Унтер Лёшка

Каково же было их удивление, когда они увидели первым на утреннем построении фигуру в мушкетёрском камзоле.

На третий день занятий Куницын разрешил стрельбу со штуцера и, разглядывая пробоины в мишени, пробитые с пятиста и даже более шагов, неопределённо так хмыкнул:

– Неплохо, неплохо, только так ведь стрелять каждый хороший штуцерник умеет, а ты же, как я понял, хочешь у нас самым лучшим быть?

– Так точно, ваше благородие, – твёрдо глядя в глаза офицеру, ответил Лёшка. – Лучшим…

– Ну тогда тебе нужно освоить стрельбу и по движущейся мишени, – и Куницын кивнул на сидящих в теньке егерей. – Ну что, охотнички, поможем сержанту?

– Как это, по движущейся? – с удивлением протянул Лёшка, представив на месте этого природного стрельбища тактический полигон войск специального назначения или тот же охотничий тир с мишенью «бегущий кабан» ну или «олень».

Всё оказалось гораздо проще и прозаичнее. На этом поле уже давно была выкопана глубокая и длинная траншея, длиною шагов двадцать, и теперь Лёшка ловил в прицел скользящую над ней мишень, а самый молодой из егерей нёсся по ней, держа над собою палку с тряпичным шаром.

Результаты у Лёшки тут же ухудшились.

– А как ты хотел? – усмехнулся подпоручик. – Думаешь, враг тебя ждать будет, пока ты в нём дыру сделаешь? Он ведь тоже не дурак и бегать умеет. Ты учитывай, как твоя цель движется, упреждай её, угадывай всё наперёд.

Прямо как на огневой подготовке в родном Рязанском десантном учил его сейчас новый командир.

Егеря в траншее менялись через каждые четыре-пять выстрелов, так что мишень неслась и прыгала всегда резво.

– Завтра пистоли с собой захвати и ножички, про которые там Кузьме давеча рассказывал. Посмотрим, что нам интересного покажешь.

«Блин, и так ведь загружен под завязку, – подумал Лёшка, – ещё пистоли с собой волочь, а это с метательными ножами лишних три килограмма или, как здесь говорят, семь с половиной фунтов весу». Но делать было нечего, нужно было самому меньше болтать перед егерями и хвастаться.

Лёшка привёз с собой из поместья два кованых метательных ножа с прекрасным балансам, помещаемых в аккуратные ножны на ремень. И под восторженный шёпот солдат демонстрировал теперь свои навыки метания на большом карагаче.

– Разрешите, господин сержант? – попросил его молодой солдатик Кузька и, покрутив в руке, один за другим метнул их с десяти метров в то же дерево. Результат у него был нулевой.

– Ты янычару шишку на лбу набил, Кузька! – смеялись егеря. – А другому вон вообще фонарь под глаз подвесил, будут теперь видеть, когда ночью под куст пойдут, – и по лесной опушке разнёсся хохот полсотни мужских глоток.

– А у нас в деревне каждый мог топор за двадцать шагов в берёзу засадить, – спокойно так высказался один из самых пожилых егерей, Карпыч. И все разом как-то стихли. – А батюшка, царствие небесное рабу Божьему Карпу, всегда с собой кованый нож за сапогом носил. Рассказывал, что если б не он, так придушили бы его в тайге каторжане, они, беглые, как раз мимо его охотничьей заимки пробирались. Так что нож – это добрая вещь, завсегда может сгодиться, ежели, к примеру, твоя фузея вдруг разряжена.

– Да прекрати ты, Карпыч! – оборвал дядьку Куницын. – Нечего молодым мозги дурью забивать, пусть вон они лучше точной стрельбой врага бьют на расстоянии, на то вы и егеря, чтобы не подпустить его до себя. Вот из пистолей давайте лучше позанимаемся, пойдемте к мишеням! – и все направились вслед за командиром.

– Эх, молодо-зелено, – с кряхтеньем встал на ноги Карпыч. – Всегда может случиться так, что расстояния того и не будет вовсе и времени на зарядку ружья тоже нет. Добрый тот навык у вас, господин старший сержант, годный он для нашей егерской службы. Не забрасывайте вы его, – и он пошёл вслед за всеми.





Глава 12. Кагул




20 июля сразу же после ужина по всему огромному русскому полевому лагерю вдруг пошла суета и шевеление.

– Ротного командира в штаб полка – немедленно! – выкрикнул пробегающий вестовой и понёсся сломя голову дальше.

