У всякой драмы свой финал

— Шлюха! — захлебываясь, выдохнул он. — Я знаю о вас всех больше, чем ты можешь представить себе, шлюха!

Нарлинская, не в силах дальше сдерживать себя, крикнула с лютой ненавистью в голосе:

— Негодяй! Ничтожество! Импотент! Ты ни на что не способен! Ты даже удовлетворить женщину не способен!

Рисемский побледнел, как полотно, бешено затряс Еву, ловя в ее глазах такое же бешенство:

— Не смей, шлюха, так разговаривать со мной! — прохрипел ей в лицо.

— Да кто ты такой, чтобы я не смела? Кто ты такой? Недоумок! — она кипела от злобы и презрения.

Олега эти слова взорвали, негодование хлестнуло через край, он уже не контролировал себя. Его железные пальцы впились ей в горло и сдавили так, что в глазах у нее появился мертвенный блеск. Руки отчаянно стали шарить по столу, и за спиной нащупали нож, приготовленный для торта. Пальцы вцепились в него. Рука напружинилась и ударила Рисемского сбоку. Острие ножа вошло между ребер.

Олег почувствовал жгучую боль, отпустил горло Евы, недоумевая, глянул на свой бок. И его рука занеслась над головой Нарлинской. Но Ева, увернувшись, второй раз вонзила в него нож. А потом нанесла третий удар в грудь, угодив прямо в сердце. Удивление и ярость застыли в его глазах, и с этим выражением на лице он умер. Рухнул у ее ног с ножом в груди.

Нарлинская минуту стояла ошеломленная. Затем глянула на окровавленные руки, на халат в крови, на нож. Торопливо вытащила его из трупа, бросила в раковину. Пустила воду и стала лихорадочно смывать кровь с рук и ножа. Сдернула с плеч халат, смяла в ладонях.

Быстрым взглядом осмотрела голое тело. Заметив кровь на ноге, халатом стерла и, переступив через труп Рисемского, кинулась в ванную комнату. Там швырнула халат в стиральную машину, стянула с вешалки другой, надела.

После этого вернулась в кухню, вытащила из раковины нож, сунула в карман.

Глянула на мертвое тело. В этот миг ее глаза не выражали ни отчаянья, ни сожаления, ни облегчения.

Сделала несколько глубоких вдохов, шагнула к входной двери, распахнула, изобразив растерянность на лице.

Охранник Рисемского топтался на площадке.

Она испуганно произнесла:

— Помоги! У него плохо с сердцем!

Охранник метнулся в квартиру, в кухню и наткнулся на лужу крови. Но оглянуться не успел, нож глубоко вошел ему в спину. И пока тело охранника падало, Ева вонзила еще дважды.

Два трупа, один на другом, лежали посреди кухни.

Нарлинская уже спокойно вымыла нож под струей воды и плотно закрыла входную дверь. Потом в комнате взяла телефон:

— Андрей, приезжай немедленно, у меня ЧП.

Ватюшков примчался быстро. Войдя в кухню, присвистнул, и в голосе прозвучало восхищение ею:

— Намесила ты, моя красавица!

— Он хотел изнасиловать меня. Чуть не задушил, — пояснила она, хотя могла бы и не объяснять, потому что никто не требовал от нее отчета.

Между тем, Андрей удивился:

— Как же ты сумела завалить двоих сразу? Надеюсь, охранник не душил тебя? Просто попал под раздачу! — обнял Еву за плечи и крепко прижал к себе.

Нарлинская ничего не ответила. Да ей и не нужно было отвечать, потому что Андрей все хорошо понимал, и тут же оценил обстановку:

— Умница, все правильно сделала. Свидетелей надо убирать сразу! — одобрительно погладил ее по плечу.

— На улице стоит его машина с водителем, — сказала она.

— Это какая же?

Она показала в окно. Ватюшков кивнул.

— Он откуда-то узнал, что ты — Андрюха Живоглот, — проговорила она.

— Интересно, откуда? Ведь все это было давно и далеко от этого города! — Ватюшков исказил лицо и снова похвалил Нарлинскую. — Тогда тем более правильно сработала!

Ева посмотрела на часы и заторопилась:

— Мне надо в театр. Я и так уже опоздала из-за этого дебила. Представляешь, попер на меня, что я виновата в похищении моего поклонника и Ольги Корозовой! Как тебе это нравится?

— Дурак! — повторяя интонации Думилёвой, сказал Андрей. — Лучше бы узнал, кто из наших друзей навел шмон, чем терзать тебя! — вытащил телефон и позвонил. — Впереди вас на два авто стоит машина с водителем. Уберите его немедля! И вместе с машиной отправьте в тартарары! — кинул взгляд на Еву. — Погоди чуток, моя красавица, пусть ребятки сначала наведут лоск, а тогда и выйдешь.

Ева снова повернулась к окну. Увидала, как из-за руля машины Андрея вылез мешковатый парень с широким ремнем на брюках и направился к автомобилю Рисемского. Подошел к двери. Ей не было слышно, как он спросил:

— Слышь, друг, что-то у меня мотор барахлит, и стук такой непонятный, у тебя подобного не было?


