Управление
Часть 60 из 102 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Сразу появился. Его фотография на паспорте. Выгодно сфотографирован, явно мастером своего дела. Его персональный гражданский номер. Дата рождения, 3 октября 1907 года. Местожительство: загородная резиденция в Восточной Пруссии. Упоминание родителей, бабушек и дедушек, братьев и сестер. Семейное положение: холост, детей нет. Расовый статус: А.
Но больше там ничего не значилось.
Запросила его банковские данные, но вместо перечня списаний его денежных средств за текущий месяц появилось: «Доступ заблокирован».
Попробовала запросить его номер телефона – тот же результат.
Умопомрачительно.
Она и не знала, что есть люди, чьи данные недоступны.
То есть, конечно, слышала, что нечто подобное произойдет, если попытаться получить доступ к данным самого Адольфа Гитлера. И что за этим последует визит эсэсовцев.
Охваченная неожиданной паникой, она дернула руки вперед, оборвала связь с таблицами телефонов и стерла результат. Весьма тревожно – то, что Лудольф, по-видимому, принадлежал к той же категории людей, что и сам фюрер.
Тревожно также и то, что в некотором смысле это делало его более интересным…
* * *
Наконец обнаружение спрятанных евреев стало проходить настолько упорядоченно, что он смог немного успокоиться и отправиться по следу, на который его невольно натолкнула Цецилия.
Цецилия! Как она теперь поживает? В новостях ничего не появлялось, только то, что Альфреда Шметтенберга видели в опере без сопровождения. Не удивительно, ведь Цецилию передали гестапо, и с тех пор след ее данных затерялся. О ее еврейском любовнике ему было известно только то, что тот пытался бежать на юг через оккупированную Францию, но эсэсовцы поймали его и доставили в концентрационный лагерь Хинцерт – узнать больше не представлялось возможным и никогда не будет возможным.
Да уж. Для них обоих все могло сложиться по-другому, если бы Цецилия вела себя чуть менее глупо. Теперь уже слишком поздно, и во всем она должна винить себя одну.
Оставалась четвертая девушка из его списка, о которой до сих пор ему известно только имя Вера – и вот ему стало известно, что она училась в одном классе с Цецилией Шметтенберг, урожденной Ноллер.
Он уже давно узнал бы больше, если бы таблицы школьной администрации не составлялись так неряшливо. Казалось, что каждая школа разрабатывала свой собственный формат таблицы, называя поля по-своему (вместо «ФамилияИмя» встречались «Фамилия-Имя», «ФАМИЛИЯИМЯ», «Фамилия_Имя» – и это еще самые простые случаи!), так что ему приходилось составлять запросы отдельно для каждой школы.
Что ж, как-никак полезное занятие для тренировки его вновь приобретенных навыков.
В перечне классов гимназии им. Шиллера от 1927 года он наконец-то нашел то, что искал. Цецилия Ноллер окончила гимназию с хорошими оценками, не оставалась на второй год, и все это время в ее классе была только одна Вера: Вера Шнайдер.
Не самое редкое имя, но в таблицах выпускных классов уже указывался и персональный гражданский номер, так что он сразу же отыскал ее в реестре граждан. Там также была размещена фотография для удостоверения личности ребенка и ее первой банковской карты, и эта фотография настолько точно соответствовала воспоминаниям Ойгена Леттке, как будто сделана в тот самый день его позора, когда упомянутая Вера Шнайдер со всей серьезностью требовала выбросить его одежду из чердачного окна, а потом отправить его голым собирать свои вещи на улице. Его, сына героя войны!
Ему достаточно было только подумать об этом моменте, чтобы услышать, как кровь пульсирует в ушах.
Что ж, настанет и ее черед. Она еще как-нибудь за это заплатит.
Вера Шнайдер. Не замужем. Расовый статус «В».
И… с 1937 года проживает в Америке, место жительства неизвестно!
Ойген Леттке невольно вскочил, подбежал к окну, выглянул наружу, прижав руки к внезапно дико пульсирующей груди. Это не могло быть правдой – или? Это просто не могло быть правдой!
Ошибка. Должно быть, это просто ошибка, ошибка данных. Он успокоился, вернулся к компьютеру, закрыл формуляр с данными, который, казалось, издевался над ним. У него есть ее номер телефона, номер ее счета, и ему известно, что можно разузнать, как это сделать, и он может сделать это сам!
