Углём и атомом
Часть 40 из 51 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Океаны. Перепутье
В дыхании Тихого океана, как и в дыхании любого другого океана, ощущаешь запах водорослей, рыбьей чешуи… и свежих ветров, что вздымают белые барашки, омывая прибрежные рифы и упрямые обводы кораблей. А еще тех ветров, что приносят позабытые скрипы такелажа давно ушедших на закат парусников Магеллана, Дежнева, Беринга и других…
Ледокол входил в пролив. Справа темнел остров Ратманова, слева дымкой виднелась земля Чукотки. Впереди уже белели не только отдельные льдины, а километровые поля.
А позади оставался Тихий океан, прощаясь безветрием, прощая спокойной водой, печалясь туманом.
Поднялись наверх, на мостик.
Оглядываясь, Вадим Валерьевич говорил с неуловимой иронией и притаившейся грустью:
– Знаешь… а нам после «Пика» можно звездочку на борту рисовать, как летуны в Отечественную за сбитые.
– Пожалуй, – отозвался капитан ледокола.
– А знаешь, после крейсеров и «Пика» в частности, «Харальд» – все то, что случилось в Баренцевом море, включая «Бервик», детская шалость.
– Знаю.
– А знаешь… – и не стал продолжать. И только вздохнув, промолвил: – Уходим. Уходим… песня мне вспоминается. Не про нас, но… «Мы уходим, уходим, уходим» – знаешь?
– Знаю.
– И еще другое… и тоже не про нас.
Мы уходим, нет смысла просто,
Отрываясь с земли, ввысь умчась.
Мы уходим по утренним звездам,
Рыкнув выхлопом, к ветру кренясь.
* * *
Тихий океан оставался позади. Как и осажденный Порт-Артур, и Квантун.
И Того со своим Соединенным флотом.
И Рожественский, о котором уже заговорили все телеграфные агентства и запестрели заголовками газеты.
Рожественский и его отряд
Изящное великолепие рангоута бригов и фрегатов, обводы их корпусов определялись в силу податливости корабельной древесины, необходимой вместительности и интуитивно выработанным за столетия требованием к мореходности. Это правило касалось даже внушительных многопалубных испанских галеонов. Проглядывалось даже у поздних многопушечных линейных кораблей – монструозных высокобортных туш, оснащенных (включая добавочные лиселя) просто-таки гороподобной белопарусной оснасткой.
А «лебединой песней» парусного кораблестроения оказались клипера, от которых на трансконтинентальных линиях требовалась скорость… как можно большая скорость, даже в ущерб грузоподъемности.
Оттого все клиперные суда имели острые носовые обводы, вогнутые ватерлинии и шпангоуты.
Их скошенный форштевень как будто скользил над волнами, отсюда и название от английского clipper – стригущий. Стригущий волны.
А затем паруса неизбежно вытеснили машины.
«Рион» был наследником именно этой школы – океанский лайнер, заточенный под скоростные качества.
Переоборудованный во вспомогательный крейсер, он удачно вписывался в концепцию быстроходной гончей.
К тому же пароход оказался в превосходном состоянии.
Следуя передовым отрядом с «Ослябей», «Рион» по первому же окрику сигнальной вахты о любом подозрительном затемнении на видимом горизонте быстро набирал полный ход, бросаясь в дозорную проверку.
В такие моменты, вздымая форштевнем бурун, отбрасывая белый кильватер, срывая дым в горизонтальную полосу, судно казалось особо стремительным.
Особенно в сравнении с товарищем по авангарду «Ослябей».
Один летит по волнам… другой утюжит их, поскольку форма носа броненосца это уже иная концепция – запоздалые заблуждения военных корабелов о таранных сшибках.
Ко всему командир «Осляби» Владимир Иосифович Бэр щадил механизмы, в целом следуя выбранному Рожественским эскадренному ходу – 12 узлов.
И потому, когда «Рион» вот так на «полном» проходил вблизи мателота, и вовсе создавалось впечатление, что бронированный утюг словно замер на шагреневой ряби океана. Даже кильватерную полосу за его кормой быстро разбивали мелкие барашкопенные волны, вызванные непостоянными дурными порывами – следствие того, что ниже к «зюйду» холодные северные ветра сталкивались с восточно-тихоокеанскими воздушными течениями, смешиваясь, постоянно меняя направление.
От этого и волочащийся из труб дым, в конце концов, развеивало в непредсказуемые стороны. И вымпелы на мачтах трепало то туда, то сюда.
