Углём и атомом
Часть 10 из 51 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Далее уж дымка брала свое, фантазируя лежащими на западе землями Камчатки. Восток вспух белым пятном солнца, что ползло вверх, уменьшаясь… сверху невидимые кричали косяки, отлетающие к югам.
– Наши «маркони», – Шпаковский хмыкнул – жаргонное «маркони» звучало для этого времени особенно актуально, – с флагманскими «на вась-вась»[18]. Говорят, за ночь все кому треба углем накидались, хм… стахановски. Воды залили, котлы подшаманили. Местные им харчей подкинули из промысловых выгод… на радостях – как-никак силушка, защитники-заступники в лице целого адмирала с эскадрой.
А о нас никто не почесался… неблагодарный Зинова.
Далее.
«Рион» тоже с полуночи уголь добирает, его сменил «Ослябя».
А поскольку Рожественского из Петербурга подпнули исключительно прямолинейно, то вот-вот должны выходить.
– А чего ж молчат? – Андрей Анатольевич находился в той приятной стадии утра, когда кровь уже побежала, тело размялось, желудок еще не требовал, но намекал. – В смысле, чего Рожественский молчит? Он-то, по логике, должен нас сосватать на рандеву с «Леной», где сидит какой-то хмырь особых поручений. Или как? Или что? Не в бухту ж нам идти.
– Наша ль печаль? – Пожал плечами помощник. – Думаю, придет нужда – телеграфируют.
– Ладно, подождем, – не стал настаивать кэп и, помолчав, вдруг «перекинул стрелки»: – Я с ужина рано ушел…
– Я видел.
– Так уж и видел?!
– А как же – целый капитан! – Не без подкола: – Как такого не заметить.
– И чего нового вывели наши доморощенные прогрессоры?
Столовая в последнее время на ледоколе оказалась самым общественным местом, где озвучивались идеи и соображения, строили планы, куда в подвахту переносили все дискуссии, засиживаясь допоздна.
Капитан эти футуристические тренировки ума молчаливо и с интересом поощрял, считая, что они единят экипаж, а подчас в спорах позволяют спускать пар неустойчивым умникам.
– Э-э-э, – потянул Шпаковский, припоминая, – там же столько всего, что…
– Про то, чтобы набирать за границей разных головастых, рукастых и перспективных, навроде всяких будущих гениев-опенгеймеров, я еще застал, – уточнил Чертов.
– И не одобряешь, – уловил интонацию помощник.
– А зачем? Своих умных голов хватает. Дать только им возможности и направления.
Да и… вот представь – выкрали бы наши в «сорок пятом» Брауна, тот, что фон и Вернер. Так и тыкали бы в нас пальцем, дескать, немец Гагарина запустил, а русские – сплошь лапти. Мда…
Там, на столовской экспресс-говорильне помню, чегой-то про нефть заговорили, но меня сморило слегка. Я и ушел.
– Да, собственно… – Шпаковский наморщил лоб, – если обобщить, мысля была такая: самые рентабельные залежи нефти пока еще не открыты – те, которые Саудовские. Сейчас это никому не нужная куча песка, которую можно прихапать за всего лишь кучку золота.
– Не удержит их Россия. Там Суэц, там бритты рулят. Авантюра, – моментально нашел слабое место Чертов.
– А если кинуть англам как кость – совместные разработки? Да чтоб не сильно они за японцев цеплялись в этой войне? Тем более что «Антанта» на носу.
– «На носу», – передразнил кэп, – с носом и оставят. Все одно кинут, вытеснят.
– Один черт, не наше и нам не достанется. Так хрена ль? Зато прекратятся настойчивые изыскания нефти в Иране, а значит, хоть частично снимется напряжение на южных границах империи. Поулягутся страсти и вокруг Бакинских месторождений.
– Вот-вот. Сейчас Россия с этого источника снимает самые сливки и стрижет купоны. Выгодно ли будет терять такие доходы? Тут не только геополитика.
– Один черт, недолго этот эксклюзив продлится! Наши в компах нарыли – через четыре года в Иране-Персии забьет первый промышленный фонтан.
– В таком случае, ваша правда, информировать надо. Впрок бы… Тем не менее нашему «научно-прогрессивному совету» следует подготовить подробные материалы и, как тут заведено…
– И предоставить всеподданнейший бла-бла на имя Е.И.В., – перебивая, «подпел» в хорошем настроении Шпаковский, расплывшись в улыбке, – работа уже ведется. Люди озадачены!
