Удержаться на краю

Женьке жаль своего друга, он видит, как Бруно устал.

– Надо вернуться домой. – Люба виновато смотрит на сына: – Жень…

Бруно сидит на дорожке, Женька подошел к нему и обнял за шею.

– Мам, идем домой.

От группки детей отделился мальчишка, он со всех ног бежал в их сторону, и Люба удивленно вскинула брови – ребенок был незнакомый. Вслед за ним бежала его мать:

– Леша, остановись!

Какое там «остановись», Леша с воплями индейца в гуще битвы решил не сдаваться. Он отстреливался от матери из водяного пистолета и все приближался к ним. Женька с опаской придвинулся к Любе.

– Леша, я накажу!

– Отвали!

Вода закончилась, и пацан утопил пистолет в луже, решив пополнить боезапас. Женщина, запыхавшись, уже почти настигла его. Пацан совсем было решил подбежать к Женьке, на которого искоса поглядывал, но тут Бруно глухо зарычал.

Люба удивленно взглянула на пса – он никогда не выказывал никакой агрессии, а тут вдруг зарычал на ребенка. Она поспешно подобрала поводок.

– Идем домой, Бруно. Жень, веди себя спокойнее, очень тебя прошу.

Женька вздохнул и подал руку Леониду – когда другу плохо, прогулка теряет свою прелесть. А еще этот мальчик, которого он раньше в этом парке не видел. Странный мальчик, стреляющий в свою маму. Пусть и понарошку, но Женька знакомиться с ним совсем не хочет.

Вот Бруно – его самый лучший друг, нужно просто подождать, пока он выздоровеет, а потом будет весело.

Леонид снова сажает Женьку на плечи, а Люба гладит Бруно по голове:

– Идем, дружок. Тебе надо отдохнуть.

Бруно поднимается – предательская слабость вошла в тело, но он знает, что надо идти.

Знакомый запах заставил его насторожиться.

Бруно снова угрожающе зарычал, оглядываясь, – но Враг исчез.





* * *


Дверь в подъезд устанавливают сноровистые ребята, работа почти сделана.

Реутов представил, как рады жильцы – в подъезд прекратит шастать деклассированный элемент со всего района, и жаждущие облегчиться граждане тоже найдут теперь другое место.

Реутов переступил через металлические детали и поднялся по лестнице. Печать на двери покойной Рудницкой была нетронута, но Реутов знал, что при необходимости найдутся умельцы, которые проникнут в квартиру, несмотря ни на какие печати.

На этаже Миланы он остановился.

Конечно, возня с дверью убийце помешала. Он не мог вот так просто пройти мимо двух свидетелей, надо было либо убрать их, что даже ему, видимо, показалось очевидным перебором, либо найти другой путь. И он его нашел, причем весьма быстро, потому что Люба уже поднималась по лестнице с котом на руках.

Если бы не кот, убийца подождал бы, пока Люба с Георгием уйдут, и мирно прошел вниз. На него никто бы и внимания не обратил, поскольку благодаря Надежде в подъезд ходили все кому не лень.

Но когда Люба поднялась с котом, она никого не застала, хотя говорит, что кто-то там был.

Реутову всегда нравились старые дома: жильцов мало, лестничные клетки просторные, потолки высокие. В этих домах было какое-то очарование, словно они вне времени. Внутри меняются жильцы, обои, коты в подвале – а дом стоит себе и стоит.

Реутов решительно позвонил в дверь напротив.

Кто-то там был – он слышал шаги, работало радио, – но дверь не открывалась.

– Она глухая как пень.

Реутов вздрогнул – кто-то застал его врасплох. Обернувшись, он увидел дамочку лет тридцати – она стоит на площадке между лестничными блоками, одета в халат. Видимо, заметила его, когда он входил, и прислушивалась.

– Что?

– Бабка там живет, глухая совершенно. Снимет слуховой аппарат – и стучи хоть лопни, не откроет. – Барышня заинтересованно пригляделась к Реутову. – А вы…

– Полиция.


