Умри ради меня

– Ну-у… да. Пожалуй, не главный.

– И ты же не садистка. Наблюдать, как человек страдает, – это тебя не заводит.

– Не особо. – Ее рука скользит вниз по моей спине. – То есть, если речь, конечно, не о тебе.

– Очень смешно. И прекрати рыскать по моей заднице.

– Я люблю твою задницу.

– Легко говорить, когда у тебя тело, как у куницы на стероидах. Но рассказывай дальше. Что тебя так заводит в убийстве?

– А тебя?

– В смысле?

– В смысле, не будь такой сукой, детка, ведь ты – тоже убийца. Уже двукратная.

– Ну ладно, да, хорошо, но в обоих случаях…

– Что?

– Ты сама прекрасно знаешь. У меня не было выбора.

– А у меня что, был? Ты правда думаешь, будто я могла сказать: мол, извини, Константин, но мне сейчас не до твоего заказа. На утро я записалась к парикмахеру в «Карите», потом у меня обед в «Арпеж», а ближе к вечеру я планировала хакнуть почту Евы Поластри и помастурбировать, приговаривая коробочку глазированных каштанов от «Фошон».

– И что, у тебя это получалось?

– В смысле? Сожрать коробку каштанов в один присест?

– Нет, мастурбировать на мою почту.

– Я пыталась. Но там же не было ничего интересного. Ни сексуальных писем. Ни селфи нагишом.

– Зачем мне сниматься голой?

– Ясное дело – затем, чтобы я нашла. Не стану же я теребить себя пальцами на твои банковские выписки. Но давай вернемся к тебе, pupsik. Ты – очень много кто. Ты – бывшая шпионка (хотя, сказать по правде, не из великих). Ты – бывшая жена мудака Нико. Ты – моя теперешняя девушка.

– Теперешняя?

– Да. В смысле, в настоящий момент.

– Мне известно значение этого слова. Я владею английским. Это просто несколько… А ты не могла просто сказать «ты моя девушка»?

Она покусывает мою щеку.

– Нужно же тебя подразнить. Итак. Ты умная, слегка ботанистая, немного нищебродка. Ты трусиха, но, как ни странно, очень смелая. Ты сексуальна и прелестна в постели, и ты ужасно, просто ужасно готовишь.

– Ты откуда знаешь?

– Заглядывала к тебе в холодильник. Там сплошная трагедия.

– Что-нибудь еще?

– Да, чувство моды у тебя – на нуле.

– Благодарю.

– Я к чему? Если с тебя все это убрать, снять слой за слоем, то внутри все равно останешься ты. Подо всем этим живет Ева. И тебе об этом известно, ты точно знаешь, кто ты есть. А у меня такого нет. Если я уберу с себя все, что сделала, уберу все личности, которыми я была или которыми притворялась, все эти слои, то под ними не окажется ничего. Никакой Вилланель, никакой Оксаны, вообще никакого «я», а лишь… – Она на миг замолкает. – Ты смотрела фильм «Человек-невидимка»? Его самого ты не видишь, а видишь только результаты его воздействия на предметы и окружающих людей. Я так себя и ощущаю. О существовании некоего «я», некоей «Оксаны» я знаю исключительно благодаря следу, который она оставляет. Я вижу ужас в глазах людей, и он говорит мне, что она существует – что я существую. Константин прекрасно это понимал. Он знал, как оно мне нужно – это эхо, рождающееся в мире от моего присутствия.

– И тогда ты ощущала себя всесильной?

– Я ощущала себя живой. Эти убийства по заказу Константина – они все были прекрасны. Идеально спланированы и идеально реализованы. Да что там – настоящие произведения, б…, искусства.

– И ты хочешь еще раз ширнуться этим наркотиком, а потом завязать? Прощальный приход? Последний и незабвенный?

– Может, и так.

– Но разве ты не видишь? Если тебе это необходимо, чтобы чувствовать себя живой, то завязать ты не сможешь. Потом будет еще одно убийство, потом еще одно, потом еще и еще. Пока кто-нибудь не пришьет тебя саму.

– Я завяжу, поверь.

– Почему ты так уверена?


– Потому что убийства для «Двенадцати» – не единственное, что делает меня живой. С некоторых пор.

– А что еще?