— Со слов, приятель, не определишь. Это надо послушать. — Водитель Олега приоткрыл дверь.

— А ты соображаешь? Слышь, друг, пойдем, послушаешь, может, что подскажешь? — попросил мешковатый.

Водитель Рисемского почесал затылок, посмотрел на подъезд, из которого ожидал появления своего шефа, и согласился:

— Ну, давай, глянем, — стал вылезать из машины, и в это время ему в живот вошел нож.

Водитель дернулся, и обмяк.

Из автомобиля Ватюшкова выскочил еще один парень, охранник Андрея, длинноногий, подпрыгивающий, с другой стороны заскочил в салон авто Рисемского. Помог мешковатому перетащить мертвое тело на сиденье рядом с водительским и прыгнул за руль.

Ева в окно видела, как машина Олега медленно покатила вдоль дома. Сказала Андрею:

— Все, они управились, я пойду собираться, — и пошла в спальню к шкафу с одеждой.

Ватюшков двинулся за нею.

Спальня была просторная: вместительный зеркальный шкаф, подаренный Евгенией, широкая кровать с деревянными резными спинками, подаренная Антоном, длинный макияжный стол с выдвижными ящичками, зеркалом и банкеткой — подарок Андрея.

В общем-то, в этих вещах он не разбирался, и купил то, на что пальцем показала Нарлинская. И весьма рад был, что угодил ей.

Рядом стоял небольшой книжный шкаф с книгами. Ватюшков иногда перелистывал эти книги и всегда удивлялся обилию пьес в них. Впрочем, он не любил книги, он никогда их не читал, перелистывал так, от нечего делать. Всегда говорил, что книги, конечно, хорошее занятие, но от них портится зрение. Читать, может быть, и полезно, но слепнуть и напяливать на себя очки это последнее дело. Делал вид, что переживает за глаза Евы, ведь ей приходится учить тексты пьес, стало быть, много читать.

На полу лежал красивый прикроватный коврик с мягким густым ворсом.

Ева сбросила с себя халат, кинула его на кровать и открыла дверцу шкафа.

Андрей смотрел на нее с удовольствием, приблизился, поцеловал в шею:

— Ты очень хороша, моя красавица! — его руки поползли по ее голому телу.

— Знаю, — отозвалась Ева. — Только не сейчас. Мне некогда. И потом в кухне трупы. Тебя это не смущает?

— И что с того? — Ватюшков продолжал гладить ее и урчать в самое ухо. — Мы все ходим по трупам. Если на это обращать внимание, то и жить не стоит.

— Знаю я твою философию. — Ева достала свежий топ и стала подбирать к нему юбку.

Андрей усмехнулся, отпустил ее, отодвинулся на шаг, продолжая с удовольствием рассматривать девушку:

— Это не моя философия, это философия жизни, моя красавица. Выживает сильнейший! А где в таком случае слабейший? Да его просто поедают черви!

Нарлинская собралась, довольствуясь восторженным взглядом Андрея, на секунду прижалась к нему, прошептала:

— Ты прибери в кухне по-тихому.

— Не говори мне об этом, красавица моя! — сказал он. — Я знаю, что делать. Ночью мои парни наведут порядок, а ты после спектакля сразу ко мне. Эту ночку мы с тобой проведем вместе. Не возражаешь?

— Глупый вопрос, Андрей, — она опять прижалась к нему, но не потому что испытывала в этот момент какие-то чувства, нет, Ева никогда не испытывала особых чувств к Ватюшкову, она просто всегда умела использовать его.

Она привыкла к нему, поняла, что может управлять им, как никем из всего триумвирата. Ева знала, что для нее он разобьется в доску. Одного ее взгляда было достаточно, чтобы он ради нее совершил любую глупость и любое преступление.

Вообще-то Андрей был битым волком. Но страсть к Еве делала из него послушного ягненка, чему он сам подчас удивлялся. Однако ничего не мог поделать с собой.

Странная штука — любовь к молодой девушке. Она как червь изъедала изнутри.

Андрея, конечно, злило, что он не единственный в постели у Евы, но стоило ему прикоснуться к ней, как вся злость улетучивалась, и кроме Евы для него никого и ничего больше не существовало.

— Вот и хорошо, — одобрил он и широкой ладонью погладил ее по голове.

— Ну, все, все, Андрей, я побежала! — слегка коснулась пальцами его щеки. — Ты приедешь за мной после спектакля?

— Обязательно, моя красавица! — он проводил ее до двери.

— А знаешь что, — задержалась она, — ты не приезжай за мной! Я сама приеду к тебе на своей машине. Это более романтично, Андрей.

— Как скажешь, красавица моя!

Ева вышла на улицу, ноздри задрожали от приятного ощущения свежего воздуха. Села в свою машину. Она больше не помнила о трупах в ее квартире. Все мысли Евы были уже в театре.

Спектакль прошел прекрасно, она опять утопала в цветах и восторженных криках своих многочисленных поклонников. За весь вечер она так ни разу не вспомнила о Рисемском.