Училка и миллионер
Часть 18 из 38 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Прикрываю глаза и вытягиваю шею, подставляя под жаркие поцелуи. Задерживаю на мгновение дыхание, когда чувствую, как мужские пальцы аккуратно прикасаются к коже живота под футболкой. Губы тут же пересыхают, и мне приходится их облизать.
Макарский тянет край футболки вверх, открывая себе доступ к моей груди. В глазах появляется блеск, когда он видит, что бюстгальтера на мне нет. Я сняла его перед душем, собираясь потом спать, так что решила уже не надевать. И сейчас это отняло у меня ещё один бастион перед наступлением Макарского.
Дыхание резко рвётся из горла, заставляя сильно вздрогнуть, когда Костя большим пальцем, едва-едва касаясь, трогает сначала правый сосок, потом левый. Они оба тут же твердеют, сжимаются почти до боли.
— Мне нравится, как ты реагируешь, — произносит Макарский, снова глядя мне в глаза и очень этим смущая. — Будет космос, Катя. Нам с тобой вместе будет охрененно.
Ответа от меня он дожидаться и не собирается, вместо этого опускает голову и накрывает сосок ртом. Ощущения такие острые, что в этот раз я не могу сдержать то ли стон, то вскрик — сама не пойму. Костя же чуть сжимает ладонями мою талию, фиксируя, чтобы не ёрзала, и принимается ласкать грудь. То одну, то вторую. Лижет кожу, посасывает, целует, сжимает в ладонях.
Мне же ничего не остаётся, как сжать пальцами покрывало, вытянуться на кровати и глубоко дышать, прокачивая с кровью кислород.
Я никогда и представить не могла, что моя грудь может быть настолько чувствительной, а прикосновения к ней такими приятными. Кажется, что вообще вся кожа пылает, не только на груди, и я это очень отчётливо чувствую, когда Костя опускается дорожкой влажных поцелуев вниз по животу. Спохватываюсь только когда он поддевает пальцами резинку спортивных штанов.
— Надеюсь, там ты тоже без белья, — намеревается потянуть штаны вниз, но я торможу его, положив свои пальцы на его и сжав.
Костя чуть хмурится, а потом приподнимает брови. Снова касается губами кожи возле пупка.
— Хочешь, чтобы я остановился?
Я ведь должна сказать “да”. В смысле хочу, чтобы остановился. Должна хотеть. Но вместо этого мычу что-то нечленораздельное. То ли да, то ли нет. Самое странное, что и сама не пойму, говорю “да” или “нет”.
— Не бойся, Катя, от тебя ответный жест я не попрошу, — подмигивает. — Не сегодня.
Я не успеваю отреагировать, как он стаскивает мои штаны до самых колен вместе с трусами.
Замираю, пытаясь прислушаться к себе, собственным ощущениям. Я почти голая перед мужчиной. И это уж очень условное “почти”. Его взгляд пылает, обжигая мою кожу. Хочется и прикрыться, и чтобы продолжал так смотреть. Это какой-то отдельный вид удовольствия — когда на твоё тело так смотрит мужчина.
Макарский аккуратно освобождает от штанов сначала одну мою ступню, потом вторую, и я тут же свожу будто одеревеневшие колени. Понимаю, что между мужчиной и женщиной при близости обнажение и откровенность — нормально, но я ничего с собой поделать не могу, всё равно испытываю смущение.
— Нет уж, Китти Кэт, — ухмыляется Константин, — поздно прятаться, иди сюда, моя хорошая.
Ой ловко подхватывает меня под бёдра, тянет чуть на себя, а потом разводит колени, заставляя задохнуться от одного лишь понимания, что он смотрит мне туда. Ничего не предпринимает поначалу, просто смотрит. И я даже не знаю, как расценивать выражение его лица. Ухмылка пропадает, а вот взгляд такой… Я даже слов подобрать не могу. Только сжимаю снова ткань покрывала в кулаках и закусываю губы, когда Костя аккуратно проводит пальцами по моей промежности. И там оказывается так мокро, что мне даже стыдно и снова хочется сжать бёдра.
