Ты знаешь, что хочешь этого

Джессике было двенадцать в сентябре 1993-го – двадцать четыре года с убийств, совершенных Мэнсоном, пять лет с тех пор, как Хилель Словак умер от передозировки героина, семь месяцев до того, как Курт Кобейн выстрелил себе в голову, и три недели до того, как мужчина с ножом похитил Полли Клаас с пижамной вечеринки в Петуламе, Калифорния.

Семья Джессики переехала из Сан-Хосе, где Джессика была самой популярной девочкой в своем шестом классе, в Санта-Розу, где она неловко вращалась по орбитам вокруг нескольких групп друзей: популярные друзья, которые не обращали на нее никакого внимания; ее близкие друзья, милые, но скучные; и те, кого она втайне считала своими плохими друзьями, которые ее больше всех привлекали, но были и самыми противными, их шутки впивались ей в кожу, как гвоздики. С плохими друзьями она могла общаться только короткими, волнующими всплесками, пока не начинала ощущать себя больной и вымотанной, и тогда ей приходилось отступать к близким друзьям, чтобы прийти в себя.

Семья Джессики жила в ярко-желтом викторианском доме в Ломита-Хайтс, и каждый день Джессика приходила домой после тренировки по хоккею на траве, выкладывала домашнее задание на кровать, совала в рюкзак свой плеер, черный альбом с дисками, библиотечные книги, яблоко и три ломтика сыра на перекус. Потом она бежала за три квартала в парк, где тусовались скейтеры. Придя в парк, она садилась у подножья спиральной горки и выбирала, какую музыку слушать и какую книгу читать. У нее было семнадцать дисков, но слушала она только три: Blood Sugar Sex Magik, Use Your Illusion I и Nevermind. Книги были большей частью в бумажных обложках, со сломанными корешками, с полки научной фантастики и фэнтези, про мальчиков, которые обретали силу.

Скейтеры из парка были старше ее, им было по тринадцать-четырнадцать, они орали друг на друга, скатываясь на скейтах по бетонному заграждению с жутким скребущим звуком. Иногда они утирали пот с лиц майками, обнажая плоские загорелые животы, а иногда кто-то из них натыкался на перила и приземлялся на четвереньки, оставляя на асфальте четыре красных полосы. Никто из них с ней никогда не заговаривал. Она обычно часок наблюдала за ними, слушала музыку, делала вид, что читает книгу, а потом шла домой.



В первый раз она увидела его, когда распечатывала новый диск Guns N’Roses. Она только что провела ногтем по целлофановой обертке и собиралась надорвать пластик зубами, когда увидела, как он смотрит на нее с другого конца площадки. Она решила, что он из скейтеров. Он был такого же роста, такой же худой и верткий, но волосы у него были длиннее, ниже плеч, и, когда он отошел в сторону, так что больше не выглядел силуэтом в вечернем солнце, Джессика поняла, что ему по меньшей мере лет двадцать – молодой, но уже взрослый мужчина. Когда он заметил, что она на него смотрит, он подмигнул, наставил на нее большой и указательный палец, как пистолет, и выстрелил.

Три дня спустя она слушала новый альбом, когда он появился из ниоткуда и сел по-турецки на гравий перед ее горкой.

– Привет, девочка, – сказал он. – Что слушаешь?

Она была слишком удивлена, чтобы заговорить, поэтому открыла плеер и показала ему диск.

– А, понятно. Он тебе нравится?

Он должен был бы сказать: «Они тебе нравятся?», потому что Guns N’Roses это группа, а не солист, но она кивнула.

Глаза у него были плоские и голубые. Когда он смеялся, они исчезали в складках лица.

– Да, – сказал он. – Готов поспорить, нравится.

То, как он это сказал, заставило ее подумать, что он, возможно, понимал, какие чувства у нее вызывает не группа, а Аксель: то, как порванная майка облегает его плечи, блестящий поток его красновато-золотых волос.

– У него хороший голос, – сказала она.

Он нахмурился, обдумывая сказанное.

– Это да, – сказал он. Потом спросил: – А как альбом?

– Ничего, – сказала она. – Тут в основном каверы чужих песен.

– Думаешь, это плохо?

Она пожала плечами. Он как будто хотел услышать что-то еще, но ей нечего было добавить. Она открыла рот, чтобы сказать что-то вроде: «А ты не слишком взрослый, чтобы со мной разговаривать?» или «Ты что, не знаешь, что это площадка для детей?» – но вместо этого услышала свой голос, произносящий:

– Тут есть секретный трек.

Он поднял брови.

– Правда?

– Ага.

Она ждала, что он попросит послушать или хоть спросит, что за секретный трек, но он не спросил. Просто сидел перед ней, и она чувствовала себя глупо. Она снова надела наушники, долистала до последней песни и перемотала паузу, пока не началась музыка. Предложила ему наушники, он кивнул. Когда она отдавала ему наушники, кончики его пальцев мазнули по ее пальцам. Она отдернула руку, как от тока, и он улыбнулся грустной полуулыбкой. Он плотно надел наушники, так что они исчезли под его неопрятными волосами.