Последнее сохраненное списание с ее счета датировано октябрем 1937 года, произведено в ресторане в гамбургском порту. С тех пор на счету оставались всего четыре рейхсмарки, потому что незадолго до последнего списания она обменяла почти все на американские доллары.
А от телефона Вера Шнайдер отказалась за несколько дней до посадки на корабль в Америку.
Ойген Леттке схватил свой блокнот и яростно швырнул его через весь кабинет. Неужели все сговорились против него? Сначала его физические неполадки с Цецилией, теперь эта баба, додумавшаяся сбежать в страну, в которой не было службы связи и регистрации и которая по части использования компьютеров вообще пока еще оставалась развивающейся страной: как он вообще разыщет ее там? Она могла выйти замуж в США, могла быть сегодня «миссис Джон Смит», которую не удастся найти ни одному запросу в мире!
* * *
В один из следующих вечеров Хелена и Артур лежали рядом на кровати, обнаженные, как их создали Бог или эволюция, и снова делали то же, чем занимались уже некоторое время: рассматривали последний презерватив и говорили о том, когда они будут его использовать.
Убежище Артура пахло дровами и сеном, как всегда, и по́том их тел, потому что они уже доставили друг другу удовольствие таким образом, который не мог привести к зачатию.
– Когда-нибудь нам придется им воспользоваться, – заметила Хелена. – Во всяком случае, постоянно рассматривать его – чистое расточительство.
Артур вздохнул:
– Последний раз. Вот что обидно.
– Да, верно, – согласилась Хелена. – Делать это, зная, что это в последний раз…
Она не представляла, где и как раздобыть новые презервативы. Леттке однозначно больше не оставит их в своем ящике – в этом она даже не сомневалась.
– А если мы все-таки попробуем использовать второй раз? – предложил Артур. – Я припрятал несколько предыдущих. Опорожнил, вымыл…
– И речи быть не может, – решительно возразила Хелена. – Слишком рискованно. Поверь дочери медика. Другие уже пробовали и родили замечательных деток. Либо моешь слишком мало, тогда что-то может остаться, либо моешь слишком сильно – ты же видел, что будет потом!
– На этот раз я возьму что-нибудь другое, а не одеревенелую морковь.
– Она не была одеревенелой. Она была круглой и гладкой. А «фроммс» все равно порвался.
Артур снова вздохнул.
– Они, вероятно, специально так делают, чтобы каждый раз нужен был новый.
– Вероятно.
Странно было лежать здесь с Артуром и знать, что она договорилась о встрече с Лудольфом. Хелена ничего не рассказала Артуру – да и зачем, в конце концов, это ведь всего лишь безобидная прогулка в парке на реке Ильм, в воскресный день, когда, наверное, половина Веймара там соберется.
Тем не менее это что-то большее, и тот факт, что ожидаемое окончание ее половых отношений с Артуром совпадало с этим свиданием, казался ей чем-то большим, чем просто совпадением: как будто Лудольф уже приобрел права на нее, и только потому, что сумел превратить ее родителей в своих союзников. Он как бы заставил их пообещать ему свою дочь, и ее собственное одобрение этой договоренности всего лишь формальность, всего лишь вопрос времени. Здесь действовали архаические силы, пробуждались традиции германских первобытных времен, времен – когда женщины были только добычей и имуществом – если вообще все, что об этом рассказывали, правда.
Всё это пронеслось у нее в голове, и тут вдруг у нее возник мощный порыв, наполовину гнев, наполовину паника: безусловное желание хотя бы еще раз сделать то, что она хотела. Хотя бы еще раз дать волю своему желанию, подчиниться чистой похоти без всякой заботы о вчерашнем или завтрашнем дне.
Это произошло само собой, она повернулась к Артуру и позволила своему телу делать то, что ему хотелось. А ее телу хотелось скользить по телу Артура, целовать его, обхватить его сотней рук и почувствовать, как пробуждается его мужское начало.
– Когда-нибудь мы все-таки должны его использовать, – горячо прошептала она ему на ухо. – И кто знает, что будет завтра…
Артур не возражал. И она замлела под ним, позабыв о достоинстве и сдержанности, отдалась ему, словно на самом деле не будет никакого завтра, о котором шептала.
43
Неделя закончилась тем, что Адамек позвал его на совещание в пятницу после обеда, и, к удивлению Леттке, Боденкамп тоже была приглашена. Только они двое и начальник – что еще за новая мода?