– Ну вот и всё, кончилось наше здесь сидение, Лёшка, помяни моё слово, большая драка близко! – Сенцов кивнул на убегающего вестового и поправил на перевязи шпагу. – Давай собираться, а то потом после построения дадут десять минут на сборы и сразу же в колонну маршем – ать-два, ать-два.

Через час выстроенные по-батальонно войска слушали приказ своего командующего графа Петра Александровича Румянцева.

– Братцы! Турки, переправившись огромной армией через Дунай, соединились здесь со своей левобережной армией и расположились у озера Кагул. Перед ними в авангарде стоят две наших дивизии – князя Репнина и генерала Баура. Из-за Прута к нам идёт большой обоз, коему угрожает огромное татарское войско. Настало время для решительных действий. Если мы не поспешим сей же час, то османы раздавят всей своей массой наш авангард, а потом уже набросятся и на нас, татары же вырежут весь обоз и ударят с тыла. Слушай мой боевой приказ! – и многотысячный строй всей русской армии замер, вслушиваясь в каждое слово своего командующего.

Генерал-майор Глебов со своей дивизией из восьми полков кавалерии и четырёх гренадёрских батальонов отряжается для встречи и защиты обоза. Остальное войско ускоренным маршем, оставив здесь всё наше имущество, идёт сейчас же на соединение с нашим авангардом. Затем мы строимся в каре и бьём с хода османов. Выступаем в ночь, немедленно! Командирам развести людей по колоннам. С Богом, братцы, не оставим наших товарищей одних, выбьем турка за Дунай! Мы победим! Слава матушке-императрице Екатерине Алексеевне!

– Слава! Слава! Слава! – ревели дружно тридцать тысяч глоток.

В ночь с 20 на 21 июля русские войска, разделившись с дивизией Глебова, двинулись ускоренным маршем к Кагулу. Великий визирь никак не ожидал решительных действий от русских. Только три дня назад крымский хан прислал ему нескольких русских пленных, а также заверения в том, что армия Румянцева испытывает острый недостаток в продовольствии. Хан Каплан Гирей убедил Халил-паше, что к текущему моменту сложилось наиболее подходящее время для атаки, и сам пообещал ударить в тыл русским, в то время как великий визирь с основным войском атакует их с фронта. Показания пленных о сравнительно малочисленной армии Румянцева и о недостатке продовольствия и боевого припаса уверили турок в неизбежности поражения противника. Великий визирь разделил своё войско на три части, поручив командование двух частей Мустафе-паше и Абазу-паше, а на себя взял командование всем центром войска. В отряде каждого из военачальников было по десять полевых орудий большого калибра, плюс более сотни их находилось при ретраншементе – защитном сооружении из окопов и земляных валов, и ещё несколько десятков было в лагере.

В качестве поощрения за победу над русскими визирь пожаловал каждому из пашей по богатой шубе, а всему воинству была обещана большая награда и очень скорый почётный мир. Султанские воины и их командиры поклялись не отступать до тех пор, пока не разобьют наголову всю русскую армию, а для будущих пленных русских было приготовлено множество железных цепей.

Всего этого Лёшка не знал и шёл в колонне своего Апшеронского полка по ночной дороге на юг. Мимо них проносились драгунские и гусарские эскадроны, шли рысью казачьи сотни и скакали вестовые от высоких чинов. То и дело слышалось: быстрее, быстрее, шире шаг! Непросто было делать быстрые переходы солдату XVIII века. В своём неудобном мундире и в башмаках, при тяжеленой фузее да с патронной сумкой через левое плечо и с ранцем из телячьей кожи за спиной, солдаты шли на пределе своих сил. Но все уже прониклись, что бой теперь неизбежен и, чтобы ударить хорошо, нужно поддержать стоящих впереди товарищей и наскочить всем вместе на турку первыми.

– Господи, помилуй! «Отче наш, еже еси на небеси, да светится имя твоё, да придёт царствие твое, да будет воля твоя яко на небеси и на земли…» – отовсюду в колоннах слышались слова молитвы. Люди готовились выйти на смертный бой.

– Ох, опять будем у турки на штыках победу вырывать, помяни моё слово, Тимоха, ты-то свой остро ли наточил? – тормошил своего артельного товарища Архип.

