Ученица

Да, она пробовала расшатать забетонированный штырь, к которому крепилась цепь. Сходу такое непосильно даже мужчине, не то что девушке-подростку. Со временем, быть может, получится. Но сколько у нее осталось в запасе недель, дней, часов?

Отпив воды, она отставила бутылку. Вдохнула, выдохнула. Как же ей не хватает сигарет. Обычных, не «травки». Узница закрыла глаза, привалившись к засаленному матрасу. А еще ей не хватает нормального общения. Не с любимым или другом, а хоть с кем-то… нормальным.

Все чаще девушка ловила себя на том, что разговаривает вслух сама с собой и не замечает этого. Где-то она слышала, что это первый признак шизофрении, и может быть, в мозгу запустились необратимые процессы.

Ей не хотелось знать, сколько она тут находится. А если бы сказали, она бы ужаснулась. Несмотря на то, что ей казалось, будто в плену она уже бесконечность, девушка не поверила бы, что прошло несколько месяцев.

Сначала она много думала о своем парне, а потом… Потом вопросы любви потихоньку вытеснили физические вопросы. Вопросы голода и вопросы гигиены.

Обогреватель стоял так, чтоб она не могла до него дотянуться и использовать в качестве оружия. Радиатор прогревал помещение скверно, больше сушил воздух, отчего сохранялась поганая атмосфера. Сырость лежала на полу, стены сочились холодом, а перегретый воздух поднимался к земляному потолку, иссушая кожу, горло, легкие.

Напившись воды, узница обняла бутылку, будто баюкая ее, и сама закрыла глаза, надеясь открыть их уже в другом месте.





Глава 10. ОТКРОВЕНИЯ ПЛОТНИКОВА




Наутро Турка проспал первый урок. Вспомнил, что русский язык вроде бы и решил, что делать там особенно нечего. Проверил телефон — ни сообщений, ни звонков от Ани. Расстроило его это или нет? Скорее чуть раздуло тлеющий внутри костер гнева.

На поверхность сознания прорывались мутные обрывки ночного кошмара. Турка не мог вспомнить, что именно снилось, но мозг как будто изваляли в липкой мерзости. От этого все вокруг казалось серым, мрачным, противным, гадким. Совсем не отдохнувшее тело ныло, слипались глаза, а неясные образы будто просачивались в реальность, такие близкие, но недоступные.

Отец ушел на работу — отлично. Турка выпил кофе, съел бутерброд с маслом и последним кусочком сыра и вышел из дома. Снега навалило еще больше, отец утром размел дорожку до калитки, а улицы по-прежнему являли собой белые пустыни.

Турка опять вспомнил фильм «Игра в прятки» и подумал, что быть может, он сам — психопат с раздвоением личности, который убил Конову, и… Он посмотрел на предплечье, обсыпанное крупными «мурашками», стиснул зубы. Такого в жизни не бывает. В книгах и фильмах — может быть, но никак не наяву.

Похолодало, ветер кусал щеки. Снег хрустко поскрипывал под ботинками. Треск будто впивался в мозг иглами, и Турка совсем было решил вернуться домой — к черту школу, — но она уже нарисовалась и подтягивала к себе, как паук оплетенную паутиной муху. Так она годами, десятилетиями пожирает людей. Растит, воспитывает, меняет. Калечит.

На входе баба Леля, вахтерша. Если повезет, то можно шмыгнуть мимо без сменки. Но нет, стоило только Турке ступить на паркет, как бабка в выцветшем голубом халате и косынке сразу нарисовалась. Как будто скрипт сработал в компьютерной игре.

— Ты куда, куда? Быстро переобувайся, — голос мерзкий, и тоже скрипучий, въедался в мозг.

Турка скрежетнул зубами:

— Так чисто на улице. Снег вон идет.

— Ничего не знаю, только полы вымыла. Дальше не пущу, — она скрестила руки на груди. Турка глубоко вдохнул, пытаясь говорить спокойнее. Всем известно, что перечить старушкам, а тем более — школьным сторожам или уборщицам — дело гиблое и бессмысленное.