Но Леттке, конечно, не подал виду.
По крайней мере, никто не курил.
Наборщице, казалось, самой неловко. Это было заметно по тому, как она сидела на скрипучем старом стуле, сцепив пальцы рук, словно усилием воли хотела раствориться в воздухе.
Адамека, впрочем, как и обычно, абсолютно не беспокоило, как у них идут дела. Он въехал как велогонщик, швырнул на стол папку, до отказа набитую бумагами, и проворчал:
– Как видите, в СС явно не задумываются об экономии бумаги. Они даже пальцем не пошевелят, не написав об этом длинный отчет, не распечатав и не распространив его в энном количестве экземпляров. – Он положил руку на папку. – Здесь отчеты об обысках квартир и арестах в Берлине. Которые, между прочим, оказались чрезвычайно успешными: за исключением двух случаев, СС обнаружили спрятанных евреев, коммунистов или дезертиров по всем адресам, которые мы определили, и нельзя исключать, что эти две неудачи произошли потому, что кто-то предупредил заинтересованных лиц. Этот итоговый отчет пришел по электронной почте вместе с пятью или шестью электронными письмами от самого Гиммлера, который не может прийти в себя от восторга. Н-да, а потом пришло вот это, да еще и курьером. Сначала я подумал, что они сумасшедшие, раз отправили все это мне, но потом я немного почитал и должен признать, что у такого подхода есть свои преимущества.
Леттке взглянул на Боденкамп, чье лицо исказилось, словно в любой момент она готова разразиться слезами. Типичный женский приступ жалости, очевидно. Считает себя виноватой в судьбе обнаруженных евреев.
Существовали же веские причины, почему женщинам поручали заниматься программированием, а мужчин привлекали, когда нужно сделать то, что должно быть сделанным. Надо будет ему при случае донести эту мысль до Адамека.
Тот раскрыл папку, перелистал действительно внушительную стопку бумаг.
– В каждом отчете, среди прочего, подробно описывается то, как выглядело каждое найденное убежище. И в этом отношении люди проявляли прямо-таки удивительное воображение. Агенты СС находили шкафы с двойными задними стенками, пустоты под досками пола, фальшивые книжные полки, да, и даже подвесные системы под кроватями, с помощью которых кто-то мог привязать себя так, чтобы его не было видно, если заглянуть под кровать обычным образом. Причем в такие укрытия люди забирались только в случае обыска. Разумеется, если есть достоверная информация, что в доме проживает больше людей, чем зарегистрировано, то всего лишь вопрос времени, когда лишних найдут.
Он продолжил листать, разделил стопку бумаг.
– Но описаны также некоторые укрытия, которые обнаружены с трудом. Удивительно, во скольких домах можно оборудовать секретные комнаты. Агенты СС выявили расширенные чердаки, скрытые подвалы и хитрые пристройки, конструкции, которые обнаруживают огромные затраты преступной электроэнергии. Все это навело меня на мысль попытаться разыскать спрятанных людей, используя в качестве индикаторов данные о покупке определенных предметов. Например, важную роль в большинстве укрытий играли чердачные лестницы – может, мы выследим еще больше «подводных лодок», просто учитывая покупателей подобных лестниц?
Дрожь пронзила наборщицу программ, когда она порывисто подняла руку.
– Мои родители тоже купили чердачную лестницу, но они никого не скрывают. Смею предположить, что большинство случаев окажутся безобидными. Это означает, что, если вы отправите агентов СС ко всем покупателям чердачных лестниц, наш показатель успеха незамедлительно рухнет.
Леттке уловил, что она хотела сказать, и добавил:
– И тогда энтузиазм рейхсфюрера исчезнет в один миг.
Адамек нетерпеливо кивнул.
– Да, конечно, я и не предполагал поступать настолько незатейливо. Скорее думаю, что возможны комбинации покупок, указывающие на строительство укрытия – например, если кто-то покупает чердачную лестницу, изоляционный материал и походный туалет. Что-то в этом роде. – Он снова сложил отчеты в одну стопку. – Мне важно выследить спрятанных людей, которых невозможно обнаружить по повышенному потреблению калорий. Уверен, что от нас ускользнуло еще множество случаев. Подумайте только о раскладе, когда большая семья принимает кого-то еще, а в ней, возможно, есть несколько плохих едоков, тогда им даже не придется никого ограничивать в питании и среднее потребление калорий останется в пределах нормы. Кроме того, из-за войны во многих районах сейчас нельзя купить столько продуктов, сколько захочешь, а только те, которые еще есть. В некоторых местах уже локально устанавливают норму выдачи: это, конечно, подрывает нашу систему!