— Да, мне определённо очень нравится твоя реакция, — растирает влагу в пальцах, а я, не выдержав смущения, прикрываю глаза и отворачиваюсь лицо в противоположную сторону. Вроде бы как в какой-то детской сказке: я не вижу, и меня не видят.
Однако “сбежать” надолго не получается, потому что тело наполняется электричеством, едва только Костя снова касается меня там, только на этот раз уже ртом. Нежно прихватывает губами, осторожно проводит языком по моей влажной плоти, мягко втягивает.
Мои бёдра дрожат, и он обхватывает их руками, сжимает крепче и начинает ласкать быстрее и интенсивнее.
При каждом глубоком вдохе я чувствую, как под кожей горячими волнами от того самого места, где целует сейчас меня Костя, расползается тепло. И я тону в этих ощущениях, теряю ясность мысли и способность контролировать своё тело. А потом он начинает ритмично посасывать клитор, расслабленность резко исчезает, уступая место разрядам острого удовольствия, и уже спустя несколько секунд меня накрывает резкой огненной вспышкой, вынуждая прогнуться в спине и громко застонать.
Я резко выдыхаю, ощущая, как спазм в спине отпускает, и испуганно прикрываю рот ладонью. Вдруг тут стены тонкие и кто-то услышит?! Позор какой будет. Только поздно уже, кажется.
— Не бойся, — Макарский оказывается рядом и убирает мою руку, — комнаты детей дальше, и тут нормальная шумоизоляция.
— Откуда ты знаешь?
— Интересовался, — отвечает с ухмылкой.
А ещё я вижу, как облизывает нижнюю губу, а там же… моя влага… И это заставляет ощутить волну смущения не меньшую, чем когда он только стащил с меня трусики.
— Ты очень красивая, Катя, — склоняется и целует, давая ощутить на своих губах вкус моего собственного возбуждения. — Мне очень нравится, как сейчас: взбудораженная, тяжело дышащая. И мне понравилось смотреть, как ты кончаешь. Очень вкусно.
Зачем он всё это говорит? Чтобы я совсем сгорела в пепел от смущения? Очевидно же, что меня это вгоняет в краску, но, кажется, ему это и доставляет удовольствие.
Сгребаю пальцами покрывало и тяну на себя, пытаясь прикрыться, но Костя не позволяет. Он ложится рядом, укладывает мою голову себе на плечо, а сам начинает медленно, едва касаясь, водить пальцами по моей коже.
Ну и ладно. Мне так хорошо. Настолько, что я ощущаю, как сознание начинает туманиться сном.
— Моя ты, Китти Кэт, теперь уж точно, — говорит негромко, но меня уже так затягивает в дрёму, что я и ответить ничего не могу. — Теперь без вариантов.
* * *
Просыпаюсь я когда на часах почти четыре утра в той же позе, в которой уснула, только ещё и старательно замотанная в одеяло. Костя спит, заложив вторую руку за голову. Я прислушиваюсь к его спокойному размеренному дыханию, в свете луны, падающим из окна, наблюдаю, как поднимается и опускается грудь. Он полностью одет, только рубашка расстёгнута на несколько пуговиц.
Я пытаюсь понять, что чувствую. Наверное, эта странная щекотка в груди — растерянность. Да, именно так. Я не пойму, как относиться к тому, что произошло между нами вечером. Думала, что буду остро сожалеть, но этого чувства нет. Есть страх, неопределённость. Что значит это его “Моя ты. Теперь без вариантов”? Значит ли это, что у наших отношений какой-то статус или он имел ввиду, что собирается захаживать ко мне, когда ему заблагорассудится?
Второй вариант для меня неприемлем. Я так не хочу. Нет, я совершенно не собираюсь метить на роль пассии “известного бизнесмена Константина Макарского, владельца сети супермаркетов”, мне не нужны наши общие фотки на новостных сайтах, и я не собираюсь размещать кучи совместных фотографий в соцсетях. Это для меня неважно. Но мне важно быть не девочкой для отдыха, чтобы забежать и по быстрому расслабиться. Мне нужны нормальные отношения. И, хоть я позволила зайти Косте уже очень далеко, ещё могу затормозить.