– А, ясно. – Плотнее запахнув халат, незнакомка поднялась по лестнице и забарабанила кулаками по двери: – Баба Аня!!!!

– Если она глухая, то смысла нет.

– Ну, если где-то рядом с дверью, то услышит. Она ж не полностью глухая.

Реутов пожал плечами – не понять ее: то совсем глухая бабка, то не совсем…

– Чего ты колотишься, я же не глухая.

Дверь открылась, в проеме возникла маленькая и совершенно седая старушка, наряженная в необъятный стеганный халат. В коротко стриженных волосах торчал гребень, губы накрашены помадой морковного цвета. Она поправила слуховой аппарат и сердито уставилась на непрошеных гостей.

– Баба Аня, к вам тут полиция.

– Вот и хорошо. – Старуха говорит громко и раздельно, как многие плохо слышащие люди. – Заходи, не стой, красавчик.

Реутов шагнул за порог и оказался в просторной прихожей, а старуха прытко хлопнула дверью перед носом у любопытной девицы.

– Нечего тут шастать, ишь, повадилась – всюду ей надо влезть…

Время в этой квартире остановилось. Мебель середины прошлого века, казенного вида часы с маятником на стене, вездесущие оленьи рога над вешалкой, зеленые вытертые дорожки на полу. Нигде ни пылинки, в комнатах абсолютно чистые полированные поверхности шкафов, белоснежные шторы на окнах.

– Проходи, присаживайся. – Старуха кивнула в сторону кресел, стоящих у круглого столика. – Чаю выпьешь?

– Нет, спасибо. – Реутов тоже говорит громко и отчетливо. – Я хотел задать вам несколько вопросов.

– Не кричи, я не глухая. – Старуха засмеялась. – Хотя, по правде говоря, без этой штуки в ушах я глухая как пень. Но знаешь, тут такие соседи, что проще ничего не слышать, чем прислушиваться.

– Вы покойную Надежду имеете в виду?

– И ее туда же. – Она презрительно поджала губы. – Как зовут тебя?

– Денис.

– А я – Анна Витальевна. – Старуха плотнее запахнула халат. – Да, пьянчужка тут такие концерты закатывала, что хоть святых выноси! Но, по правде говоря, Надежда была девка с придурью, с такой-то и спросу никакого нет. Когда человек не в себе, что с него взять? Не сожгла дом и не убила никого, вот и ладно. А возьми ты Ирку эту, что сейчас сюда нос совала, ведь вредоносная личность, надо сказать, просто сладострастная сплетница! Каждой бочке затычка, всюду ей надо сунуться, обо всем разузнать, что ее не касается, а в собственной жизни бардак полнейший. Инга, мать, всю жизнь тянет ее, тунеядку, науку бросила, диссертацию почти законченную, стала директором аптеки, чтобы хоть как-то на плаву держаться, а теперь еще и все семейство кормит, потому что муж ее тоже дома день-деньской торчит – значит, не работает нигде, вообще позор для молодого мужика. А эта краля мало того, что ни дня нигде не работала, так еще вечно всюду лезет, сплетни распространяет. Такая соседка будет куда как хуже любой самой пропащей алкоголички, потому что алкоголичка проспится и будет человеком, а эта, вишь, по-трезвому такое исполняет, просто любо-дорого, и удержу ей нет. Так ты чего пришел-то, Дениска?

– Я по поводу вчерашнего нападения на вашу соседку.

– Да, ужасно. – Старуха расстроенно вздохнула. – Вот сказала бы тебе сейчас – и куда только полиция смотрит, да только не поставишь постового к каждой двери, у граждан сознательность быть должна, а ее как раз и нет, вот что плохо. Настали времена – всяк вытворяет, что в голову взбредет, и никому ничего.

– Может, вы кого-нибудь видели?