Но больше там ничего не значилось.
Запросила его банковские данные, но вместо перечня списаний его денежных средств за текущий месяц появилось: «Доступ заблокирован».
Попробовала запросить его номер телефона – тот же результат.
Умопомрачительно.
Она и не знала, что есть люди, чьи данные недоступны.
То есть, конечно, слышала, что нечто подобное произойдет, если попытаться получить доступ к данным самого Адольфа Гитлера. И что за этим последует визит эсэсовцев.
Охваченная неожиданной паникой, она дернула руки вперед, оборвала связь с таблицами телефонов и стерла результат. Весьма тревожно – то, что Лудольф, по-видимому, принадлежал к той же категории людей, что и сам фюрер.
Тревожно также и то, что в некотором смысле это делало его более интересным…
* * *
Наконец обнаружение спрятанных евреев стало проходить настолько упорядоченно, что он смог немного успокоиться и отправиться по следу, на который его невольно натолкнула Цецилия.
Цецилия! Как она теперь поживает? В новостях ничего не появлялось, только то, что Альфреда Шметтенберга видели в опере без сопровождения. Не удивительно, ведь Цецилию передали гестапо, и с тех пор след ее данных затерялся. О ее еврейском любовнике ему было известно только то, что тот пытался бежать на юг через оккупированную Францию, но эсэсовцы поймали его и доставили в концентрационный лагерь Хинцерт – узнать больше не представлялось возможным и никогда не будет возможным.
Да уж. Для них обоих все могло сложиться по-другому, если бы Цецилия вела себя чуть менее глупо. Теперь уже слишком поздно, и во всем она должна винить себя одну.
Оставалась четвертая девушка из его списка, о которой до сих пор ему известно только имя Вера – и вот ему стало известно, что она училась в одном классе с Цецилией Шметтенберг, урожденной Ноллер.
Он уже давно узнал бы больше, если бы таблицы школьной администрации не составлялись так неряшливо. Казалось, что каждая школа разрабатывала свой собственный формат таблицы, называя поля по-своему (вместо «ФамилияИмя» встречались «Фамилия-Имя», «ФАМИЛИЯИМЯ», «Фамилия_Имя» – и это еще самые простые случаи!), так что ему приходилось составлять запросы отдельно для каждой школы.
Что ж, как-никак полезное занятие для тренировки его вновь приобретенных навыков.
В перечне классов гимназии им. Шиллера от 1927 года он наконец-то нашел то, что искал. Цецилия Ноллер окончила гимназию с хорошими оценками, не оставалась на второй год, и все это время в ее классе была только одна Вера: Вера Шнайдер.
Не самое редкое имя, но в таблицах выпускных классов уже указывался и персональный гражданский номер, так что он сразу же отыскал ее в реестре граждан. Там также была размещена фотография для удостоверения личности ребенка и ее первой банковской карты, и эта фотография настолько точно соответствовала воспоминаниям Ойгена Леттке, как будто сделана в тот самый день его позора, когда упомянутая Вера Шнайдер со всей серьезностью требовала выбросить его одежду из чердачного окна, а потом отправить его голым собирать свои вещи на улице. Его, сына героя войны!
Ему достаточно было только подумать об этом моменте, чтобы услышать, как кровь пульсирует в ушах.
Что ж, настанет и ее черед. Она еще как-нибудь за это заплатит.
Вера Шнайдер. Не замужем. Расовый статус «В».
И… с 1937 года проживает в Америке, место жительства неизвестно!
Ойген Леттке невольно вскочил, подбежал к окну, выглянул наружу, прижав руки к внезапно дико пульсирующей груди. Это не могло быть правдой – или? Это просто не могло быть правдой!
Ошибка. Должно быть, это просто ошибка, ошибка данных. Он успокоился, вернулся к компьютеру, закрыл формуляр с данными, который, казалось, издевался над ним. У него есть ее номер телефона, номер ее счета, и ему известно, что можно разузнать, как это сделать, и он может сделать это сам!
Последнее сохраненное списание с ее счета датировано октябрем 1937 года, произведено в ресторане в гамбургском порту. С тех пор на счету оставались всего четыре рейхсмарки, потому что незадолго до последнего списания она обменяла почти все на американские доллары.