* * *
Если перевести время на местный часовой пояс, то где-то после часу пополудни Рожественский стал выводить свои корабли и суда из бухты.
На причалы высыпали петропавловцы, провожая эскадру. Скупо бахали салютные пушки – по мере снятия с бочек броненосцев, увитых сигнальными флажками, с парадно построенными на палубах матросами. С берега отвечали, вплоть до самочинной ружейной пальбы в воздух – люди увидели мощь и силу державы, и это не могло не волновать гордостью.
«Рион», еще прибитый угольной пылью, уже дополнил «Ослябю», выдвигаясь в дозорный авангард.
Остальные выходили медленно, степенно, друг за другом: «Суворов», «Александр».
«Маньчжурия» – скорей эскадренный транспорт, чем вспомогач, ремонт машин с использованием запасов с «Воронежа», обещал судну стабильный средний 15-узловый ход. Возможно, при надобности раскочегарили бы и большее, но пытать машины на то нужды не видели.
Замыкающий «Воронеж» тащить с собой из-за тихоходности желания не было, но как судно обеспечения пароход был все же еще актуален.
Произошла интенсивная переброска сообщений и докладов по дальсвязи.
Рожественский извещал Петербург о выходе.
Петербург (в лице Авелана) капал на мозг Зиновия наставлениями.
Но за всем прослеживалось желание и надежда четкого графика: дат, контрольных точек, допустимых (плюс-минус) погрешностей.
Тут, на «Ямале», уже никто и не зарился на словесные ставки – просчитали целесообразность маршрута в обход Японского архипелага, так как проливы непредсказуемы, опасны минными банками и «торжественно» встречающими. А время неумолимо поджимало.
Дождались, и Зиновий Петрович лично жаловал общением в эфире, переговорив с капитаном ледокола.
После вежливых «попутного ветра» – одним на юг, другим на север, а адмиралу отдельно «побед и славы», наконец дано было некоторое разъяснение по поводу рандеву с «Леной» и визитом чиновника особых поручений.
Командир вспомогательного крейсера Берлинский просил отсрочки, ссылаясь на неполадки в машинах. Связь обещал держать по беспроводному телеграфу, для чего тут же был произведен (для проверки) обмен условными сообщениями – связь была.
– Открытым текстом? – немного удивились в радиорубке на морзянку, вопросом обернувшись к капитану.
Чертов лишь пожал плечами.
А небо совсем прояснилось, и с всеобщего согласия (молча переглянувшись) решили проводить эскадру, совершив пролет над ордером беспилотником.
Чувствуя необъяснимую предвзятую торжественность.
«С чего бы?».
Присовокупив к этому порыву обоснованную рацио нальность – а почему бы и не поглядеть морское пространство по курсовому маршруту эскадры, насколько позволяла дальность летающей машины.
Предупредив, естественно, адмирала.
«Птичка» проходила на полукилометровой высоте, медленно набирая высоту.
Изображение качественное. Моргало красным в уголку экрана – велась запись.
Кильватерная колонна, оставляя широкую белую полосу, безбожно чадя обеспечителями (словно они вообще одной угольной пылью заряжены), терялась, терялась, уменьшаясь с набором высоты на просторах океана.
Зиновий отреагировал, приказав приветственно сменить «набор»[19].
Знатоки из «ямаловцев» даже что-то там прочитали торжественно-возданное.
Картинка убежала вперед.
«Рион» дымил, пенил мористее, и прошли лишь над «Ослябей».
Крыльями и тут не покачали, однако и Бэр вслед проявил сентиментальность, зная, что могут сфотографировать – запоздало что-то флажно отсигналил.
Потом уж, когда «моторчик» пробежал на возможную дальность, доложили на прием командующему, что на сто миль море пустынно.
«Счастливого пути!»
На том почитай и попрощались.
Назревая ситуацией…
Пошли вторые сутки. «Ямал» болтался в море в двадцати милях от берега, к югу от входа в Авачинскую бухту. Упаси боже подумать, что громилу водоизмещением в двадцать три с лишком тысяч тонн болтало на волнах – болтались ожиданием.
Видимость по горизонту держалась в пределах десяти километров. Море продолжало оставаться пустынным, а если на радаре и загорались метки, то ближе к прибрежной полосе – каботажные движения.
Эфир молчал, лишь шурша треском далекой неизвестной грозы.
Однажды сами послали запрос морзянкой (в конце концов, следовало определиться), так с «Лены» с задержкой ответили, что «продолжают производить починку машин».
