У всякой драмы свой финал

Исай срочно подготовил две группы охранников.

Рисемский после переговоров с Корозовым связался со своими людьми, которые вели наблюдение за Нарлинской. Все последние дни с нее не спускали глаз.

Сейчас, разозленный разговором с Глебом, он решил заставить Еву признаться и поставить точки над «i».

Его наблюдатели сообщили, что Ева в этот момент выходила из подъезда.

Олег глянул на время. По ее обычному расписанию, она сейчас должна была ехать в театр. Он приказал вернуть ее домой.

Ева подходила к машине, когда сзади подбежали двое парней и взяли ее под локти. Взяли крепко, не вырвешься. Над ухом прозвучал голос не то, чтобы неприятный, но и приятным его назвать было нельзя, он тихо, но вежливо потребовал:

— Задержись, крошка, задержись! Вернись домой!

— Мне больно! Отпустите! — вскрикнула она испуганным голосом. — Зачем мне возвращаться? Мне надо в театр. Я актриса, я играю в спектакле! — Нарлинская, сжимая пальцами брелок от сигнализации, возмущенно всем телом задергалась в цепких руках парней, от которых несло то ли чесноком, то ли луком, то ли всем сразу.

— А мы играем на гармошке! — тот же голос с противными интонациями настойчиво прошуршал ей в самое ухо. — Вот и споешь под нашу гармошку или спляшешь.

Ева кинула взгляд в сторону этого голоса и пообещала:

— Если не отпустите, я закричу, позову на помощь! — однако пока говорила, глаза ее не смогли никого во дворе увидеть. Ей стало грустно. Кому кричать, кого звать? Если только кто-то в окно выглянет. Но что толку от этого?

— Не надо поднимать шума! — парень прижал ее плотнее к себе, голос стал угрожающим, а слова далеко не вежливыми. — А то сверну шею, коза драная! — он сильно сдавил пальцами ее локоть.

От резкой боли Ева вскрикнула. Без сомнения, теперь на руке останется синяк. Объясняй потом святой троице, откуда у тебя синяк. Ведь не поверят правде. Черт бы их побрал, этих идиотов, нажрались какой-то дряни, разит за километр! Откуда они взялись, что им надо? Вцепились, как клещи, дебилы, хамы! Она, мысленно обзывая их разными словами, которые только приходили в голову.

Ее приподняли, легко оторвали от земли, и понесли к подъезду. Сопротивляться в таком положении было не в силах, кричать не имело смысла. Она летела по воздуху, смотрела перед собой, спрашивая:

— Кто вас прислал? Что от меня нужно?

Но ответа не было. Парни пренебрежительно ухмылялись, и это приводило ее в уныние. Слуги всегда похожи на своих хозяев. Стало быть, от хозяина не стоило ждать вежливого отношения к себе.

Ответная гримаса неглижирования искривила ее лицо. Но что толку от ее гримасы сейчас? Кто на нее реагирует, кого она цепляет за живое? Этих двух идиотов, что ли? Нисколько. Им, похоже, глубоко наплевать, что выражает ее лицо, и еще больше наплевать, что это лицо популярной в городе театральной актрисы. Обращаются, как с половой тряпкой. Это окончательно выбило из колеи.

Больше всего убивало не то, что ее насильно тащили назад в квартиру, а то, что ее популярность сейчас оказалась всего лишь фиговым листочком, которым невозможно прикрыться. Хорошо еще, хоть в шею не толкают. А ведь такое хорошее настроение было с утра. И где оно теперь?

Ее занесли в подъезд, пронесли над ступенями лестничного марша к двери квартиры, поставили на ноги. Голос парня снова прошуршал возле уха:

— А теперь своими ножками, коза!

— Что все это значит? — снова спросила Нарлинская.

— Узнаешь в свое время! — ударило по перепонкам.

Она полезла в сумочку за ключами, посматривая на парней. Разговорчивый был с прищуром в глазах и раздвоенным подбородком. Второй, не проронивший за все время ни одного слова, был с тонкими губами и маленькими торчащими ушами.

Запустив пальцы в сумочку, лихорадочно хотела понять по их виду, какую линию поведения ей выбрать. Сделала на лице улыбку. Заглянула в их глаза.

— Ты чего? — не понял парень. — Давай быстрее шуруди в своем кошелке!

— Понравилось? — спросила она.

— Что понравилось?

— Нести меня на руках?

В подъезде было светло, на площадке ярко горела лампочка.

— Обычно, я сам на кобылках езжу, а не наоборот! — отозвался недовольно парень.

Она открыла дверь. Они вошли. Парни стали у дверей.

— Что дальше? — спросила.

— Ждем! — ответил парень.

Она, подумав, ступила в комнату, стала переодеваться. Не успела закончить, как дверь широко распахнулась, и на пороге возник Рисемский.

Нарлинскую передернуло. Могла бы догадаться, что именно его принесут черти. Надоел хуже пареной репы, опять завалит вопросами о Романе. Она раздраженно накинула на себя легкий короткий домашний халат, почти полностью открыв красивые ноги и едва прикрыв грудь. Нервно спросила:

— Ты не мог встретиться по-человечески? Обязательно надо было подослать своих хамов, чтобы втащили меня в квартиру? Видно, твое любимое занятие — пугать меня!

— Я тебя предупреждал, если мне придется вернуться к тебе, ты об этом пожалеешь! — бросил он агрессивно от порога.