– Готов? – спросила она.

– Стреляй.

Она нажала воспроизведение. Он закрыл глаза, прижал наушники руками и начал раскачиваться. Облизнул губы, подпевал, беззвучно проговаривая слова, шевелил пальцами в воздухе, словно прижимает гитарные струны. Было неловко смотреть, как его поглотила музыка, и в какой-то момент Джессика поняла, что не может больше смотреть ему в лицо, и уставилась на его ноги. Он был необут, мягкую кожу между пальцами покрывала корка грязи. Ногти на ногах у него были желтые и длинные.

Когда песня кончилась, он протянул Джессике наушники, постучал по плееру и сказал:

– Оригинал мне нравится больше.

Произнося эти слова, он смотрел ей в лицо и, когда она не сразу ответила, нажал:

– Ты ведь знаешь, о чем я, да?

– В буклете этого нет, – признала она.

– Так ты никогда ее не слышала? Оригинальную версию этой песни?

Она покачала головой.

– Ох, девочка, – протянул он. – Девочка, ты столько упускаешь.

Она начала собираться.


– Не сердись, – сказал он.

– Я не сержусь.

– По-моему, сердишься. По-моему, ты сердишься на меня.

– Нет. Мне пора.

– Иди, иди, – он замахал на нее руками. – Прости, что рассердил. Я заглажу вину, обещаю. В следующий раз, когда мы увидимся, я принесу тебе подарок.

– Мне не нужен подарок.

– Этот тебе понадобится, – сказал он.



Больше она его на той неделе не видела. На выходных она гостила у своей плохой подружки Кортни и впервые выпила – три обжигающих глотка водки с апельсиновым соком, отчего конечности у нее стали невыносимо тяжелыми. В следующую среду он появился опять, и у него что-то было в руках.

– Я принес тебе тот подарок, – сказал он.

– Он мне не нужен.

Мужчина склонил голову набок, словно ее грубость ему нравилась. Повернул руку ладонью вверх, чтобы показать, что у него там – кассета. Сквозь прозрачный пластиковый футляр Джессика видела список песен, написанный от руки густыми темными чернилами.

– Я не могу ее послушать, – сказала она. – У меня нет магнитофона.

– Здесь нет, – сказал он. – Но, может быть, дома?

– И дома нет.

– Тогда я тебе принесу.

Рубашка у него была грязнее, чем в прошлый раз, а волосы он собрал в рыхлый хвост, завязав их потертым коричневым обувным шнурком. Она задумалась, откуда у него шнурок, если он ходит без обуви. Может, он бездомный.

– Не надо, – сказала она. – Не надо мне ничего приносить.

Он засмеялся. Глаза у него были очень, очень голубые.

– Завтра принесу, – сказал он.



Она думала, не остаться ли дома, но потом решила – с чего, это и мой парк тоже. К тому же днем в парке было полно народа; если он что-то сделает, она закричит и скейтеры придут ей на помощь. Она не думала, что он что-то сделает, всерьез не боялась. Так что она пошла, но, несмотря на то что у горки она просидела почти до половины седьмого, он так и не пришел.



Прошла еще неделя, прежде чем он появился.

– Извини, – сказал он. – Обещал принести тебе плеер для кассет, но искать пришлось дольше, чем думал.

В руках у него был побитый желтый Walkman, судя по виду, вытащенный из помойки. Большая часть резиновых кнопок отвалилась, а нижний угол был испачкан чем-то липким и красным.

– Не хочу я ничего на этом слушать, – сказала она. – Гадость какая.

Он снова сел перед ее горкой.

– Мне придется попросить у тебя наушники, – сказал он. – Я не нашел.

– Ты кто? – спросила она. – Почему ты со мной разговариваешь?

Он улыбнулся. Зубы у него были белые и ровные.

– А ты кто? – спросил он. – И почему ты со мной разговариваешь?

Она закатила глаза. Наушники лежали у нее на коленях, он взял их и воткнул в Walkman. Нашарил в кармане кассету, которую Джессика отказалась у него брать неделю назад, открыл футляр и сунул кассету в плеер.

– Готова? – спросил он.

– Нет, – ответила она. – Я тебе сказала, я не хочу слушать эту дурацкую кассету.

– Хочешь, – сказал он. – Просто пока еще этого не знаешь.

Он потянулся и надел на нее наушники. Она почувствовала запах его тела, смесь сигаретного дыма, пота и несвежего дыхания. Она уже собиралась сорвать наушники, когда услышала пыльное потрескивание, словно статику, в начале записи, а потом запел мужчина, под резкие аккорды акустической гитары. Голос у него был высокий и печальный, он немножко не попадал в ноты. Он напомнил ей то чувство, которое возникло, когда она выпила водки, словно вся планета навалилась на нее, прижимая к полу.

Когда песня закончилась, она вытащила наушники, и они повисли у нее на шее.