Умри ради меня

Завершать реплику необязательно. Мы все прекрасно понимаем, что это значит. Мы полностью в расчете. И теперь – пора уезжать, пока наше присутствие не начало создавать ей проблемы.

– Паспорта, – говорит она, вручая Оксане конверт.

– Спасибо. Я никогда не забуду, как ты нам помогла.

Даша бросает мне свою обычную острую, мимолетную улыбку.

– Извини за то, что подвесила тебя. Наверное, было не очень уютно.

– А я заехала тебе в нос.

– Да, было дело.

Вернувшись в нашу комнату, мы с Оксаной пакуем рюкзаки и проверяем паспорта. Они новенькие, а мы теперь – Мария Богомолова и Галина Тагаева. Я – Галина.

Сборы не занимают много времени. Мы решили поездом добраться до Сочи, там снять недорогую гостиницу и обдумать дальнейшие планы. Мне грустно прощаться с Крис. За это время мы успели подружиться. Я оставляю ей синее бархатное пальто из Михайловского театра. Крис трогательно взволнована – ведь я знаю, что оно сразу приглянулось ей в том секонд-хенде. Она тут же надевает его, застенчиво позируя.

Даша провожает нас до дверей подъезда. Я не знаю правил здешнего протокола и просто жму ей руку, а с Оксаной они обмениваются быстрыми объятиями. Крис, которая в бархатном пальто выглядит, как эпизодический персонаж из «Анны Карениной», хочет проводить нас до метро. Снега с утра не было, Крис на миг останавливается – ветер сдувает ей на лицо выбившуюся прядь волос, она поднимает руку, чтобы убрать ее, но тут раздается негромкий хлопок. Девушка приподнимается в воздухе и влетает в открытые двери подъезда, словно гонимый ветром листок, и падает на бок между Дашей и мной.

– В дом! – командует Оксана, рывком затаскивая меня в подъезд. – Даша, шевелись! – Но Даша на коленях смотрит, не отрываясь, в удивленные глаза Крис, на ее подергивающееся тело. Пятясь назад к лестнице, я вижу под левым плечом Крис отверстие величиной с кулак и месиво из крови, костей и бархата.

– Даша, – произношу я дрожащим голосом.

Но она все равно не двигается. Потом просовывает руку под колени своей любимой, другую руку кладет под плечи и поднимает ее, словно спящего ребенка, из расползающейся лужи крови.

– Наверх! – приказывает Оксана, ее взгляд пустой, как у змеи, в руке «зиг».

Когда Даша уходит, унося Крис, мы хватаем свои рюкзаки и бежим к другому выходу из дома. Через тяжелые застекленные двери мы видим заснеженную парковку и мусорные баки. Оксана окидывает этот пейзаж быстрым, внимательным взглядом, и тащит меня туда, откуда мы только что пришли.

– Там они нас накроют, – говорит она. – Надо вернуться в квартиру. Нужна черная лестница.

– Кто «они»? – спрашиваю я Оксану, но она просто смотрит на меня. Мы обе знаем, кто такие эти «они».

«Двенадцать» нас вычислили.





Мы вбегаем в квартиру. Даша отнесла тело Крис в спальню. С каменным лицом она деловито дает распоряжения по телефону, вызывает своих бойцов, живущих в этом же доме. Оксана тем временем сидит на корточках под окном и в бинокль изучает улицу. Я занимаюсь проверкой и перепроверкой своего «глока», чтобы не путаться под ногами. От шока я слегка не в себе. Из головы не идет бархатное пальто, которое последние две недели я носила через день и которое я подарила Крис.

– Трое в черном «Мерседесе», – произносит Оксана через пару минут. – Я почти уверена, что они… Да, все вооружены. Выходят из машины. Сейчас идут к дому.

Не успевает она договорить, как раздается настойчивый тройной звонок в дверь. Это три boyevika с автоматами и запасными магазинами. Даша с тяжелым «макаровым» в руке быстро впускает их и отдает серию отрывистых приказов. Двое выходят из квартиры, занимая позиции на лестнице и лестничной площадке, а третий строит в прихожей баррикаду из перевернутых столов и тяжелой мебели. Оксана тем временем гасит всюду свет и задергивает шторы. В перестрелке темнота на руку тем, кто знаком с обстановкой.

– Им нужна я, – говорю я Даше, и у меня в этот момент пропадают на этот счет все сомнения. – Они стреляли в Крис, потому что она была в моем пальто. Давайте я выйду к ним. Прошу, не надо больше рисковать ничьими жизнями.

Даша растерянно хмурится.