– В том-то и дело, что нет. Я ведь не торчу день-деньской у окон, в глазок тоже не заглядываю. – Старуха поджала губы. – В тот день, как на грех, и слуховой аппарат начал барахлить – надену, а в голове писк противный. Так я с самого утра пошла его чинить, в переход на Сталеваров. Но поскольку без аппарата я не слышу почти, то иду осторожно, теми улицами, где светофоры есть, машину-то я могу и пропустить. Ну, а там задержалась очень: мастеру понадобились детали – заказывал, везли их, а я ждала, не хотела туда-сюда ходить. Так что я по магазинам погуляла, в кафе перекусила, ну а потом детали привезли, так ведь еще понадобилось время на починку. Вот, считай, весь день и проваландалась: как ушла в девять, так в четыре и вернулась. Если кто и был, так я не видала.

У Реутова вдруг мелькнула шальная мысль:

– Скажите, Анна Витальевна, а у кого есть ключи от вашей квартиры?

– Ключи?! – Старуха вскинула брови. – Ну, у дочери есть, она живет через две улицы, младшая внучка часто после школы у меня сидит, я с ней математикой занимаюсь. Я, знаешь ли, математику преподавала в школе когда-то. Но в тот день внучка не приходила, у нее как раз началась ангина, до сих пор болеет.

– А у соседей?

– Конечно, у соседей нет моих ключей, еще чего.

– Ну, а вы, когда вернулись в тот день домой, ничего необычного не заметили?

Старуха нахмурилась, соображая.

– Ты думаешь, что он, как сделал свое дело, в моей квартире прятался?

– Именно. – Реутов с удивлением обнаружил, что соображает бабка очень быстро. – У вас замки очень простые, вскрыть их ничего не стоит. А вы, даже если и дома, не всегда же носите аппарат? Могли и не заметить, не услышать, а он под кроватью, например, до ночи полежал или в кладовке спрятался, а потом, когда кутерьма улеглась, ночью вылез – и был таков. Вы-то и не услыхали, на ночь ведь аппарат снимаете?

– Конечно, снимаю, спать с ним неудобно. Но раз так, то это, значит, он знал о моей глухоте. – Анна Витальевна хмурится: – Кто-то из соседей, да?

– Ну, по крайней мере, так это выглядит. – Реутов пожал плечами. – Скажите, а где Милана держит свою машину?

– А на стоянке за гаражами. Вон там, смотри, – старуха кивнула в сторону окна. – Пройдешь мимо гаражей, а за ними большая крытая стоянка, там все наши машины ставят. Надо же, беда какая… с кем же теперь собака и кот? Ведь ни разу я не видела, чтоб к ней родня наведывалась. Вот как погибли Витюша и Леночка – такая трагедия, ужас что случилось! Да ты знаешь уже, наверное…

– Да, авария. – Реутов покачал головой: – Дикий случай, и не виноват никто, так случилось, и все. Бывает всякое, и такое тоже, к сожалению. Даже если б тогда и виноват кто-то был – погибших это не вернет уже.

– Вот именно! – Старуха допила остывший чай и отодвинула чашку. – Вот так живешь, планы строишь, а человек, как сказал классик, внезапно смертен, да. Ну, так о чем, бишь, я. Как не стало Витюшки и Лены, с тех пор она все одна да одна. Родственников у нее, покойная Лена говорила, нет никаких, только семью обрела девочка, и на тебе, такое горе. Они с Витюшкой отлично жили, и с Леной девочка поладила. Леночка, бывало, все нахваливает невестку – аккуратная, воспитанная, хозяйственная. А как осталась одна, я ни разу не видела, чтоб приходил к ней кто. Ну, собака эта ее, конечно, завела она животных после похорон, оно и понятно – какая-никакая, а живая душа рядом. Ротвейлер этот, даром что огромный, а по сути, милейший пес, правда. Там и кот есть – такой барин, куда там, но я, знаешь, не понимаю котов. А собака замечательная, и куда же они теперь, в приют? Нельзя их разлучать, они вместе выросли, там дружба такая, что ты! Погибнут поодиночке, от тоски.

– Не беспокойтесь, их забрала одна девушка, знакомая Милы. – Реутов решил не развивать эту тему. – Животные в порядке, а поправится Мила, вернутся домой.