— Можно, я помою обувь?

Баба Леля окинула его жалостливым взглядом, вздохнула:

— Ладно. Что с вами будешь делать! Подошвы почухай нормально. Да тщательней три, не жалей тряпку! Потопай, снег вон. И не холодно в таких кедах-то, мороз же! Застудишь ноги, потом всю жизнь мучиться будешь. Сколько утром было грязи и воды, мыла, мыла… Ужас! — бормотала вахтерша, поправляя выбившуюся седую прядь из-под косынки. Турка добросовестно топал и чуть ли не разорвал кроссовками тряпку. Потом он быстренько порысил к лестнице, пока у вахтерши не изменилось настроение.

Тишина, до конца первого урока минут десять. Турка любил такое звенящее коридорное безмолвие, но проходя мимо туалета на втором этаже, услышал там шорохи и возню. Нахмурившись, он толкнул дверь. Помещение застлали сизые витки сигаретного дыма. Плотников пыхтел сигаретой, сидя на подоконнике.

Турка кивнул ему, но обмениваться рукопожатием не стал. Пошел к самому дальнему «очку» как ни в чем ни бывало. Будто не вспомнил о конфликте, будто не хотелось почесать кулаки о наглую рожу Плотникова.

Кабинок нет, только перегородки из кирпича, отделанные кафелем, а вместо унитазов — дырки, покрытые ржавым налетом. Вот пустые корзинки, которыми кто-то успел сыграть в футбол, вот раскисают в лужах воды тетрадные листки. Резкий запах мочи и хлорки, и конечно, всякое отсутствие туалетной бумаги.

— Понтовая у вас школа, — сказал Плотников. — Чистенько так.

— Смеешься?

— Нет, серьезно. Видел бы ты нашу… Да и спокойно как-то слишком. У нас одну шкуру отодрали в толкане…

— Так у нас здесь учительская напротив, — бросил Турка, как будто оправдываясь.

— И чо? У нас примерно такое же расположение. Директриса только в школе очень редко появлялась. А у вас нормальный мужик. Такой сам может кого-нибудь отодрать в кабинете, — заржал Плотников.

— С чего ты взял?

— Да так… Ходят слухи. Нет, слишком тихо у вас. Надо малехо шевельнуть народ. Меня знаешь, за что из последней школы выгнали? Физрука на прогиб взял и шею свернул. Не насмерть, естественно. Ну блин, он и сам хотел махаться, так что теперь… Ну я немного переборщил. Еще в другой школе под лестницей одну шмару отодрал. Видос потом разлетелся… Вообще, это уже пятая моя шкалка. Нигде особо долго не задерживаюсь. Да так оно и лучше, ха. Веселее.

— Смотри, аккуратнее… Как бы тебя потом не шевельнули, — хмыкнул Турка. — В прошлом году слышал, что было?

— Да, чувак там открыл стрельбу, прострелил пацана. Но знаешь, — Плотников спрыгнул с подоконника, и бросил окурок в раковину, — на месте того чела бы так не оставлял… Кстати, я на учете давно. Думаешь, очкую, что посадят? Да мне посрать.

— На чьем месте не оставлял бы, не понял.


— Ну, если стреляешь, то до конца идти надо, — подмигнул Плотников. — А то потом прилететь в обратку может. Про Тузова мне рассказывали, у него семья поехавшая. И сам он на хате сидел два года, да?

— Ну. Типа, из окна выпрыгнул, ноги сломал. Ну, и пока срастались, он сидел дома.

— Ха! Сам-то веришь? Обычный перелом срастается за пару месяцев, даже если сложный. Полгода — максимум. Если у него что-то с позвоночником было, еще ладно… Вот и думай, — Плотников харкнул в раковину. — Нет, там что-то другое. Дед у него странный, мать тоже не в себе. Соответственно, и Тузов тот еще шизик. Есть такая инфа, что он не дома, а в психушке отвисал. Так что от него вообще чего угодно можно ждать.