– Тянут, – вздохнул нетерпеливый Шпаковский, взглянув на капитана, – ждут, когда наместник пожалует.
– Наши «маркони», – Шпаковский хмыкнул – жаргонное «маркони» звучало для этого времени особенно актуально, – с флагманскими «на вась-вась»[18]. Говорят, за ночь все кому треба углем накидались, хм… стахановски. Воды залили, котлы подшаманили. Местные им харчей подкинули из промысловых выгод… на радостях – как-никак силушка, защитники-заступники в лице целого адмирала с эскадрой.
А о нас никто не почесался… неблагодарный Зинова.
Далее.
«Рион» тоже с полуночи уголь добирает, его сменил «Ослябя».
А поскольку Рожественского из Петербурга подпнули исключительно прямолинейно, то вот-вот должны выходить.
– А чего ж молчат? – Андрей Анатольевич находился в той приятной стадии утра, когда кровь уже побежала, тело размялось, желудок еще не требовал, но намекал. – В смысле, чего Рожественский молчит? Он-то, по логике, должен нас сосватать на рандеву с «Леной», где сидит какой-то хмырь особых поручений. Или как? Или что? Не в бухту ж нам идти.
– Наша ль печаль? – Пожал плечами помощник. – Думаю, придет нужда – телеграфируют.
– Ладно, подождем, – не стал настаивать кэп и, помолчав, вдруг «перекинул стрелки»: – Я с ужина рано ушел…
– Я видел.
– Так уж и видел?!
– А как же – целый капитан! – Не без подкола: – Как такого не заметить.
– И чего нового вывели наши доморощенные прогрессоры?
Столовая в последнее время на ледоколе оказалась самым общественным местом, где озвучивались идеи и соображения, строили планы, куда в подвахту переносили все дискуссии, засиживаясь допоздна.
Капитан эти футуристические тренировки ума молчаливо и с интересом поощрял, считая, что они единят экипаж, а подчас в спорах позволяют спускать пар неустойчивым умникам.
– Э-э-э, – потянул Шпаковский, припоминая, – там же столько всего, что…
– Про то, чтобы набирать за границей разных головастых, рукастых и перспективных, навроде всяких будущих гениев-опенгеймеров, я еще застал, – уточнил Чертов.
– И не одобряешь, – уловил интонацию помощник.
– А зачем? Своих умных голов хватает. Дать только им возможности и направления.
Да и… вот представь – выкрали бы наши в «сорок пятом» Брауна, тот, что фон и Вернер. Так и тыкали бы в нас пальцем, дескать, немец Гагарина запустил, а русские – сплошь лапти. Мда…
Там, на столовской экспресс-говорильне помню, чегой-то про нефть заговорили, но меня сморило слегка. Я и ушел.
– Да, собственно… – Шпаковский наморщил лоб, – если обобщить, мысля была такая: самые рентабельные залежи нефти пока еще не открыты – те, которые Саудовские. Сейчас это никому не нужная куча песка, которую можно прихапать за всего лишь кучку золота.
– Не удержит их Россия. Там Суэц, там бритты рулят. Авантюра, – моментально нашел слабое место Чертов.
– А если кинуть англам как кость – совместные разработки? Да чтоб не сильно они за японцев цеплялись в этой войне? Тем более что «Антанта» на носу.
– «На носу», – передразнил кэп, – с носом и оставят. Все одно кинут, вытеснят.
– Один черт, не наше и нам не достанется. Так хрена ль? Зато прекратятся настойчивые изыскания нефти в Иране, а значит, хоть частично снимется напряжение на южных границах империи. Поулягутся страсти и вокруг Бакинских месторождений.
– Вот-вот. Сейчас Россия с этого источника снимает самые сливки и стрижет купоны. Выгодно ли будет терять такие доходы? Тут не только геополитика.
– Один черт, недолго этот эксклюзив продлится! Наши в компах нарыли – через четыре года в Иране-Персии забьет первый промышленный фонтан.
– В таком случае, ваша правда, информировать надо. Впрок бы… Тем не менее нашему «научно-прогрессивному совету» следует подготовить подробные материалы и, как тут заведено…
– И предоставить всеподданнейший бла-бла на имя Е.И.В., – перебивая, «подпел» в хорошем настроении Шпаковский, расплывшись в улыбке, – работа уже ведется. Люди озадачены!
* * *
Если перевести время на местный часовой пояс, то где-то после часу пополудни Рожественский стал выводить свои корабли и суда из бухты.