– Да он у меня завсегда наточен, Архипка, ты же сам про то знаешь. Ну и так, конечно, брусочком подправил я его перед выходом, – отвечал дружку зеленоглазый здоровяк. – Да не суетись ты, паря, главное, всем дружно стоять. Когда мы стеной идём, тогда ведь нам никакие янычары не страшны. У них ведь на ружьях штыка нет, а ятаганам до нас не больно-то и дотянешься. Пробьё-ёмся!

Мимо роты в голову колонны пробежали егеря Куницына.


О-о! – заговорили в ротной колонне. – Охотнички наши вперёд побежали, видать, скоро уже, подходим, небось!

На рассвете русские войска перешли Троянов вал.

Румянцев разделил свои войска на пять дивизионных каре. Среднее, сильнейшее, состояло под командою у генерала Олица. По правую его руку шли каре генералов Племянникова и Баура, а по левую – графа Брюса и князя Репнина. Небольшое количество кавалерии, оставшейся при армии, было поставлено в интервалах между каре. В пехотных порядках и между ними орудийная прислуга выкатывала полковую и полевую артиллерию. Апшеронский полк Егорова находился в каре графа Брюса, в задачу которого входила атака правого крыла турок.

Оторопевшие от неожиданности и изумлённые столь неожиданной отвагой противника турки и татары сначала пришли в крайнее смятение, но, усмотрев ничтожность русских сил, общим числом не превышающих двадцати тысяч против их ста пятидесятитысячного войска, быстро оправились и решили задавить их своим множеством.



– Ать, ать, ать-два, левой, ать, ать, ать-два, левой, твёрже шаг, орлы, сейчас турку штыком колоть будете, веселее вперёд глядеть! – командовал Колюбякин, ведя свой полк в бой.

Апшеронцы скалились в злых улыбках – было страшно и весело вот так вот маршировать на виду у неприятеля.

От турецкого лагеря в клубах пыли неслись на русские порядки сипахи – турецкая служилая кавалерия. Казалось, что навалятся они сейчас всей кучей и сметут, втопчут всех этих дерзких славян в землю.

– Артиллерия, огонь по готовности! Каре, стой! Целься, огонь побатальонно! – раздалась команда дивизионного командира.

Бабах, бабах, бабах! – раздались залпы полковых и полевых пушек, выкаченных на прямую наводку. В наступающую массу конницы с визгом и истошным воем ударила картечь, сметая в кровавую кашу целые десятки наступающих, разрывая и заваливая на землю тела всадников и их лошадей.

– Залпо-ом, пли! – проорал командир батальона премьер-майор Уваров, и первые четыре шеренги, две с колена, две других стоя разрядили свои фузеи в плотную стену из пыли и всадников прямо перед собой.

– Сменные шеренги – вперёд, готовься!

Разрядившие ружья остались на месте, занятые зарядкой оружия, а перед ними вышли следующие четыре шеренги стрелков.

Алексей стоял в пятой шеренге каре, и теперь его позиция была в первой шеренге, стреляющей «с колена».

Андреналин играл в крови, дыхание участилось, в висках тукало, а сердце быстрее билось в груди, тело юноши лихорадило от чувства опасности и какого-то дикого восторга. При этом мозг продолжал совершенно хладнокровно работать, оценивая всё происходящее вокруг.

На них снова накатывала, только что отхлынувшая волна конницы.

– Залпо-ом, пли! – раздалась откуда-то сзади команда.

Бабах! Бабах! Бабах! Бабах! – раздались громовые ружейные залпы. Лёшка чуть выждал и нажал на спуск, надёжно сбивая с лошади свою первую жертву, уцелевшую от круглых фузейных пуль.

– Сменные шеренги – вперёд, готовься! – и опять вперёд выступили четыре шеренги стрелков с их заряженными фузеями.

Зарядка штуцера была делом долгим и хлопотным, поэтому он переместился ближе к центру каре, чтобы только не мешать стрелкам из гладкоствольного оружия. А из передовых линий слышалось – Бабах! Бабах! Бабах! Бабах!

Два из пяти русских каре под командованием генералов Брюсса и Репнина стали напоминать острова в бушующем море неприятельской кавалерии. Лезть напропалую сипахи (турецкая служилая кавалерия) уже не думали, и, окружив эти два крайних русских каре, конники теперь пытались найти здесь самое слабое место. Всё это сильно сковывало движение и не давало выполнить основную задачу дивизии – прорваться через полевые оборонительные сооружения и занять вражеский лагерь.