А от телефона Вера Шнайдер отказалась за несколько дней до посадки на корабль в Америку.
Ойген Леттке схватил свой блокнот и яростно швырнул его через весь кабинет. Неужели все сговорились против него? Сначала его физические неполадки с Цецилией, теперь эта баба, додумавшаяся сбежать в страну, в которой не было службы связи и регистрации и которая по части использования компьютеров вообще пока еще оставалась развивающейся страной: как он вообще разыщет ее там? Она могла выйти замуж в США, могла быть сегодня «миссис Джон Смит», которую не удастся найти ни одному запросу в мире!
* * *
В один из следующих вечеров Хелена и Артур лежали рядом на кровати, обнаженные, как их создали Бог или эволюция, и снова делали то же, чем занимались уже некоторое время: рассматривали последний презерватив и говорили о том, когда они будут его использовать.
Убежище Артура пахло дровами и сеном, как всегда, и по́том их тел, потому что они уже доставили друг другу удовольствие таким образом, который не мог привести к зачатию.
– Когда-нибудь нам придется им воспользоваться, – заметила Хелена. – Во всяком случае, постоянно рассматривать его – чистое расточительство.
Артур вздохнул:
– Последний раз. Вот что обидно.
– Да, верно, – согласилась Хелена. – Делать это, зная, что это в последний раз…
Она не представляла, где и как раздобыть новые презервативы. Леттке однозначно больше не оставит их в своем ящике – в этом она даже не сомневалась.
– А если мы все-таки попробуем использовать второй раз? – предложил Артур. – Я припрятал несколько предыдущих. Опорожнил, вымыл…
– И речи быть не может, – решительно возразила Хелена. – Слишком рискованно. Поверь дочери медика. Другие уже пробовали и родили замечательных деток. Либо моешь слишком мало, тогда что-то может остаться, либо моешь слишком сильно – ты же видел, что будет потом!
– На этот раз я возьму что-нибудь другое, а не одеревенелую морковь.
– Она не была одеревенелой. Она была круглой и гладкой. А «фроммс» все равно порвался.
Артур снова вздохнул.
– Они, вероятно, специально так делают, чтобы каждый раз нужен был новый.
– Вероятно.
Странно было лежать здесь с Артуром и знать, что она договорилась о встрече с Лудольфом. Хелена ничего не рассказала Артуру – да и зачем, в конце концов, это ведь всего лишь безобидная прогулка в парке на реке Ильм, в воскресный день, когда, наверное, половина Веймара там соберется.
Тем не менее это что-то большее, и тот факт, что ожидаемое окончание ее половых отношений с Артуром совпадало с этим свиданием, казался ей чем-то большим, чем просто совпадением: как будто Лудольф уже приобрел права на нее, и только потому, что сумел превратить ее родителей в своих союзников. Он как бы заставил их пообещать ему свою дочь, и ее собственное одобрение этой договоренности всего лишь формальность, всего лишь вопрос времени. Здесь действовали архаические силы, пробуждались традиции германских первобытных времен, времен – когда женщины были только добычей и имуществом – если вообще все, что об этом рассказывали, правда.
Всё это пронеслось у нее в голове, и тут вдруг у нее возник мощный порыв, наполовину гнев, наполовину паника: безусловное желание хотя бы еще раз сделать то, что она хотела. Хотя бы еще раз дать волю своему желанию, подчиниться чистой похоти без всякой заботы о вчерашнем или завтрашнем дне.
Это произошло само собой, она повернулась к Артуру и позволила своему телу делать то, что ему хотелось. А ее телу хотелось скользить по телу Артура, целовать его, обхватить его сотней рук и почувствовать, как пробуждается его мужское начало.
– Когда-нибудь мы все-таки должны его использовать, – горячо прошептала она ему на ухо. – И кто знает, что будет завтра…
Артур не возражал. И она замлела под ним, позабыв о достоинстве и сдержанности, отдалась ему, словно на самом деле не будет никакого завтра, о котором шептала.
43
Неделя закончилась тем, что Адамек позвал его на совещание в пятницу после обеда, и, к удивлению Леттке, Боденкамп тоже была приглашена. Только они двое и начальник – что еще за новая мода?
Но Леттке, конечно, не подал виду.
По крайней мере, никто не курил.
Наборщице, казалось, самой неловко. Это было заметно по тому, как она сидела на скрипучем старом стуле, сцепив пальцы рук, словно усилием воли хотела раствориться в воздухе.