А вот при последней мысли я ощущаю в животе противный холодок, а в горле будто формируется комок. Потому что понимаю, что Макарский уже пробрался в мою душу глубже, чем я успела понять. Он нравится мне. Сильно. И ухмылка, и ироничный взгляд, и притягательный мужской запах. Восприятие уже настроено на него, уже цепляется за жесты, сделанные невзначай, за тембр голоса, от которого я чувствую лёгкую щекотку где-то под рёбрами, за прикосновения. Воспоминания о последних вообще заставляют вздрогнуть и поёрзать. И дрожь эта томительная и приятная.
— Проснулась? — сонно спрашивает Макарский, приоткрыв глаза и повернув голову ко мне.
А я сжимаюсь и хочется спрятать взгляд. Одно дело самой вспоминать то, что он со мной вчера делал, другое — делать это, глядя ему в глаза.
Кажется, у сильной и смелой девочки Кати на это не находится сил.
— Угу, — закусываю губы и упираюсь лбом ему в плечо.
— А приступ скромности к чему? — чуть поворачивается ко мне и приподнимает пальцами свободной руки мой подбородок.
Оказывается, когда смущение жжётся, то и темнота в комнате не спасает. И от внимательного взгляда мужчины мне хочется спрятаться под одеяло, но я сдерживаюсь от этого порыва. Отодвинуться и встать тоже не решаюсь, особенно осознав, что я полностью обнажена и, прежде чем я успею одеться, явлю себя во всей красе перед Макарским. А я к этому не готова. Даже учитывая всё произошедшее вчера вечером.
— Ка-ать, — тянет он и наклоняется, чуть нависнув надо мной. — Ну ты чего, правда? Неужели ещё стесняешься?
— Нет, просто… — мог голос тоже немного охрипший после сна. — Да. Немного.
Бред несу. Но Костя, к моему удивлению, не иронизирует, не ухмыляется фирменно, а мягко улыбается и прикасается своими губами к моим. Осторожно очень и нежно, и только тогда я решаюсь поднять на него глаза и тоже улыбнуться.
— Так лучше, — произносит он. — Но надо ещё поработать.
Я даже не успеваю испугаться его обещания, как Макарский переворачивается и подминает меня под себя, удерживаясь на локтях. В моём теле это отдаётся тёплой волной, а внизу живота появляется щекотка.
Хорошо, что между нами покрывало, в которое Костя меня укутал. Но и оно спасает не особо.
— Моя Катька, — снова улыбается и опять целует меня, только теперь уже не просто мягко прикасается губами, а сразу по-хозяйски врывается языком. Уже не мягко, уже с напором. Играет, демонстрируя власть и силу.
Я чувствую каждый сантиметр его тела. Да, именно — всего его. Чувствую эрекцию, упирающуюся мне в бедро. Костя делает это намеренно — наблюдает мою реакцию.
А какой она может быть? Я начинаю задыхаться. От желания и от страха. Понимаю, что то, что не произошло вечером, может произойти сейчас. В голову приходит мысль, что вот этот огромный орган, прижавшийся к моему бедру, слишком велик, чтобы войти внутрь меня.
Раньше меня занимали мысли, что вот так просто отдаться Макарскому — недопустимо, что это неправильно, и я потом пожалею. Что для него это лишь игра, а для меня важный шаг. Сейчас же я впервые задумываюсь о том, что это, очевидно, будет больно. Не морально — физически. Почему-то меня пугала моральная, эмоциональная сторона близости с Костей, а сейчас, когда мы уже почти к ней перешли, я вдруг задумываюсь, что лишится девственности, вероятно, больно. Я это и так понимала раньше, но как-то эти мысли сильно меня не донимали, теперь же…
Костя тоже распаляется. Я чувствую это, замечаю по его дыханию, которое становится более шумным и глубоким. Ощущаю под своими пальцами мурашки на его коже, когда веду ногтями по шее. Мне приятно осознавать, что я тоже влияю на него.
Макарский делает мягкий толчок, позволяя ещё сильнее почувствовать своё возбуждение. А мне вдруг хочется трусливо сбежать. Кажется, я не готова расстаться со своей невинностью прямо сейчас.
— Мне надо в душ, — шепчут, слабо упираясь ладонью ему в плечо. — Я ведь вчера так и не сходила после… после… Ну в общем, надо.
