Управление

– И что нам теперь с этим делать? – пробормотал он.





48




Прежде всего возник вопрос, как они перенесут обнаруженные данные наверх, на свои собственные компьютеры. В одном из ящиков находилась магнитная кассета с достаточным объемом памяти. Хелена вставила ее, стерла то, что на ней было, и запустила процесс копирования. Ничего необычного.

Но она это делала с таким чувством, как будто была наполовину оглушена и словно это все происходило не на самом деле, а являлось дурным сном. Бомба, способная одним махом уничтожить целый город? Если это и правда, то они наткнулись на военную тайну первостепенной важности, и у нее в голове не укладывалось, что она, ничем не примечательная программистка Хелена Боденкамп, должна сыграть в таком событии какую-то роль.

Тем не менее она, конечно, продолжала работать так, будто все это уже реальность.

– Теперь нам нужен компьютер со считывающим устройством, – заявила она, когда процесс копирования завершился и кассета была готова к извлечению. – На моем его нет.

Чему она была несказанно рада, потому что не хотела, чтобы эти документы оказались на ее компьютере, в ее запоминающем устройстве.

– Разве во время проекта «Зыбучий песок» вам не приходилось постоянно переносить данные из нашей сети на этот компьютер и обратно? – удивился Леттке. – Как же вы это делали?

Хелена нажала кнопку извлечения и прислушалась, как перематывается лента в кассете.

– Тогда в соседней комнате сидели техники, с тремя компьютерами и одним считывающим устройством. Но ничего не осталось после закрытия проекта. Даже техников там больше нет.

Кассета с чавкающим звуком высунулась из считывающего устройства. Хелена вытащила ее. Как всегда, у нее возникло чувство, что металлическая кассета размером с книжку, с записанными на ней данными весила больше, чем раньше, что, конечно, чепуха.

– Возможно, на моем компьютере есть считывающее устройство, – предположил Леттке, задумчиво глядя на эту технику. – Во всяком случае, я всегда задавался вопросом, для чего служит такая щель под экраном. Очевидно, не для вентиляции, потому что его закрывает заслонка.

И речь шла действительно о считывающем устройстве, как выяснилось, когда они поднялись наверх в его кабинет. Правда, оно работало еще медленнее, чем то в подвале.

– Ни разу им еще не пользовался, – признался Леттке.

Хелена следила за тем, как на экране медленно увеличивались проценты, и ее охватило странное чувство, что вся ее жизнь состояла в основном из наблюдения за растущими процентами.

– Думаю, они немного вышли из моды с тех пор, как практически каждый компьютер подключен к сети и можно обмениваться данными.

Леттке скрестил руки.

– Разве не следует их и вовсе запретить? Имею в виду то, что их же в принципе можно использовать и для хранения личных данных. Достаточно обладать тремя такими кассетами, чтобы превысить разрешенный предел.

– Не знаю, – ответила Хелена. – Во всяком случае, это было бы весьма неудобно.

Она вспомнила о дяде Зигмунде, чья компьютерная мебель, помимо всего прочего, была оснащена считывающим устройством для кассет. Одну кассету из его обширной коллекции – их были десятки, у него целый шкаф был ими заполнен, – она хранила как сувенир, но даже не знала, что на ней записано.

– Неудобно, – задумчиво повторил Леттке. – Да, правда.

Когда документы были окончательно перенесены на компьютер Леттке, они их все распечатали. У Хелены при этом возникли угрызения совести и в ушах зазвучал назидательный голос Фелькерс; Леттке же, очевидно, никакие сомнения не беспокоили. Напротив, когда пришла одна из наборщиц программ – Улла – и хотела что-то распечатать, он отправил ее обратно, заявив, что ей следует вернуться после обеденного перерыва.

И действительно, настало время обеда, когда они наконец смогли перетащить свою добычу в его кабинет, две огромные стопки бумаги.

– Сначала пойдемте пообедаем, – предложил Леттке и предостерегающе добавил: – Но никому ни слова!

На этот раз он тщательно закрыл свой кабинет, а распечатки запер в шкафу.