Адамека, впрочем, как и обычно, абсолютно не беспокоило, как у них идут дела. Он въехал как велогонщик, швырнул на стол папку, до отказа набитую бумагами, и проворчал:
– Как видите, в СС явно не задумываются об экономии бумаги. Они даже пальцем не пошевелят, не написав об этом длинный отчет, не распечатав и не распространив его в энном количестве экземпляров. – Он положил руку на папку. – Здесь отчеты об обысках квартир и арестах в Берлине. Которые, между прочим, оказались чрезвычайно успешными: за исключением двух случаев, СС обнаружили спрятанных евреев, коммунистов или дезертиров по всем адресам, которые мы определили, и нельзя исключать, что эти две неудачи произошли потому, что кто-то предупредил заинтересованных лиц. Этот итоговый отчет пришел по электронной почте вместе с пятью или шестью электронными письмами от самого Гиммлера, который не может прийти в себя от восторга. Н-да, а потом пришло вот это, да еще и курьером. Сначала я подумал, что они сумасшедшие, раз отправили все это мне, но потом я немного почитал и должен признать, что у такого подхода есть свои преимущества.
Леттке взглянул на Боденкамп, чье лицо исказилось, словно в любой момент она готова разразиться слезами. Типичный женский приступ жалости, очевидно. Считает себя виноватой в судьбе обнаруженных евреев.
Существовали же веские причины, почему женщинам поручали заниматься программированием, а мужчин привлекали, когда нужно сделать то, что должно быть сделанным. Надо будет ему при случае донести эту мысль до Адамека.
Тот раскрыл папку, перелистал действительно внушительную стопку бумаг.
– В каждом отчете, среди прочего, подробно описывается то, как выглядело каждое найденное убежище. И в этом отношении люди проявляли прямо-таки удивительное воображение. Агенты СС находили шкафы с двойными задними стенками, пустоты под досками пола, фальшивые книжные полки, да, и даже подвесные системы под кроватями, с помощью которых кто-то мог привязать себя так, чтобы его не было видно, если заглянуть под кровать обычным образом. Причем в такие укрытия люди забирались только в случае обыска. Разумеется, если есть достоверная информация, что в доме проживает больше людей, чем зарегистрировано, то всего лишь вопрос времени, когда лишних найдут.
Он продолжил листать, разделил стопку бумаг.
– Но описаны также некоторые укрытия, которые обнаружены с трудом. Удивительно, во скольких домах можно оборудовать секретные комнаты. Агенты СС выявили расширенные чердаки, скрытые подвалы и хитрые пристройки, конструкции, которые обнаруживают огромные затраты преступной электроэнергии. Все это навело меня на мысль попытаться разыскать спрятанных людей, используя в качестве индикаторов данные о покупке определенных предметов. Например, важную роль в большинстве укрытий играли чердачные лестницы – может, мы выследим еще больше «подводных лодок», просто учитывая покупателей подобных лестниц?
Дрожь пронзила наборщицу программ, когда она порывисто подняла руку.
– Мои родители тоже купили чердачную лестницу, но они никого не скрывают. Смею предположить, что большинство случаев окажутся безобидными. Это означает, что, если вы отправите агентов СС ко всем покупателям чердачных лестниц, наш показатель успеха незамедлительно рухнет.
Леттке уловил, что она хотела сказать, и добавил:
– И тогда энтузиазм рейхсфюрера исчезнет в один миг.
Адамек нетерпеливо кивнул.
– Да, конечно, я и не предполагал поступать настолько незатейливо. Скорее думаю, что возможны комбинации покупок, указывающие на строительство укрытия – например, если кто-то покупает чердачную лестницу, изоляционный материал и походный туалет. Что-то в этом роде. – Он снова сложил отчеты в одну стопку. – Мне важно выследить спрятанных людей, которых невозможно обнаружить по повышенному потреблению калорий. Уверен, что от нас ускользнуло еще множество случаев. Подумайте только о раскладе, когда большая семья принимает кого-то еще, а в ней, возможно, есть несколько плохих едоков, тогда им даже не придется никого ограничивать в питании и среднее потребление калорий останется в пределах нормы. Кроме того, из-за войны во многих районах сейчас нельзя купить столько продуктов, сколько захочешь, а только те, которые еще есть. В некоторых местах уже локально устанавливают норму выдачи: это, конечно, подрывает нашу систему!