— Никуда тебе не надо, — отвечает тоже негромко, а потом сдёргивает покрывало, заставляя резко втянуть воздух носом. — Я очень хочу тебя, Катя, но уже сказал, что спешить не будем. Так ведь даже интереснее.
Он тянет меня чуть на себя за плечи, а потом ловко переворачивает, подтянув под бёдра подушку. Оказавшись в очень неоднозначной позе, с торчащей кверху обнажённой попой, я пытаюсь возмутиться, но мне это толком сделать не дают.
— Лежи, — говорит Макарский, мягко вдавливая мою голову в подушку, заставляя почувствовать себя очень уязвимой. — И не смей шевелиться, маленькая непослушная училка, сейчас мы поговорим о том твоём сообщении. Или ты думала, я просто так тебе его спущу?
20
— Все расселись? Соблюдаем в автобусе порядок, не сорим, никаких фантиков и пачек от чипсов, имейте ввиду!
Ещё раз пересчитываю детей, проверяю приказ, дорожную карту, сверяю с данными у водителя и сажусь в свою кресло. Экскурсовод подключает микрофон и начинает рассказывать ребятам, пока автобус плавно движется в сторону трассы.
Умащиваюсь в кресле удобнее, но расслабиться сразу не получается. Едва сдерживаюсь, чтобы не поёрзать в поиске более удобной позы.
А всё потому, что мне неудобно в узких джинсах после того, что делал со мной ночью Костя. После столько раз испытанного удовольствия, мои половые органы отекли и стали очень чувствительными, что сейчас вызывает дискомфорт.
А ещё такое ощущение, что и мозги тоже отекли, потому что мне сложно сосредоточиться. Приходится буквально вручную удерживать своё внимание, пытаясь обуздать рассеянность.
И вот сейчас, когда дети слушают экскурсовода, я отпускаю контроль над мыслями, и они уносятся в сегодняшнюю ночь. Чувствую, как по телу медленно разливается волна тепла от воспоминаний о том, что Макарский вытворял с моим телом. Я будто вязну, и очень надеюсь, щёки не станут розовыми.
* * *
… Задерживаю дыхание и напрягаюсь. Он меня ещё даже не коснулся, а мне уже страшно представить, что же будет делать. И будто специально тянет, чтобы помучилась в неизвестности, проходит ожиданием по нервам.
Макарский тянет край футболки вверх, открывая себе доступ к моей груди. В глазах появляется блеск, когда он видит, что бюстгальтера на мне нет. Я сняла его перед душем, собираясь потом спать, так что решила уже не надевать. И сейчас это отняло у меня ещё один бастион перед наступлением Макарского.
Дыхание резко рвётся из горла, заставляя сильно вздрогнуть, когда Костя большим пальцем, едва-едва касаясь, трогает сначала правый сосок, потом левый. Они оба тут же твердеют, сжимаются почти до боли.
— Мне нравится, как ты реагируешь, — произносит Макарский, снова глядя мне в глаза и очень этим смущая. — Будет космос, Катя. Нам с тобой вместе будет охрененно.
Ответа от меня он дожидаться и не собирается, вместо этого опускает голову и накрывает сосок ртом. Ощущения такие острые, что в этот раз я не могу сдержать то ли стон, то вскрик — сама не пойму. Костя же чуть сжимает ладонями мою талию, фиксируя, чтобы не ёрзала, и принимается ласкать грудь. То одну, то вторую. Лижет кожу, посасывает, целует, сжимает в ладонях.
Мне же ничего не остаётся, как сжать пальцами покрывало, вытянуться на кровати и глубоко дышать, прокачивая с кровью кислород.
Я никогда и представить не могла, что моя грудь может быть настолько чувствительной, а прикосновения к ней такими приятными. Кажется, что вообще вся кожа пылает, не только на груди, и я это очень отчётливо чувствую, когда Костя опускается дорожкой влажных поцелуев вниз по животу. Спохватываюсь только когда он поддевает пальцами резинку спортивных штанов.
— Надеюсь, там ты тоже без белья, — намеревается потянуть штаны вниз, но я торможу его, положив свои пальцы на его и сжав.
Костя чуть хмурится, а потом приподнимает брови. Снова касается губами кожи возле пупка.
— Хочешь, чтобы я остановился?