На причалы высыпали петропавловцы, провожая эскадру. Скупо бахали салютные пушки – по мере снятия с бочек броненосцев, увитых сигнальными флажками, с парадно построенными на палубах матросами. С берега отвечали, вплоть до самочинной ружейной пальбы в воздух – люди увидели мощь и силу державы, и это не могло не волновать гордостью.
«Рион», еще прибитый угольной пылью, уже дополнил «Ослябю», выдвигаясь в дозорный авангард.
Остальные выходили медленно, степенно, друг за другом: «Суворов», «Александр».
«Маньчжурия» – скорей эскадренный транспорт, чем вспомогач, ремонт машин с использованием запасов с «Воронежа», обещал судну стабильный средний 15-узловый ход. Возможно, при надобности раскочегарили бы и большее, но пытать машины на то нужды не видели.
Замыкающий «Воронеж» тащить с собой из-за тихоходности желания не было, но как судно обеспечения пароход был все же еще актуален.
Произошла интенсивная переброска сообщений и докладов по дальсвязи.
Рожественский извещал Петербург о выходе.
Петербург (в лице Авелана) капал на мозг Зиновия наставлениями.
Но за всем прослеживалось желание и надежда четкого графика: дат, контрольных точек, допустимых (плюс-минус) погрешностей.
Тут, на «Ямале», уже никто и не зарился на словесные ставки – просчитали целесообразность маршрута в обход Японского архипелага, так как проливы непредсказуемы, опасны минными банками и «торжественно» встречающими. А время неумолимо поджимало.
Дождались, и Зиновий Петрович лично жаловал общением в эфире, переговорив с капитаном ледокола.
После вежливых «попутного ветра» – одним на юг, другим на север, а адмиралу отдельно «побед и славы», наконец дано было некоторое разъяснение по поводу рандеву с «Леной» и визитом чиновника особых поручений.
Командир вспомогательного крейсера Берлинский просил отсрочки, ссылаясь на неполадки в машинах. Связь обещал держать по беспроводному телеграфу, для чего тут же был произведен (для проверки) обмен условными сообщениями – связь была.
– Открытым текстом? – немного удивились в радиорубке на морзянку, вопросом обернувшись к капитану.
Чертов лишь пожал плечами.
А небо совсем прояснилось, и с всеобщего согласия (молча переглянувшись) решили проводить эскадру, совершив пролет над ордером беспилотником.
Чувствуя необъяснимую предвзятую торжественность.
«С чего бы?».
Присовокупив к этому порыву обоснованную рацио нальность – а почему бы и не поглядеть морское пространство по курсовому маршруту эскадры, насколько позволяла дальность летающей машины.
Предупредив, естественно, адмирала.
«Птичка» проходила на полукилометровой высоте, медленно набирая высоту.
Изображение качественное. Моргало красным в уголку экрана – велась запись.
Кильватерная колонна, оставляя широкую белую полосу, безбожно чадя обеспечителями (словно они вообще одной угольной пылью заряжены), терялась, терялась, уменьшаясь с набором высоты на просторах океана.
Зиновий отреагировал, приказав приветственно сменить «набор»[19].
Знатоки из «ямаловцев» даже что-то там прочитали торжественно-возданное.
Картинка убежала вперед.
«Рион» дымил, пенил мористее, и прошли лишь над «Ослябей».
Крыльями и тут не покачали, однако и Бэр вслед проявил сентиментальность, зная, что могут сфотографировать – запоздало что-то флажно отсигналил.
Потом уж, когда «моторчик» пробежал на возможную дальность, доложили на прием командующему, что на сто миль море пустынно.
«Счастливого пути!»
На том почитай и попрощались.
Назревая ситуацией…
Пошли вторые сутки. «Ямал» болтался в море в двадцати милях от берега, к югу от входа в Авачинскую бухту. Упаси боже подумать, что громилу водоизмещением в двадцать три с лишком тысяч тонн болтало на волнах – болтались ожиданием.
Видимость по горизонту держалась в пределах десяти километров. Море продолжало оставаться пустынным, а если на радаре и загорались метки, то ближе к прибрежной полосе – каботажные движения.
Эфир молчал, лишь шурша треском далекой неизвестной грозы.
Однажды сами послали запрос морзянкой (в конце концов, следовало определиться), так с «Лены» с задержкой ответили, что «продолжают производить починку машин».
– Тянут, – вздохнул нетерпеливый Шпаковский, взглянув на капитана, – ждут, когда наместник пожалует.