– Иди в мою спальню, – говорит она. – И запрись.

– Делай, что она говорит, – вторит ей Оксана, и я подчиняюсь. У меня ощущение, будто я бреду во сне и я больше не командир собственным ногам.

Глаза Крис не закрыты. Кошмарная сквозная рана мне не видна. Единственный видимый след убившего ее выстрела – аккуратное отверстие в синем бархатном пальто над сердцем.

Глядя на нее, окруженную сказочными плакатами и единорогами, я начинаю плакать. Я чувствую себя такой пропащей, такой бесполезной, такой виноватой. Я понимаю, что Оксана, Даша и бойцы знают свое дело, и что я бы им только мешала, но это ощущение бессилия – оно ужасно, особенно при том, что именно я ответственна за смерть Крис. Да и потом – Даша. Я не питаю к ней теплых чувств, но мы с Оксаной не принесли в ее жизнь ничего, кроме хаоса, и навлекли месть «Двенадцати». А сейчас Даша рискует жизнью, чтобы защитить нас.

Я еле слышу, как где-то там внизу что-то раскалывается, – это штурмующие подъезд высаживают дверь. Затем следуют единичные хлопки – поначалу отдаленные, но потом их громкость нарастает, когда boyeviki вступают в бой. Я, по идее, должна бояться, но страха не чувствую. Сидя на кровати с пистолетом наготове, я вообще ничего не чувствую, кроме голой тоски. В другом конце квартиры раздается оглушительный грохот выбитой двери, а следом – беспорядочные крики и стаккато автоматных очередей. Кто-то вопит, и хотя мне слышно, что это не Оксанин голос, я все равно обмираю от ужаса при мысли, что могу ее потерять. Вопль переходит в прерывистый стон.

Я обязана помочь. Или хотя бы попытаться.

Я на ощупь проверяю карман – на месте ли запасные обоймы от «глока», иду к двери и дрожащими пальцами поворачиваю ключ. За ней – коридор, ведущий в темную гостиную, где мы сидели перед ужином с покойным Паханом.

Я выхожу в коридор, слезы на щеках уже почти высохли, вокруг – звенящая тишина. Тут из прихожей раздается пистолетный выстрел, оглушающе усиленный замкнутым пространством, и вновь опускается безмолвие. Боязливо придерживаясь за стенку, я крадусь через гостиную к открытой двери в прихожую. Там тоже темно, но я уже способна в целом разглядеть очертания. Всего в паре метров от меня лежит перевернутый набок стол с мраморной столешницей, рядом – пара свалившихся с него тяжелых ониксовых ламп, а за столом боком ко мне на корточках сидят двое в уличной одежде с автоматами в руках. За этой парой я вижу тело третьего – оно лежит на ребре вертикально стоящей столешницы и выглядит, словно ныряльщик перед прыжком. В другом конце прихожей лицом к ним стоят люди – кто именно, я разобрать не могу, но молюсь, чтобы среди них оказалась Оксана.

Я стою, погруженная в темноту, вдыхаю едкий от дыма воздух и пытаюсь оценить ситуацию. Я не знаю, что за человек сидит ближе ко мне, это может оказаться кто-то из Дашиных бойцов. Но тут я замечаю на толстых подошвах его солдатских ботинок тающие остатки вдавленного снега. Он недавно с улицы. Он – один из штурмовиков, и я решаю убить его или хотя бы попытаться. «… Если мы хотим остаться в живых, ты должна быть немного как я».

Я очень медленно поднимаю «глок», выстраиваю в одну линию мушку, целик и ухо штурмовика.

А второй? Я словно слышу ее шепот.

Он будет следующим, – обещаю я и спускаю курок.

Я его не убила. Девятимиллиметровый патрон лишь снес прядь волос и осколок кости с затылка, и теперь он быстро поворачивается, направляя на меня автомат, но тут на дальнем конце комнаты в поле зрения появляется Оксана и быстро делает два выстрела – один за другим. Обе пули пробивают ему горло, и он, задыхаясь, валится на пол.


Второй открывает было ответный огонь, но Оксана уже исчезла. Он поворачивается ко мне, и я выпускаю в него пулю, которая проходит сквозь его щеку и сносит ухо. Из дула автомата вылетает каскад оранжевых вспышек, и вдоль моей спины проносится огненная плеть. Я смутно осознаю, что прозвучал выстрел третьего оружия – Дашиного «макарова», – и отрешенно наблюдаю, как у штурмовика подкашиваются колени, а из виска вылетает струя мозгового вещества.