Я ведь должна сказать “да”. В смысле хочу, чтобы остановился. Должна хотеть. Но вместо этого мычу что-то нечленораздельное. То ли да, то ли нет. Самое странное, что и сама не пойму, говорю “да” или “нет”.
— Не бойся, Катя, от тебя ответный жест я не попрошу, — подмигивает. — Не сегодня.
Я не успеваю отреагировать, как он стаскивает мои штаны до самых колен вместе с трусами.
Замираю, пытаясь прислушаться к себе, собственным ощущениям. Я почти голая перед мужчиной. И это уж очень условное “почти”. Его взгляд пылает, обжигая мою кожу. Хочется и прикрыться, и чтобы продолжал так смотреть. Это какой-то отдельный вид удовольствия — когда на твоё тело так смотрит мужчина.
Макарский аккуратно освобождает от штанов сначала одну мою ступню, потом вторую, и я тут же свожу будто одеревеневшие колени. Понимаю, что между мужчиной и женщиной при близости обнажение и откровенность — нормально, но я ничего с собой поделать не могу, всё равно испытываю смущение.
— Нет уж, Китти Кэт, — ухмыляется Константин, — поздно прятаться, иди сюда, моя хорошая.
Ой ловко подхватывает меня под бёдра, тянет чуть на себя, а потом разводит колени, заставляя задохнуться от одного лишь понимания, что он смотрит мне туда. Ничего не предпринимает поначалу, просто смотрит. И я даже не знаю, как расценивать выражение его лица. Ухмылка пропадает, а вот взгляд такой… Я даже слов подобрать не могу. Только сжимаю снова ткань покрывала в кулаках и закусываю губы, когда Костя аккуратно проводит пальцами по моей промежности. И там оказывается так мокро, что мне даже стыдно и снова хочется сжать бёдра.
— Да, мне определённо очень нравится твоя реакция, — растирает влагу в пальцах, а я, не выдержав смущения, прикрываю глаза и отворачиваюсь лицо в противоположную сторону. Вроде бы как в какой-то детской сказке: я не вижу, и меня не видят.
Однако “сбежать” надолго не получается, потому что тело наполняется электричеством, едва только Костя снова касается меня там, только на этот раз уже ртом. Нежно прихватывает губами, осторожно проводит языком по моей влажной плоти, мягко втягивает.
Мои бёдра дрожат, и он обхватывает их руками, сжимает крепче и начинает ласкать быстрее и интенсивнее.
При каждом глубоком вдохе я чувствую, как под кожей горячими волнами от того самого места, где целует сейчас меня Костя, расползается тепло. И я тону в этих ощущениях, теряю ясность мысли и способность контролировать своё тело. А потом он начинает ритмично посасывать клитор, расслабленность резко исчезает, уступая место разрядам острого удовольствия, и уже спустя несколько секунд меня накрывает резкой огненной вспышкой, вынуждая прогнуться в спине и громко застонать.
Я резко выдыхаю, ощущая, как спазм в спине отпускает, и испуганно прикрываю рот ладонью. Вдруг тут стены тонкие и кто-то услышит?! Позор какой будет. Только поздно уже, кажется.
— Не бойся, — Макарский оказывается рядом и убирает мою руку, — комнаты детей дальше, и тут нормальная шумоизоляция.
— Откуда ты знаешь?
— Интересовался, — отвечает с ухмылкой.
А ещё я вижу, как облизывает нижнюю губу, а там же… моя влага… И это заставляет ощутить волну смущения не меньшую, чем когда он только стащил с меня трусики.
— Ты очень красивая, Катя, — склоняется и целует, давая ощутить на своих губах вкус моего собственного возбуждения. — Мне очень нравится, как сейчас: взбудораженная, тяжело дышащая. И мне понравилось смотреть, как ты кончаешь. Очень вкусно.
Зачем он всё это говорит? Чтобы я совсем сгорела в пепел от смущения? Очевидно же, что меня это вгоняет в краску, но, кажется, ему это и доставляет удовольствие.
Сгребаю пальцами покрывало и тяну на себя, пытаясь прикрыться, но Костя не позволяет. Он ложится рядом, укладывает мою голову себе на плечо, а сам начинает медленно, едва касаясь, водить пальцами по моей коже.