– Ты, pupsik. Это ты. Ты смотришь на меня с такой нежностью, с такой любовью. Впервые с самого детства, с моей поездки в Кунгурские пещеры, я чувствую, что меня видят. А значит, под этим всем дерьмом кто-то есть. Настоящая Оксана. Настоящая я.

– Но одной моей любви, по-видимому, недостаточно, раз ты хочешь совершить последнее убийство.

Она пожимает плечами.

– Если это и впрямь какой-то реально крутой гнусный говнюк, мне не хочется, чтобы эта работа ушла к кому-то еще.

– А вдруг он вовсе не гнусный? Вдруг это вообще женщина?

– Ни разу не убивала женщину.

– Весьма по-сестрински с твоей стороны.

– Я не сказала, что никогда не убью, я сказала, что не убивала.

– Истина в том, что у нас в любом случае нет выбора. Когда наступит час, нас доставят на огневые позиции, и нам придется либо убить, либо быть убитыми. Если я попытаюсь передать Тихомирову сообщение, у нас хотя бы появится шанс.

– А что ты ему скажешь? У нас нет никакой полезной информации. Кого, где, когда, за что – нам ничего не известно.

– Ты права, это так. Мы знаем лишь дистанцию. А это не слишком информативно.

– Как думаешь, Стиляга с Имбирем в курсе, кто цель?

– Им это ни к чему, так что нет, думаю, не в курсе. Они просто старые армейские кореша Антона. Я, кстати, сомневаюсь, что и ему было что-нибудь известно.

– А ведь это уже скоро.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что я знаю, как работают «Двенадцать». Все выстроено так, чтобы ты не шатался без дела. Время на подготовку дают, но не очень много, поскольку чем дольше исполнитель ждет, тем выше риск, что возникнут проблемы с безопасностью. Полагаю, это должно произойти где-то в течение пары дней после того, как мы отсюда улетим.

– Значит, времени терять нельзя.

– Да, pupsik, нельзя. Поэтому кончай трепаться и иди ко мне.





Глава 10




Вертолет прилетает за нами в полдень. На борту – двое полувоенного вида парней с пистолетами на поясе. Они спрыгивают с вертолета, бегло кивают Стиляге и Имбирю, прочесывают всю платформу и потом конвоируют нас на борт «Суперпумы». Когда мы, разворачиваясь, поднимаемся в воздух, мною вдруг овладевает тревога – а вдруг неспокойное море вынесет сейчас на поверхность труп Антона с раскинутыми в стороны руками, и я пристально вглядываюсь вниз. Но там ничего нет, никаких улик – лишь уменьшающиеся фигурки Стиляги и Имбиря на платформе да серые морские просторы.

В Остенде наши конвоиры не спускают с нас глаз и в ускоренном порядке проводят через проверку безопасности и паспортный контроль к взлетной полосе, где заправляется ожидающий нас «Лирджет». На взлете я беру Оксану за руку, сжимаю ее и еще долго потом не отпускаю. Как я и предполагала, мы направляемся в Москву. Гул двигателя еле заметен, но мне не до разговоров – я вся на нервах.

Перед лицом опасности мы с Оксаной – полные противоположности. Я просчитываю возможные последствия, и они ввергают меня в ужас, а Оксана реагирует на нависшую угрозу легко – со стороны практически незаметно. Пока ее тело готовится к действию, разум сохраняет полное спокойствие. Скорее всего, то же самое можно сказать и о Чарли, которые сидят, откинувшись на своем месте, жуют резинку, которую каким-то образом добыли у наших конвоиров, и старательно нас игнорируют.

– Ты в порядке? – спрашивает Оксана.

Я киваю. Столько всего нужно сказать, но я не могу.

– Ты рада, что уехала со мной из Англии?

Я касаюсь пальцем ее щеки.

– Разве у меня был выбор?

– Я знаю, что для тебя лучше, pchelka. Ты только верь мне, хорошо? Я в курсе, что была эта история с Чарли, но все равно, правда, верь мне.

– Теперь я начинаю беспокоиться. Тебе известно что-то, чего не знаю я?

– Ничего. Я просто говорю. Как бы дело ни обернулось.

– Блин, Оксана! Колись.

– Ничего такого я не знаю. Просто говорю. Верь мне. Верь в нас.