Они отправились в столовую, хотя Хелена потом не сказала бы, что ела.

Затем принялись просматривать документы, читать их и пытаться понять, о чем шла речь.

Многие документы содержали формулы, которые им совсем ни о чем не говорили. Но наряду с формулами было много пояснительных записей и протоколов дискуссий между исследователями, и особенно в последних обо всем говорилось простым и понятным языком.

– Итак, если я правильно понял, – в какой-то момент произнес Леттке, – то основная идея заключается в том, что, если преобразовать материю в энергию, – получится чудовищное количество энергии. Это обнаружил Альберт Эйнштейн, которого они здесь постоянно упоминают.

– Да, это формула Е = mc2,– сказала Хелена и нахмурилась. – Но не понимаю, что это значит. Энергия равна количеству массы, умноженной на скорость света в квадрате, – и что же получается? Энергия же измеряется в калориях, лошадиных силах, киловатт-часах?

– Очевидно, вы разбираетесь в физике лучше меня, – признался Леттке. – Я даже и это не знал.

– В любом случае они постоянно удивляются, насколько высокие показатели у них получаются, и продолжают пересчитывать, не веря в результат. – Хелена подняла протокол, который читала в данный момент. – Пожалуй, энергии и в самом деле будет много.

– Да. И, очевидно, это преобразование можно замедлить, тогда получится электростанция, чрезвычайно компактная и практически не требующая подачи топлива, – идеально, например, для подводных лодок; они смогут огибать весь мир без необходимости всплытия. Или можно ускорить преобразование, и получится бомба.

Хелена пролистала уже прочитанные бумаги, в которых оставила комментарии, – скудную тоненькую стопку документов по сравнению с той, которую еще предстояло прочесть.


– Но до сих пор нигде не говорится, как должно произойти такое преобразование.

Леттке листал свой словарь, но, как это часто случалось в тот день, тщетно.

– Может, об этом еще будет сказано, – предположил он.

Становилось все позднее и позднее. В какой-то момент Хелена пошла и сделала им крепкий кофе – настоящий! У Леттке в столе оказалась стеклянная банка с настоящим кофейным порошком; его запас для долгой ночной работы, как он объяснил.

– Но не для того, чтоб вы и его у меня украли, – ехидно заметил он, протягивая ей банку.

Настоящий кофе был непривычным на вкус, но действительно взбадривал.

– Кажется, я нашла, – в какой-то момент выпалила Хелена, когда на улице уже стемнело. Подняла листок со схематическим рисунком. – Здесь описание. Нейтрон попадает в…

– Нейтрон? – Леттке задумался, прежде чем вспомнил, что это такое. – Ах да, элементарная частица. Та, у которой нет заряда.

– Точно. – В ядре практически каждого атома есть нейтроны, за исключением водорода, чье ядро состоит только из одного протона, положительно заряженной элементарной частицы: это Хелена знала еще со школы. – Итак, когда нейтрон попадает в ядро урана, тот распадается на два других, меньших ядра, но вместе они весят меньше, чем изначальное ядро, – и эта недостающая материя освобождается в виде энергии. Вот процесс преобразования, о котором они постоянно говорят.

– Значит, они обстреливают уран нейтронами?

– Нет, всё совсем иначе. – Она протянула ему рисунок через стол. – Кроме энергии и двух новых ядер, высвобождаются еще три нейтрона, и, если они также попадают в ядра урана, весь процесс уже повторяется трижды. После этого уже 27 нейтронов, затем 81, потом 243 и так далее.

Леттке кивнул.

– Понимаю. Как в истории с рисовыми зернами на шахматной доске. Разве что цифры увеличиваются еще быстрее.

– Они называют это chain reaction – цепная реакция. – Хелена посмотрела на изображение, похожее на бесконечно ветвящееся зонтичное соцветие, и произнесла: – Чего я не понимаю, почему вообще до сих пор существует уран. Если преобразование действительно происходит таким образом, то все должно было уже давно преобразоваться, разве нет? Каждое месторождение урана в мире давным-давно взорвалось бы.

Леттке озадаченно посмотрел на нее.

– Чертовски хороший вопрос.