А позади, отставая на десять миль, следовали тяжелые основательные «бородинцы», и только маскирующая раскраска придавала им слегка «веселенький», очень уж иной концептуальности вид. А так, если по-честному – буравящие таранными носами воду, дымящие… и мрачные. Как и сам командующий эскадрой адмирал Рожественский, наверное, вставший в это утро не с той ноги. Бывает…
Встретить в море идущий встречным курсом «Рюрик» Зиновию Петровичу совсем не улыбалось, так как изъяви Алексеев желание рандеву и разговоров, последует неуместная потеря времени. С другой стороны, поступили бы свежие новости о японцах – нет ли их кораблей в проливе Лаперуза, коим по логике и должен был проследовать «Рюрик». Рожественский, поступи благоприятная информация, все же не исключал возможности выскочить в Японское море и соединиться с Владивостокским отрядом крейсеров.
И потому в дневное время эскадра продолжала двигаться вдоль Курильской гряды, несмотря на вероятность быть замеченной какими-нибудь упрямыми не по сезону промысловиками.
Какое-либо иное оживленное судоходство до самого Хоккайдо Рожественский не ожидал.
А пока по ходу движения проводили учения, дабы продолжать шлифовать взаимодействие кораблей, особенно с использованием полученных от потомков оперативных голосовых радиостанций и «электрических» дальномеров.
Для чего следовавшие в хвосте колонны суда обеспечения погнали на траверзы, с приказом маневрирования по дистанциям.
Одновременно с этим команды, изготовив броненосцы к бою, проводили перестроения, артиллеристы отрабатывали наведение орудий, происходила очередная сверка штатных дальномеров.
Прочий экипаж по расписанию практиковал пожарные и «водяные тревоги».
И так за полудень, пока на судах не отыграли «отбой», склянки не отбили «обед» и «бачковые» потянулись на камбуз[36].
В целом адмирал был доволен учениями, единственное, что капитан «Воронежа» уже в конце поднял сигнал о каких-то неполадках в машинах. А вернувшись в кильватер, незадачливое судно едва волочилось.
* * *
Еще двое суток пути.
Практически все время от Петропавловска Рожественский, презрев усталость, находился на мостике, порой там и ночуя. Не особо жалуя офицерскую кают-компанию, он иногда запирался с Коломейцевым в своем салоне, и после таких приватных посиделок частенько подкидывал офицерскому составу новые задачки.
«Ямаловцы» от щедрот, вместе с радиостанциями и лазерными армейскими дальномерами, оделили адмирала целым ящиком различной документации по морской тактике последующего столетия. Естественно, делая упор на морские артиллерийские сражения в нынешней русско-японской войне… и на торпедно-минную тактику… и на зарождающиеся силы подплава, включив туда же тактико-технические характеристики противостоящих японских кораблей. И не только…
Зиновий Петрович, еще будучи в гостях на ледоколе, лично наблюдал, как небольшая настольная полиграфическая машина под своеобразные рабочие звуки выдавала один лист за другим, с напечатанными текстами и рисунками.
– Вот это следует размножить и распространить среди офицеров, – адмирал выложил аккуратную стопку, – дабы внесли в свои записи боевые элементы судов противника. И силуэты для сигнальщиков в том числе. Ибо в справочнике Джейн есть недочеты.
Коломейцев уже было собрался отправиться выполнять поручение…
Рожественский задержал, заговорив с присущим общечеловеческим желанием поделиться:
– А вот взгляните на это… весьма любопытно. Только обнаружил. Вот такие корабли будут строить через четверть века.
Флаг-офицер взял новые листы, оценивающе впиваясь глазами – какой моряк не захочет посмотреть на будущие корабли… или корабли будущего:
– Приземистые, как миноноски, но…
– Это японские крейсера тридцатых, сороковых годов постройки сего столетия. Класс – «тяжелые». По нашему рангу – броненосные. Под одиннадцать тысяч тонн водоизмещения. Обратите внимание на размещение артиллерии – 8-дюймовки. Ход до тридцати пяти узлов… слыхано ли.
– Красивые, – только и вымолвил Коломейцев.
– Там, – Зиновий Петрович надавил, чтобы офицер понял, где это «там», – они воевали уже с американцами. В сороковых. А у нас уж и не знаю, как будет. И наша задача не допустить, чтобы сии красавцы шли супротив нас. И вообще не допустить, нагнув, загнав страну Ниппон в…
Адмирал не договорил, рубанув рукой, почему-то раздражаясь, кивком отсылая подчиненного.