Ну и ладно. Мне так хорошо. Настолько, что я ощущаю, как сознание начинает туманиться сном.
— Моя ты, Китти Кэт, теперь уж точно, — говорит негромко, но меня уже так затягивает в дрёму, что я и ответить ничего не могу. — Теперь без вариантов.
* * *
Просыпаюсь я когда на часах почти четыре утра в той же позе, в которой уснула, только ещё и старательно замотанная в одеяло. Костя спит, заложив вторую руку за голову. Я прислушиваюсь к его спокойному размеренному дыханию, в свете луны, падающим из окна, наблюдаю, как поднимается и опускается грудь. Он полностью одет, только рубашка расстёгнута на несколько пуговиц.
Я пытаюсь понять, что чувствую. Наверное, эта странная щекотка в груди — растерянность. Да, именно так. Я не пойму, как относиться к тому, что произошло между нами вечером. Думала, что буду остро сожалеть, но этого чувства нет. Есть страх, неопределённость. Что значит это его “Моя ты. Теперь без вариантов”? Значит ли это, что у наших отношений какой-то статус или он имел ввиду, что собирается захаживать ко мне, когда ему заблагорассудится?
Второй вариант для меня неприемлем. Я так не хочу. Нет, я совершенно не собираюсь метить на роль пассии “известного бизнесмена Константина Макарского, владельца сети супермаркетов”, мне не нужны наши общие фотки на новостных сайтах, и я не собираюсь размещать кучи совместных фотографий в соцсетях. Это для меня неважно. Но мне важно быть не девочкой для отдыха, чтобы забежать и по быстрому расслабиться. Мне нужны нормальные отношения. И, хоть я позволила зайти Косте уже очень далеко, ещё могу затормозить.
А вот при последней мысли я ощущаю в животе противный холодок, а в горле будто формируется комок. Потому что понимаю, что Макарский уже пробрался в мою душу глубже, чем я успела понять. Он нравится мне. Сильно. И ухмылка, и ироничный взгляд, и притягательный мужской запах. Восприятие уже настроено на него, уже цепляется за жесты, сделанные невзначай, за тембр голоса, от которого я чувствую лёгкую щекотку где-то под рёбрами, за прикосновения. Воспоминания о последних вообще заставляют вздрогнуть и поёрзать. И дрожь эта томительная и приятная.
— Проснулась? — сонно спрашивает Макарский, приоткрыв глаза и повернув голову ко мне.
А я сжимаюсь и хочется спрятать взгляд. Одно дело самой вспоминать то, что он со мной вчера делал, другое — делать это, глядя ему в глаза.
Кажется, у сильной и смелой девочки Кати на это не находится сил.
— Угу, — закусываю губы и упираюсь лбом ему в плечо.
— А приступ скромности к чему? — чуть поворачивается ко мне и приподнимает пальцами свободной руки мой подбородок.
Оказывается, когда смущение жжётся, то и темнота в комнате не спасает. И от внимательного взгляда мужчины мне хочется спрятаться под одеяло, но я сдерживаюсь от этого порыва. Отодвинуться и встать тоже не решаюсь, особенно осознав, что я полностью обнажена и, прежде чем я успею одеться, явлю себя во всей красе перед Макарским. А я к этому не готова. Даже учитывая всё произошедшее вчера вечером.
— Ка-ать, — тянет он и наклоняется, чуть нависнув надо мной. — Ну ты чего, правда? Неужели ещё стесняешься?
— Нет, просто… — мог голос тоже немного охрипший после сна. — Да. Немного.
Бред несу. Но Костя, к моему удивлению, не иронизирует, не ухмыляется фирменно, а мягко улыбается и прикасается своими губами к моим. Осторожно очень и нежно, и только тогда я решаюсь поднять на него глаза и тоже улыбнуться.
— Так лучше, — произносит он. — Но надо ещё поработать.
Я даже не успеваю испугаться его обещания, как Макарский переворачивается и подминает меня под себя, удерживаясь на локтях. В моём теле это отдаётся тёплой волной, а внизу живота появляется щекотка.
Хорошо, что между нами покрывало, в которое Костя меня укутал. Но и оно спасает не особо.