– Кое-что до сих пор так и остается непонятным.

– Значит, продолжаем выяснять, пока не поймем, – заявил Леттке, что, с одной стороны, показалось Хелене довольно бесцеремонным, но, с другой стороны, она все равно не смогла бы сейчас остановиться на полпути и отправиться домой. Ей всю ночь пришлось бы думать об этом.

В какой-то момент Леттке позвонил по телефону, на удивление, связался с кем-то из кухни в такое время и устроил, чтобы им принесли бутерброды и большую бутылку «Фанты». Хелена читала и ела одновременно и была вынуждена признаться себе, что это действо почему-то доставляло ей удовольствие. Несмотря на то, что все являлось абсолютным безумием, в то же время было и захватывающе.

На этот раз именно Леттке нашел ответ на вопрос.

– А что такое изотопы? – внезапно спросил он, когда они уже давно перестали смотреть на часы, а их глаза горели. – Определенные разновидности одного и того же атома, не так ли?

– Да, – ответила Хелена. Чтение освежило в памяти все, что она помнила из уроков физики. – Количество протонов в ядре определяет, что это за атом, но количество нейтронов может варьироваться.

– Ну, значит, теперь я понял. Уран, встречающийся в природе, по большей части состоит из урана-238, а он поглощает нейтроны не распадаясь. Только ядра изотопа урана-235 распадаются так, как показано на вашем изображении.

Хелена прищурилась.

– Ага. В таком случае миллионы лет назад ядра урана-235 распадались до тех пор, пока не осталось достаточного количества нейтронов, чтобы расщепить их еще больше.

– Кстати, именно немецкий физик Отто Ган впервые наблюдал эту реакцию в 1938 году. – Леттке подавил зевок. – Его коллеги из Беркли продолжили этим заниматься. Для бомбы, как они утверждают, нужен уран-235 определенной чистоты и в определенном количестве, его называют critical mass, критической массой. Если будет меньше урана или он недостаточно чист, нейтроны теряются без цепной реакции. Но если есть достаточно чистого урана-235…

Он покачал головой.

– Если они правы, создать такую бомбу вообще-то чертовски легко. Все, что нужно, – две порции, как они называют, докритической массы урана-235. Если их достаточно быстро объединить до сверхкритической массы – предлагается использовать обычные подрывные заряды, – то произойдет БА-БАХ! И они задаются единственным вопросом: действительно ли будет уничтожен только один город, а не существенно больше.

У Хелены по спине пробежала дрожь. Снова момент, когда она не поклялась бы, что все это происходит на самом деле.

– Звучит и правда довольно просто.

– Настоящая проблема, пожалуй, заключается в том, чтобы получить в нужном количестве уран-235 необходимой чистоты, – произнес Леттке, читая. – Здесь они обсуждают различные химические и физические процессы… центрифуги с невероятным числом оборотов… во всяком случае, складывается впечатление, что это довольно трудоемкая часть всего дела.

Леттке положил документ перед собой, сложил руки и сказал:

– Задаюсь вопросом, все ли это правда.

Хелена внимательно посмотрела на него. Неужели и у него возникло чувство, что все это только сон? Нет, он не производил такого впечатления.

– Полагаете из-за того, что это еврейские физики? – спросила она.

Леттке бросил на нее порицающий взгляд.

– Чушь. Вы серьезно считаете, что атомы ведут себя в соответствии с такими категориями? Нет, меня интересует, не является ли все это в действительности просто маневром американцев, дабы навязать нам нечто такое, что перебросило бы все наши производственные мощности на бессмысленный проект. – Он снова поднял бумаги. – Вот, эти процессы, которые они описывают, – растворять уран с помощью дорогих химических веществ, концентрировать его в сверхбыстрых центрифугах и так далее: если мы займемся этим, понадобятся серьезные инвестиции, и еще долгое время будет неизвестно, есть ли в этом действительно толк. Имею в виду, что у американцев тоже есть разведка, и подозреваю, здесь мы столкнулись с чем-то, что должно заставить Германский рейх направить на безнадежный замысел ресурсы, которых потом не хватит в других местах.