В дыхании Тихого океана, как и в дыхании любого другого океана, ощущаешь запах водорослей, рыбьей чешуи… и свежих ветров, что вздымают белые барашки, омывая прибрежные рифы и упрямые обводы кораблей. А еще тех ветров, что приносят позабытые скрипы такелажа давно ушедших на закат парусников Магеллана, Дежнева, Беринга и других…
Ледокол входил в пролив. Справа темнел остров Ратманова, слева дымкой виднелась земля Чукотки. Впереди уже белели не только отдельные льдины, а километровые поля.
А позади оставался Тихий океан, прощаясь безветрием, прощая спокойной водой, печалясь туманом.
Поднялись наверх, на мостик.
Оглядываясь, Вадим Валерьевич говорил с неуловимой иронией и притаившейся грустью:
– Знаешь… а нам после «Пика» можно звездочку на борту рисовать, как летуны в Отечественную за сбитые.
– Пожалуй, – отозвался капитан ледокола.
– А знаешь, после крейсеров и «Пика» в частности, «Харальд» – все то, что случилось в Баренцевом море, включая «Бервик», детская шалость.
– Знаю.
– А знаешь… – и не стал продолжать. И только вздохнув, промолвил: – Уходим. Уходим… песня мне вспоминается. Не про нас, но… «Мы уходим, уходим, уходим» – знаешь?
– Знаю.
– И еще другое… и тоже не про нас.
Мы уходим, нет смысла просто,
Отрываясь с земли, ввысь умчась.
Мы уходим по утренним звездам,
Рыкнув выхлопом, к ветру кренясь.
* * *
Тихий океан оставался позади. Как и осажденный Порт-Артур, и Квантун.
И Того со своим Соединенным флотом.
И Рожественский, о котором уже заговорили все телеграфные агентства и запестрели заголовками газеты.
Рожественский и его отряд
Изящное великолепие рангоута бригов и фрегатов, обводы их корпусов определялись в силу податливости корабельной древесины, необходимой вместительности и интуитивно выработанным за столетия требованием к мореходности. Это правило касалось даже внушительных многопалубных испанских галеонов. Проглядывалось даже у поздних многопушечных линейных кораблей – монструозных высокобортных туш, оснащенных (включая добавочные лиселя) просто-таки гороподобной белопарусной оснасткой.
А «лебединой песней» парусного кораблестроения оказались клипера, от которых на трансконтинентальных линиях требовалась скорость… как можно большая скорость, даже в ущерб грузоподъемности.
Оттого все клиперные суда имели острые носовые обводы, вогнутые ватерлинии и шпангоуты.
Их скошенный форштевень как будто скользил над волнами, отсюда и название от английского clipper – стригущий. Стригущий волны.
А затем паруса неизбежно вытеснили машины.
«Рион» был наследником именно этой школы – океанский лайнер, заточенный под скоростные качества.
Переоборудованный во вспомогательный крейсер, он удачно вписывался в концепцию быстроходной гончей.
К тому же пароход оказался в превосходном состоянии.
Следуя передовым отрядом с «Ослябей», «Рион» по первому же окрику сигнальной вахты о любом подозрительном затемнении на видимом горизонте быстро набирал полный ход, бросаясь в дозорную проверку.
В такие моменты, вздымая форштевнем бурун, отбрасывая белый кильватер, срывая дым в горизонтальную полосу, судно казалось особо стремительным.
Особенно в сравнении с товарищем по авангарду «Ослябей».
Один летит по волнам… другой утюжит их, поскольку форма носа броненосца это уже иная концепция – запоздалые заблуждения военных корабелов о таранных сшибках.
Ко всему командир «Осляби» Владимир Иосифович Бэр щадил механизмы, в целом следуя выбранному Рожественским эскадренному ходу – 12 узлов.
И потому, когда «Рион» вот так на «полном» проходил вблизи мателота, и вовсе создавалось впечатление, что бронированный утюг словно замер на шагреневой ряби океана. Даже кильватерную полосу за его кормой быстро разбивали мелкие барашкопенные волны, вызванные непостоянными дурными порывами – следствие того, что ниже к «зюйду» холодные северные ветра сталкивались с восточно-тихоокеанскими воздушными течениями, смешиваясь, постоянно меняя направление.
От этого и волочащийся из труб дым, в конце концов, развеивало в непредсказуемые стороны. И вымпелы на мачтах трепало то туда, то сюда.