Ева насторожилась. Не зная, как нейтрализовать Олега, чтобы погасить его агрессию, вся напряглась. Тот глянул на парней, распорядился:

— Идите! Больше не нужны! — вошел уверенной походкой, как полновластный хозяин, смотря на Еву, словно на приживалку.

Она собрала себя в комок, решая напасть первой, заранее отмести его вопросы, предполагая, что они будут о Романе:

— Я тебе прошлый раз говорила, что ничего не знаю! Ничего с тех пор не изменилось! Ничего! — вышла в прихожую, возмущенно уперлась пальцами ему в живот.

Он захлопнул дверь, отодвинул Нарлинскую от себя и шагнул мимо нее в комнату, чувствуя запах дорогих духов:

— Не ври! Изменилось многое, изменилось все!

Она обернулась к нему:

— Это пустые разговоры! Меня ждут в театре, у меня работа! К чему вся эта комедия? — наступала Ева.

Рисемский жестким тоном словно стеганул хлыстом вдоль спины:

— Это ты называешь работой? Кривляться со сцены, произносить чужие слова и мысли! Много ли ума для этого надо? — презрительно усмехнулся.

— Ты никогда не понимал искусства, ты дремучий человек! — возмутилась она. — Я всегда говорила, что тебе еще надо по деревьям лазить, как обезьяне! — поморщила лицо, и посмотрела на него, будто на животное в зоопарке, откинула волосы со лба.

— А ты, конечно, кладезь прекрасного! — со злым сарказмом сказал он. — Только мне хорошо известно, где заключено все твое прекрасное. Ты не артистка, ты — шлюха! — он негодовал, его лицо напугало Еву, хватко вцепился ей в плечо.

Преодолевая боль и страх, она выкрикнула:

— Шлюхе тоже не запрещается быть артисткой! Так в жизни устроено! Ты отстал от жизни, застрял где-то в прошлых веках! — Нарлинская резким движением высвободила плечо, отскочила, с раздражением подумав, что на плече останутся новые синяки.

Он шагнул за нею, занес руку для пощечины, но не ударил:

— Брысь! — прохрипел. — Не смей при мне поднимать голос! Его у тебя совсем нет! Я знаю, как ты промышляешь и вижу, что происходит вокруг тебя! — сказал с ненавистью.

— Много ты знаешь, как я смотрю, и много видишь, только все у тебя задом наперед получается! Ты пришел, чтобы сообщить мне, что следишь за мной? Подозреваешь только меня или всех подряд? Ты меня уже достал своими подозрениями! Что тебе еще надо? Что ты еще хочешь услышать от меня? — Ева смотрела вызывающе, ее всю трясло, сейчас она была совершенно не похожа на ту Нарлинскую, которую знали зрители и превозносили поклонники.

В глазах у Рисемского появилась зеленая муть, как губительная болотная трясина, которая могла засосать любого, попавшего в эту жижу.

Ева знала, всякое действие равно противодействию. Это правило полностью подходило к характеру Олега. Чем больше сопротивляешься ему, тем он становится жестче, злее и безумнее. В злобе может убить. С ним никогда не надо переходить грань, за которой он перестает управлять собой.

Сейчас эта грань была близка, обстановка накалилась до высокой температуры.

Он никогда не понимал ее устремлений, а она никогда не могла смириться с его пониманием жизни.

У него не было полета души, он был приземлен до неприличия. Всегда был для нее, как пробка в бутылке, которая удерживала джина. Однако она нашла выход своей энергии, связав судьбу с триумвиратом. И этот выход энергии был полным воплощением ее сути. Она выплескивала из себя весь негатив с таким же удовольствием, как и позитив.

Когда была с Рисемским, даже представить не могла, что способна на такие действия и поступки. После него просто не узнавала себя, а, скорее, по-настоящему познавала себя. И это ей нравилось, даже тогда, когда на душе становилось тошно. И даже если бы не было триумвирата, но с Олегом она все равно никогда бы не осталась.

Нарлинская медленно отдышалась, погашая свои вспышки, в голосе появилась примирительная усталость:

— Ты повторяешься в своих подозрениях, это утомляет меня.

Однако он не принял ее примирительного тона, он чуял, что хранилось в затаенных уголках ее души. Выкатил тяжелые слова:

— Я буду повторяться до тех пор, пока не услышу от тебя всю правду! Я буду приходить к тебе не только наяву, но и во сне!

— Да пойми ты, наконец, мне больше нечего сказать тебе! Я ничего не знаю о Романе! Неужели ты не понял это прошлый раз? Сколько можно толочь воду в ступе?

Рисемский большими шагами прошелся по комнате и решительно отрубил:

— Врешь и не краснеешь! Вот в этом ты артистка. Я много думал после прошлой встречи и пришел к выводу, что ты все знаешь!

Ева пожала плечами и развела руками:

— Ну что еще можно на это сказать? У меня больше нет слов.

Но он продолжил, огорошив ее:

— Кроме того, я убежден, что ты знаешь, кто похитил жену Корозова и где она теперь находится!

Нарлинская дернулась, как ужаленная пчелой, заметалась по комнате, и, как птица в клетке, стала натыкаться на стены:

— Это уже какой-то бред! Полный бред! Ты что, сумасшедший? Ты вообще о чем? Я никогда прежде не наблюдала за тобой такого безумия! Ты — сумасшедший! — крикнула во весь голос.

Олег поймал ее, схватил за плечи, сильно тряханул, жестко произнес:

— Отвечай мне, иначе я раздавлю тебя!