Убить пересмешника

– Нет, Кэл, – прошептал Джим, – мы сами. Где твои десять центов, Глазастик?

В церкви становилось душно, и я подумала – верно, мистер Сайкс хочет взять свою паству измором. Трещали веера, шаркали ноги, любителям жевать табак становилось невмоготу.

Я вздрогнула от неожиданности – преподобный Сайкс вдруг сказал сурово:

– Карлоу Ричардсон, я еще не видел тебя у этого столика.

Худой человек в штанах цвета хаки вышел вперед и опустил монету в жестянку. Паства одобрительно загудела. Потом преподобный Сайкс сказал:

– Пусть каждый из вас, у кого нет детей, пожертвует еще десять центов. И тогда у нас будет достаточно.

Медленно, с трудом десять долларов были собраны. Двери растворились, повеяло теплым ветерком, и мы вздохнули легче. Зибо стих за стихом прочитал «На бурных брегах Иордана», и воскресная служба кончилась.

Я хотела остаться и все рассмотреть, но Кэлпурния повела меня по проходу. В дверях она задержалась, чтобы поговорить с Зибо и его семейством, а мы с Джимом поболтали с мистером Сайксом.

У меня вертелось на языке сто вопросов, но я решила – после спрошу у Кэлпурнии.

– Мы очень рады, что вы пришли к нам сегодня, – сказал преподобный Сайкс. – Ваш папа – лучший друг нашего прихода.

Любопытство все-таки одолело меня.

– А почему вы собирали деньги для жены Тома Робинсона?

– Разве вы не слыхали? – спросил преподобный Сайкс. – У Элен трое маленьких, и она не может работать…

– А почему ей не взять их с собой, ваше преподобие? – спросила я.

Негритянки, работавшие на хлопковых плантациях, всегда брали малышей с собой и усаживали их куда-нибудь в тень, обычно между двумя рядами кустов. Тех, кто еще и сидеть не умел, матери привязывали себе за спину на индейский лад или завертывали в пустые мешки из-под хлопка и клали на землю.

Преподобный Сайкс замялся.

– По правде говоря, мисс Джин-Луиза, сейчас Элен не так-то просто найти работу… Когда наступит время собирать хлопок, я думаю, ее возьмет мистер Линк Диз.

– А почему ей сейчас не найти работу?

Преподобный Сайкс не успел ответить, Кэлпурния положила руку мне на плечо. И я послушно сказала:

– Спасибо, что вы позволили нам прийти.

Джим сказал то же самое, и мы пошли домой.

– Кэл, я знаю, Тома Робинсона посадили в тюрьму, он сделал что-то ужасно плохое, а Элен почему не берут на работу? – спросила я.

Кэлпурния в темно-синем муслиновом платье и высокой шляпке шла между мною и Джимом.

– Потому, что люди говорят, Том плохо поступил, – сказала она. – Никому не хочется… не хочется иметь дело с его семьей.

– Кэл, а что он такое сделал?

Кэлпурния вздохнула.

– Старый мистер Боб Юэл заявил, что Том снасильничал над его дочкой, вот Тома и арестовали и засадили в тюрьму.

– Мистер Юэл? – Мне кое-что вспомнилось. – Есть такие Юэлы, они каждый год в первый день приходят в школу, а потом больше не ходят. Он из них, да? И Аттикус сказал, они настоящие подонки… Аттикус никогда ни про кого так не говорил. Он сказал…

– Вот это они самые и есть.

– Ну, если все в Мейкомбе знают, что за народ эти Юэлы, так все рады будут нанять Элен на работу… Кэл, а что это – насильничать?

– Спроси мистера Финча, он тебе лучше объяснит. Вы оба, верно, голодные? Преподобный отец сегодня что-то длинно проповедовал, всегда он не так скучно говорит.

– Он совсем как наш проповедник, – сказал Джим. – А почему вы так странно поете псалмы?

– Ты про вторенье? – спросила Кэлпурния.

– Это называется вторенье?

– Да, мы так называем. Так всегда делалось, сколько я себя помню.

Джим сказал:

– Отложили бы за год деньги с церковных сборов и купили бы сборники псалмов.