– Все ротные охотники и егеря – вперёд! – отдал распоряжение генерал Брюс, и из общего строя высыпали сотни самых подготовленных стрелков. В каждой роте был такой десяток, и, смешавшись в рассыпном строю с егерями, они начали вести злой и беспокоящий огонь.

Лёшка волею судьбы оказался на правом фланге каре и, выскочив по команде, как-то само собой прибился к знакомой егерской паре Карпыча и Кузьки. А к нему сзади прибились двое охотников из его полуроты – Тимофей с Архипом.

– Старшой! Охфицеров ихних бей! У них на колпаках и чалмах хвосты самые пышные да яркие и халаты шёлковые в узорах, – крикнул ему Карпыч и, присев на колени, начал выбирать свою цель. Бах! – бухнула его фузея, неся кому-то смерть или увечье.

Лёшка с ходу опустился на одно колено и взял свой штуцер наизготовку. Чуть в отдалении, шагах в трехстах или чуть больше, всадник на красивой гнедой лошади, в ярком халате и с длинной гривой из крашеного конского волоса на чалме, потрясал перед конниками булавой и что-то им там грозно орал, махая в сторону русских.

«Булава – признак власти у тюркских народов, как минимум командир эскадрона, если по-нашему», – подумал Лёшка и, поймав мушку ствола в разрезе целика, плавно выжал спусковой крючок. Бах! И тяжёлая 15-миллиметровая штуцерная пуля выбила всадника из седла. Бах! Бах! Бах! – раздались выстрелы фузей Кузьки, Тимофея и Захара.

– По очереди бейте, вон как эти егеря прикрывают друг друга! – крикнул своим охотникам Лёшка, и те согласно закивали головами, принимая приказ.



«Достаю из патронной сумки бумажный патрон. Зубами откусываю его кончик и насыпаю малое количество пороха в эту нишу на этой полке, теперь закрываю полку крышкой, – сам для себя проговаривал Алексей, не забывая при этом оглядывать всё вокруг. Не дай бог, в бою «зевнёшь» – без башки «на раз» сам останешься! Эту науку он зарубил себе на носу ещё в той жизни, на своих первых лейтенантских выходах в Кавказских горах. – …курок устанавливаю на полувзвод до щелчка. Есть щелчок! Засыпаю весь оставшийся в патроне порох в ствол через дульный срез, и потом начинаем самую муторную часть зарядки – проталкивание пули внутрь ствола. Кусочки кожаного пластыря крест-накрест на срез ствола, молоточком легонько: раз, два – осаждаю пулю в ствол. А теперь по шомполу молоточком, продвигаем её до заряда. Всё, теперь пуля на месте».

Обстановка на поле боя начала снова меняться. Наконец-то сбившись в боевую формацию, сипахи и поддерживающие их татары, визжа и горланя, подстегнули своих лошадей и кинулись на стрелковую цепь русских.

«Пора уносить ноги, иначе нас всех тут вырежут!» – подумал Лёшка, дозаряжая штуцер.

Ему оставалось только взвести курок на боевой взвод, прицелиться и сделать выстрел. Шагах в двухстах какой-то незнакомый офицер отступал самым последним, прикрывая своих солдат. Вот он развернулся и побежал за ними вдогонку, а на него уже налетал какой-то вырвавшийся вперёд оголтелый всадник со сверкающей в лучах жаркого солнца саблей в руке.

«Жалко мужика, отчаянный офицерик», – подумал Лёшка и выбрал свободный ход спускового крючка. Бах! Пуля аж развернула турка, и он, вылетев из седла, потащился за конём, оставаясь одной ногой в стремени.

Офицерик, отпрянув резко в сторону, огляделся и, продолжая бежать, махнул Лёшке рукой.

– Ходу, ходу! Быстрее! – проорал команду своим охотникам Алексей. Нужно было срочно уходить под защиту каре.

Карпыч никак не успевал за мушкетёрами, оттаскивая своего напарника на плечах. А у того из бедра торчала стрела – подарок от татар, продолжавших до сих пор воевать с луками.

«А-а-а, всё равно я уже умер!» – с какой-то веселой сумасшедшинкой подумал Лёшка и подхватил Кузьку под руку. Вдвоём-то оно у них всё быстрее будет! Их бы наверняка порубили или же затоптали копытами конницы. Но в голове у Лёшки как будто бы что-то щёлкнуло, он мельком взглянул перед собой, где уже в пятидесяти шагах блестела стена штыков, и заорал истошно: – Ло-ожи-и-ись!