— Да?.. Откуда инфа-то?

— Так, ребята рассказывали. Да я много кого знаю по городу, держу связи. Это сколько ему лет, получается? Семнадцать? Или уже восемнадцать?

— Да ну… — протянул Турка, хотя вспомнил, что вот, например, Муравью тоже почти восемнадцать, так как он в школу пошел поздно, и в младших классах его оставляли на второй год. — Ну если и так, то в школе он чот засиделся.

— Ага, — выпустил дым Плотников. — Тому пацану, который в него стрелял, лучше бы уехать из города. Ну, зная Тузова, я бы так поступил. Жалеть он точно не будет.

— Как он его найдет? — вырвалось у Турки.

— Пф. Думаешь, найти кого-либо — так сложно? Земля круглая, туда-сюда и встретил. Сышь, а препод же новый, верно? Что-то он тоже как будто бессмертный. Но с такими тоже веселее жить. Ты чем-нибудь занимался? Дзюдо, рукопашный?

— Нет.

— А я пять лет боксом. На тайский еще гонял немного. Школа эта — до задницы. У меня дядя собирается зал открывать, я туда инструктором пойду через пару лет. Опыт в уличных боях есть, да и вообще, мне близка тема. Не вижу себя в чем-то другом.

Турка подумал, что легко может представить Плотникова в тюремной камере, но лишь кивнул в ответ, а новичок добавил:

— Что у нас следующее?

— Да черт его. Биология, вроде.





* * *


На биологии пришли типы из одиннадцатого класса и настучали по голове Волу. Он огрызался, но его просто забросили в угол, где стояли все цветы, составленные с подоконников. Один горшок треснул, земля высыпалась на паркет, длинная палка, вокруг которой овивался длинный стебель одного из растений, треснула. Вол рассвирепел, схватил палку и бросился на обидчика, влепив тому по щеке.

Завязалась еще более отчаянная потасовка, пришлось разнимать дравшихся, тут уже подоспела и жирная рыжая биологичка. Вол стал прямо-таки лиловым и с ухмылкой слушал, как пацан из одиннадцатого поливал его матом при застывшей на пороге училке.

— На вас что, докладную написать? Вол?

— А я-то чо? Он полез ко мне, — показал он пальцем на одиннадцатиклассника.

— А мне неважно кто на кого полез. Что вы тут устроили? У вас совсем мозги отказывают, что ли?

— Есть немного, — ответил Проханов. Биологичка перевела на него взгляд заплывших глазок, поморгала. Проханов добавил: — А звонок был?

— Я тебе что, секретарь? По вам уже все колокола отзвонили, бесстыжие рожи!

На самом деле, Проханов умело отводил внимание биологички от смятых цветов и разбитых горшков. Хотя толку — все равно заметит, рано или поздно. Пацан из одиннадцатого класса под шумок спетлял.

Все уже сидели за партами, включая зевающего Турку, а биологичка прогулялась в конец класса и нависла грозовой тучей над комьями земли.

— Вол! Берешь веник, совок — убираешь. За горшки принесешь деньги.

— А чо я?! Меня толкнули туда.

— А меня не волнует, кто кого толкнул! — гаркнула биологичка вибрирующим голосом. — Веник в руки и мети!

— Да не буду я ничего делать, — Вол сложил руки на парте. — Пусть эти приходят и убирают.

— Я не начну урок, пока ты не уберешь.

— Ну и не начинайте.

— Тогда я напишу на тебя докладную. И на весь класс тоже.

Повисла тишина. Вол так и сидел, разглядывая собственные кисти. Кто-то приглушенно захихикал, на него шикнули, и смех затих.

— Вол, убери, — сказал Проханов. Некоторые его поддержали:

— Да-да, Вол, убирай. Тебе что, сложно?

— Весь класс из-за тебя накажут.