Кэлпурния засмеялась.

– А что от них толку? Читать-то все равно никто не умеет.

– Как же так? – спросила я. – Столько народу – и никто не умеет читать?

Кэлпурния кивнула:

– Ну да. В «Первой покупке» читают, может, человека четыре… я в том числе.

– Ты в какой школе училась, Кэл? – спросил Джим.

– Ни в какой. Дай-ка вспомнить, кто же это меня научил грамоте? А, да, старая мисс Бьюфорд, тетушка нашей мисс Моди Эткинсон.

– Да разве ты такая старая?

– Я даже старше мистера Финча, – усмехнулась Кэлпурния. – Только не знаю, много ли. Мы с ним один раз стали вспоминать да рассчитывать, сколько же это мне лет… я помню немножко дальше его, стало быть, я и старше ненамного, женская-то память получше мужской.

– А когда твой день рождения, Кэл?

– Я справляю на Рождество – так легче запомнить… а настоящего дня рождения у меня нету.

– Но ты по виду совсем не такая старая, как Аттикус, – запротестовал Джим.

– Цветные не так быстро стареют, как белые, по ним не так видно, – сказала Кэлпурния.

– Может быть, это потому, что они не умеют читать. Кэл, это ты научила Зибо грамоте?

– Да, мистер Джим. Когда он был мальчонкой, у нас тут и школы-то не было. А я его все ж таки заставила учиться.

Зибо был старшим сыном Кэлпурнии. Если б я прежде об этом подумала, я бы догадалась, что Кэл уже пожилая – у Зибо у самого дети были почти взрослые, только я как-то об этом не задумывалась.

– Ты его учила по букварю, как нас? – спросила я.

– Нет, я ему велела каждый день выучивать страничку из Священного Писания, и еще была книжка, по которой меня учила мисс Бьюфорд, – вам не угадать, откуда я ее взяла.

Мы и не угадали. Кэлпурния сказала:

– Мне ее дал ваш дедушка Финч.

– Да разве ты с «Пристани»? – удивился Джим. – Ты нам никогда не говорила.

– Ясно, с «Пристани», мистер Джим. Там и выросла, между «Пристанью» и имением Бьюфордов. Круглый год работала то на Бьюфордов, то на Финчей, а потом ваши папа с мамой поженились, я и переехала в Мейкомб.

– А какая это была книжка, Кэл? – спросила я.

– «Комментарии» Блэкстоуна[16].

Джим был ошеломлен.

– И по этой книге ты учила Зибо грамоте?!

– Ну да, сэр, мистер Джим. – Кэлпурния застенчиво прикрыла рот рукой. – У меня других книг нету. Ваш дедушка говорил, что мистер Блэкстоун писал превосходным языком…

– Значит, вот почему ты говоришь не так, как все, – сказал Джим.

– Кто все?

– Все цветные. Кэл, а ведь в церкви ты говорила так же, как они…

Мне никогда и в голову не приходило, что у нашей Кэлпурнии есть еще другая жизнь. Оказывается, она может существовать как-то отдельно, вне нашего дома, да еще знает два языка!

– Кэл, – сказала я, – а для чего ты со своими разговариваешь, как… как цветные, ты ведь знаешь, что это неправильно?

– Ну, во-первых, я и сама черная…

– Все равно, зачем же тебе ломать язык, когда ты умеешь говорить правильно? – сказал Джим.

Кэлпурния сбила шляпку набок и почесала в затылке, потом старательно поправила шляпку.

– Как бы это вам объяснить, – сказала она. – Вот бы вы с Глазастиком стали у себя дома разговаривать, как цветные, – это было бы совсем не к месту, верно? А если я в церкви или со своими соседями стану говорить, как белая? Люди подумают, я совсем заважничала.

– Но ведь ты знаешь, как правильно! – сказала я.

– А не обязательно выставлять напоказ все, что знаешь. Женщине это не к лицу. И во-вторых, людям вовсе не по вкусу, когда кто-то умней их. Они сердятся. Хоть и говори сам правильно, а их не переменишь, для этого им надо самим научиться, а уж если они не хотят, ничего не поделаешь: либо держи язык за зубами, либо говори, как они.