Даша с Оксаной вскакивают на ноги, и Оксана бросается в ту сторону, где лежу я.

– Ты мудачка! – орет она. – Ты долбаная идиотка!

– Моя спина. Меня зацепило.

– Садись. Дай глянуть.

Она включает в гостиной свет, стягивает с меня куртку и рывком снимает через голову пропитанный кровью свитер. Всего в паре метров от меня в темной прихожей лежат все три штурмовика – словно отдыхая в перекошенных, гротескных позах. Один из них еще жив и следит глазами за переступающей через него Дашей, которая вставляет в пистолет свежую обойму и выпускает пулю в основание его носа. Потом она направляется к входной двери.

– Схожу на лестницу. Посмотрю, выжил ли кто-то из моих.

– Ладно, – отвечает Оксана.

Мне так тошно от чувства вины, что я не могу не то чтобы ответить, а даже посмотреть на Дашу. Я думаю о Крис, безжизненно лежащей в их спальне.

Оксана уходит и возвращается с армейской аптечкой и мокрым полотенцем. Оно ужасно холодное, и когда Оксана обтирает мне спину, по мне катятся волны лютой боли.

– Тебе повезло, – бормочет она. – Сантиметром глубже, и ты бы осталась парализованной. Даша спасла тебе жизнь. О чем ты, б…, думала? Мы же сказали тебе…

– Я знаю, что сказали. Мне хотелось помочь.

– И ты наверняка помогла. Но Ева – твою мать!

– Знаю. Все просрано.

– Только не шевелись. – Она сильно прижимает полотенце к моей спине. – Я думала, что потеряла тебя, глупая ты сучка.

– Мне жаль, – повторяю я.

– Сейчас тебе будет еще жальче, потому что мне надо тебя заштопать.

Оксана опускается возле меня на колени и принимается за работу лигатурной иглой. Боль адская, но меня она радует. Такая боль заглушает все мысли.

– Ты делала это раньше? – бормочу я.

– Нет, но мы занимались шитьем в школе. Я сшила крокодила. У него были зубы и все прочие прибамбасы.

Возвращается Даша с абсолютно отсутствующим лицом и без пистолета. Ее сопровождают двое мужчин и женщина. «Макаров» теперь в правой руке молодой, коротко стриженной блондинки крепкого телосложения с грубоватыми чертами и глазами грифельного цвета.

Я сразу узнаю ее по записи с камер видеонаблюдения, которую мы смотрели и пересматривали на Гудж-стрит. Это Лара Фарманьянц, Оксанина бывшая девушка и подельница, недавно освобожденная из Бутырки. Рядом с Ларой стоит, покачивая автоматом, человек, известный мне как Антон, бывший командир Отряда Е, который возглавляет в «Двенадцати» отдел по клинингу, то есть координирует заказные убийства. Второй мужчина – Ричард Эдвардс, мой бывший босс в МИ-6 и давний агент «Двенадцати».

Боль превращается в парализующее отчаяние. Все кончено.





Новоприбывшие обезоруживают нас и оглядываются по сторонам, оценивая обстановку – перевернутую мебель, тела, забрызганные стены, лужи сворачивающейся крови. Видно, что среди кровавого побоища все трое чувствуют себя как дома.

– Итак, – произносит Оксана, не отрываясь от штопки моей спины. – Значит, ты.

– Да, – отвечает Лара.

В записи, которую нам прислала итальянская полиция, она и Оксана прогуливаются по Венеции, разглядывая витрины на Калле-Валларессо. Там Лара в соломенной ковбойской шляпе, сдвинутой набок под правильным углом, больше похожа на модель с подиума. Но в жизни – суперсовременная снайперская винтовка через плечо, Дашин «макаров» в руке – вид у нее куда более угрожающий.

– Это она убила Кристину? – Даша говорит так тихо, что я едва ее слышу.

– Не она, а они, – поправляет Лара. – Мои местоимения теперь – «они», «им», «их»[5]. Но да, это я. Мне жаль.

Даша хмурится. Я знаю, что ей сейчас хочется с криком броситься на Лару и подвергнуть ее какому-нибудь мучительнейшему насилию. Но она теперь – пахан, и поэтому ничего подобного не делает.

– Просто к сведению, – говорит она Ларе. – Я тебя убью. Обещаю.

– Ты уже убила троих наших солдат, – говорит Ричард. – Впечатляющий результат для местных bratkov.

Даша поворачивается к Оксане, решительно глядя на нее зелеными глазами.

– Это твои люди?

– Уже не мои. – Я чувствую, как она затягивает последний стежок.