж за знатного человека. Если Мари хотя бы догадывалась, что с ней не все в порядке, то мать Хелены не имела об этом ни малейшего представления, а с нетерпением ждала первого большого семейного торжества в «замке», лучше всего в связи с крещением первого внука. По такому случаю, не раз говорила она, графские фамильные украшения, которые она подарила Хелене на свадьбу, наконец-то пригодятся.
– В отношении ребенка пока никаких новостей, – ответила Хелена.
– Все будет хорошо, – говорила на это ее мать. – В любом случае мы приедем к вам в гости, как только война будет выиграна.
Хелене пришлось держать себя в руках, чтобы не вздохнуть.
– Да, – сказала она. – Так и сделайте.
Как только в войне будет одержана победа? Отсюда не складывалось впечатления, что это скоро случится. Из окон на северной стороне верхнего этажа Хелена время от времени видела воинские эшелоны, катившие на восток, длинные ряды печальных грузовиков, автомобилей для личного состава и гаубицы, которые ехали так медленно, как будто они точно знали, что их ждут одни невзгоды.
Чтобы хоть чем-то заняться, Хелена взяла на себя заботу о семейных захоронениях фон Аргенслебенов. Много снаряжения не требовалось – лейка, лопата и садовые перчатки, – и ты уже роскошно оснащен, – и потратить можно было сколько угодно времени, потому что число предков Лудольфа, изображенных на огромных портретах в главном доме и похороненных на местном кладбище в лучшем месте, было немалым. Так Хелена целыми днями занималась прополкой сорняков, пересадкой, обновлением или поливом цветов, очисткой надгробий от лишайников и птичьего помета и подобными делами. Спокойная, простая работа, за которой она была в полном одиночестве и могла спокойно предаваться своим мыслям – почти как во время программирования.
Кладбище также казалось ей местом, отстраненным от безумия остального мира. Здесь, среди мертвых, ее постепенно охватывало желание смерти, чтобы наконец прервать эту жизнь, которая так бессмыслена без любви. А любовь по-прежнему означала для нее и всегда будет означать только одно – Артур.
И здесь случилось так, что в один прекрасный день, подняв глаза к небу и сказав себе, что, если ее все равно больше ничего не держит в этой жизни, она вполне могла бы рискнуть и попытаться сбежать, чтобы попасть к Артуру.