А позади, отставая на десять миль, следовали тяжелые основательные «бородинцы», и только маскирующая раскраска придавала им слегка «веселенький», очень уж иной концептуальности вид. А так, если по-честному – буравящие таранными носами воду, дымящие… и мрачные. Как и сам командующий эскадрой адмирал Рожественский, наверное, вставший в это утро не с той ноги. Бывает…
Встретить в море идущий встречным курсом «Рюрик» Зиновию Петровичу совсем не улыбалось, так как изъяви Алексеев желание рандеву и разговоров, последует неуместная потеря времени. С другой стороны, поступили бы свежие новости о японцах – нет ли их кораблей в проливе Лаперуза, коим по логике и должен был проследовать «Рюрик». Рожественский, поступи благоприятная информация, все же не исключал возможности выскочить в Японское море и соединиться с Владивостокским отрядом крейсеров.
И потому в дневное время эскадра продолжала двигаться вдоль Курильской гряды, несмотря на вероятность быть замеченной какими-нибудь упрямыми не по сезону промысловиками.
Какое-либо иное оживленное судоходство до самого Хоккайдо Рожественский не ожидал.
А пока по ходу движения проводили учения, дабы продолжать шлифовать взаимодействие кораблей, особенно с использованием полученных от потомков оперативных голосовых радиостанций и «электрических» дальномеров.
Для чего следовавшие в хвосте колонны суда обеспечения погнали на траверзы, с приказом маневрирования по дистанциям.
Одновременно с этим команды, изготовив броненосцы к бою, проводили перестроения, артиллеристы отрабатывали наведение орудий, происходила очередная сверка штатных дальномеров.
Прочий экипаж по расписанию практиковал пожарные и «водяные тревоги».
И так за полудень, пока на судах не отыграли «отбой», склянки не отбили «обед» и «бачковые» потянулись на камбуз[36].
В целом адмирал был доволен учениями, единственное, что капитан «Воронежа» уже в конце поднял сигнал о каких-то неполадках в машинах. А вернувшись в кильватер, незадачливое судно едва волочилось.
* * *
Еще двое суток пути.
Практически все время от Петропавловска Рожественский, презрев усталость, находился на мостике, порой там и ночуя. Не особо жалуя офицерскую кают-компанию, он иногда запирался с Коломейцевым в своем салоне, и после таких приватных посиделок частенько подкидывал офицерскому составу новые задачки.
«Ямаловцы» от щедрот, вместе с радиостанциями и лазерными армейскими дальномерами, оделили адмирала целым ящиком различной документации по морской тактике последующего столетия. Естественно, делая упор на морские артиллерийские сражения в нынешней русско-японской войне… и на торпедно-минную тактику… и на зарождающиеся силы подплава, включив туда же тактико-технические характеристики противостоящих японских кораблей. И не только…
Зиновий Петрович, еще будучи в гостях на ледоколе, лично наблюдал, как небольшая настольная полиграфическая машина под своеобразные рабочие звуки выдавала один лист за другим, с напечатанными текстами и рисунками.
– Вот это следует размножить и распространить среди офицеров, – адмирал выложил аккуратную стопку, – дабы внесли в свои записи боевые элементы судов противника. И силуэты для сигнальщиков в том числе. Ибо в справочнике Джейн есть недочеты.
Коломейцев уже было собрался отправиться выполнять поручение…
Рожественский задержал, заговорив с присущим общечеловеческим желанием поделиться:
– А вот взгляните на это… весьма любопытно. Только обнаружил. Вот такие корабли будут строить через четверть века.
Флаг-офицер взял новые листы, оценивающе впиваясь глазами – какой моряк не захочет посмотреть на будущие корабли… или корабли будущего:
– Приземистые, как миноноски, но…
– Это японские крейсера тридцатых, сороковых годов постройки сего столетия. Класс – «тяжелые». По нашему рангу – броненосные. Под одиннадцать тысяч тонн водоизмещения. Обратите внимание на размещение артиллерии – 8-дюймовки. Ход до тридцати пяти узлов… слыхано ли.
– Красивые, – только и вымолвил Коломейцев.
– Там, – Зиновий Петрович надавил, чтобы офицер понял, где это «там», – они воевали уже с американцами. В сороковых. А у нас уж и не знаю, как будет. И наша задача не допустить, чтобы сии красавцы шли супротив нас. И вообще не допустить, нагнув, загнав страну Ниппон в…
Адмирал не договорил, рубанув рукой, почему-то раздражаясь, кивком отсылая подчиненного.