— Моя Катька, — снова улыбается и опять целует меня, только теперь уже не просто мягко прикасается губами, а сразу по-хозяйски врывается языком. Уже не мягко, уже с напором. Играет, демонстрируя власть и силу.
Я чувствую каждый сантиметр его тела. Да, именно — всего его. Чувствую эрекцию, упирающуюся мне в бедро. Костя делает это намеренно — наблюдает мою реакцию.
А какой она может быть? Я начинаю задыхаться. От желания и от страха. Понимаю, что то, что не произошло вечером, может произойти сейчас. В голову приходит мысль, что вот этот огромный орган, прижавшийся к моему бедру, слишком велик, чтобы войти внутрь меня.
Раньше меня занимали мысли, что вот так просто отдаться Макарскому — недопустимо, что это неправильно, и я потом пожалею. Что для него это лишь игра, а для меня важный шаг. Сейчас же я впервые задумываюсь о том, что это, очевидно, будет больно. Не морально — физически. Почему-то меня пугала моральная, эмоциональная сторона близости с Костей, а сейчас, когда мы уже почти к ней перешли, я вдруг задумываюсь, что лишится девственности, вероятно, больно. Я это и так понимала раньше, но как-то эти мысли сильно меня не донимали, теперь же…
Костя тоже распаляется. Я чувствую это, замечаю по его дыханию, которое становится более шумным и глубоким. Ощущаю под своими пальцами мурашки на его коже, когда веду ногтями по шее. Мне приятно осознавать, что я тоже влияю на него.
Макарский делает мягкий толчок, позволяя ещё сильнее почувствовать своё возбуждение. А мне вдруг хочется трусливо сбежать. Кажется, я не готова расстаться со своей невинностью прямо сейчас.
— Мне надо в душ, — шепчут, слабо упираясь ладонью ему в плечо. — Я ведь вчера так и не сходила после… после… Ну в общем, надо.
— Никуда тебе не надо, — отвечает тоже негромко, а потом сдёргивает покрывало, заставляя резко втянуть воздух носом. — Я очень хочу тебя, Катя, но уже сказал, что спешить не будем. Так ведь даже интереснее.
Он тянет меня чуть на себя за плечи, а потом ловко переворачивает, подтянув под бёдра подушку. Оказавшись в очень неоднозначной позе, с торчащей кверху обнажённой попой, я пытаюсь возмутиться, но мне это толком сделать не дают.
— Лежи, — говорит Макарский, мягко вдавливая мою голову в подушку, заставляя почувствовать себя очень уязвимой. — И не смей шевелиться, маленькая непослушная училка, сейчас мы поговорим о том твоём сообщении. Или ты думала, я просто так тебе его спущу?
20
— Все расселись? Соблюдаем в автобусе порядок, не сорим, никаких фантиков и пачек от чипсов, имейте ввиду!
Ещё раз пересчитываю детей, проверяю приказ, дорожную карту, сверяю с данными у водителя и сажусь в свою кресло. Экскурсовод подключает микрофон и начинает рассказывать ребятам, пока автобус плавно движется в сторону трассы.
Умащиваюсь в кресле удобнее, но расслабиться сразу не получается. Едва сдерживаюсь, чтобы не поёрзать в поиске более удобной позы.
А всё потому, что мне неудобно в узких джинсах после того, что делал со мной ночью Костя. После столько раз испытанного удовольствия, мои половые органы отекли и стали очень чувствительными, что сейчас вызывает дискомфорт.
А ещё такое ощущение, что и мозги тоже отекли, потому что мне сложно сосредоточиться. Приходится буквально вручную удерживать своё внимание, пытаясь обуздать рассеянность.
И вот сейчас, когда дети слушают экскурсовода, я отпускаю контроль над мыслями, и они уносятся в сегодняшнюю ночь. Чувствую, как по телу медленно разливается волна тепла от воспоминаний о том, что Макарский вытворял с моим телом. Я будто вязну, и очень надеюсь, щёки не станут розовыми.
* * *
… Задерживаю дыхание и напрягаюсь. Он меня ещё даже не коснулся, а мне уже страшно представить, что же будет делать. И будто специально тянет, чтобы помучилась в неизвестности, проходит ожиданием по нервам.