Ты умрешь следующей

Мария-Луиза все отчетливо осознавала, с ужасом отмечая про себя, что происходило, но ее язык явно жил своей жизнью и следовал своей особой логике. Сидящая от нее справа Джованна или Лючия, скорее Лючия, прошептала очень слышно:

— И эта одна из наших воспитательниц? Одна из тех, кому мы доверяем наших детей?

Аманда не осталась у нее в долгу:

— Помолчи, поскольку у тебя нет детей, к тому же не видишь, что она отъехала?

Тутти, сидящая напротив, была в шоке и смотрела на Марию-Луизу в упор так, как смотрят на тех, кто вначале кажется нормальным, а потом вдруг не в меру неожиданно пьянеет тут же, на глазах у всех.

— Как много всяких историй про негров-инвалидов, а потом вдруг появляется кто-нибудь не такой, как все, и мы первые начинаем обижать его. Именно здесь, помните, в этом доме… Вы ведь не могли все об этом забыть, так же, как и Дэда. — Последнее слово Мария-Луиза произнесла, всхлипывая. У нее начала кружиться голова, все вокруг поплыло и закружилось: свет, бокалы, скатерть, лица, глаза.

Глаза. Глаза Аманды смотрели на нее внимательно, напряженно, почти сочувственно, глаза той, которая о чем-то задумалась, но, может, я, Мария-Луиза, поняла, о чем она хотела сказать.

Это были глаза, наполненные отвращением, веселящиеся, саркастические, изумленные.

— Извините, извините, я чувствую, что мне сейчас станет плохо, о боже, меня сейчас вырвет, извините.

И пока Мария-Луиза резко встает из-за стола, переворачивая стул, она видит на дне глаз одной из своих подруг что-то, что та пытается всеми силами скрыть, что-то, что никто не должен был бы видеть. У Марии-Луизы мурашки побежали по телу, но ей нужно срочно убежать, ее вот-вот вырвет. Чуть позже она забудет этот неуловимый прячущийся взгляд, который она рассмотрела в черную дыру ада.





Суббота, 22.00. Джованна


После того как Мария-Луиза убежала, все вышли из-за стола как по команде, как будто бы ни у кого не было желания ни с кем общаться, но потом они опять собрались, делая вид, что им приятно находиться вместе.

Джованна последовала примеру Лючии, и, будто сговорившись, они начали убирать посуду со стола, складывать в мойку и мыть.

Лючия мыла посуду, Джованна ее вытирала. Делали они это молча, общаться не хотелось. Джованна устала говорить, ей просто была необходима компания.

Они быстро справились с мытьем посуды, поставили все на свои места, накрыли стол для предстоящего завтрака, правда, на одну персону меньше.

— Странная штука приключилась с Дэдой, не так ли? Уехать вот так, не оставив даже записки. — Лючия села, закурила сигарету, лицо ее было спокойно.

— Я плохо знаю ее привычки, возможно, для нее это нормально, в порядке вещей, так и должно быть…

— Нет, что ты, она такая формалистка. Не обижайся, я подобное могла бы ожидать от тебя, но от нее? Я просто не верю этому. Меня это беспокоит, не знаю почему, я чувствую себя не в своей тарелке.

— А я неуютно себя чувствую с того момента, как сюда приехала.

— Ты? Почему?

Лючия прелестна тем, что с ней можно было поговорить. Она была спокойна, создавалось впечатление, что она ни в чем тебя не осуждает. Джованна забыла эту ее характерную черту.

— Видишь ли, я ощущаю многие вещи.

— Что именно? — Лючия выдохнула дым сигареты, глаза ее сузились и заблестели.

— Я ощущаю то, что случились в этом доме, чувствую прошлое, у меня развито чувство предвидения, понимай это как хочешь. Со мной подобное уже случалось несколько раз, но сейчас я предчувствую более худшее. С того момента, как я сюда приехала, меня не покидают видения и кошмарные ощущения. Мы в опасности, таится что-то плохое в этом доме, здесь чувствуется присутствие людей, которые здесь страдали и умерли, и они не упокоены. — Джованна сказала это на одном дыхании, немного задыхаясь, не сводя глаз с Лючии, которая продолжала курить.

Потом Лючия раздавила окурок в пепельнице и посмотрела на Джованну:

— Сама же знаешь, что ты немного неуравновешенная. Правда, Джованна? Сделай себе чай из ромашки и не думай больше об этом.

Лючия ушла, а Джованна посидела еще немного одна. Она на какой-то момент совсем забыла, что Лючия работала судьей. Она не сочувствовала тебе, просто выносила приговор.



Коридоры узкие, на стенах развешаны маленькие картины, которые никто никогда не удосуживался хорошенько разглядеть, на картинах лица бледно-желтого цвета и изображения женщин с темными глазами и жестким взглядом. Из коридора расходятся двери в разные комнаты, в которых кто-то читает, кто-то спит, кто-то вспоминает, а кто-то вот-вот умрет.



Ты посмотрела на них. Ты заглянула на дно их глаз, стараясь добраться до самой глубины их воспоминаний, но ни одна не оправдала твоих надежд.

Они спят, ни о чем не ведая, а между тем их время неумолимо истекает.

Ты спрашиваешь себя, как это ропот прошлого от этих стен, который ты так хорошо слышишь, не всколыхнет в них воспоминаний.

Звук этих стен вместе с вашими голосами в тот приезд эхом звучит в твоей голове, а иногда заглушает ваши слова.

Ты заглянула им в лица, но они ничего не прочли в твоих кровавых взглядах, прячущихся под полуприкрытыми веками, иначе они бы, вопя, разбежались в разные стороны.


Они все те же, как и тогда, и Рита была права, они — дикарки.

Ты убьешь их одну за другой.





Суббота, 23.00. Мария-Луиза


Весь ее стыд ушел вместе с рвотой. И теперь, обессиленная, она хотела лишь забраться в постель, под тяжелое стеганое одеяло, и спать, не видя никаких снов. Но в засаде, под лестницей около туалета, в котором она укрылась, ее ждала Тутти.

У Марии-Луизы не было сил сопротивляться ей. И она позволила проводить себя наверх, помочь выдавить зубную пасту на щеточку, снять туфли и надеть ночную рубашку. И все это молча, без слов.

Когда, свернувшись калачиком, она уже лежала на свежих простынях под теплым стеганым одеялом, ей удалось посмотреть Тутти в лицо и прошептать «спасибо».

— Ты переживаешь? Я знаю, что, случись подобное со мной, ты поступила бы точно так же, — ответила Тутти, думая, что она никогда не попала бы в подобную ситуацию.

Мария-Луиза закрыла глаза и вытянулась. Несмотря ни на что, чувствовала она себя лучше. Тутти внушала такое же доверие, как хорошая домработница.

— Я сожалею о том, что случилось. Извинись за меня перед другими, я не знаю, что на меня нашло.

Этот ответ был вполне уместен: без сомнения, ты не закоренелая пьяница, это всего лишь случайность, которая больше не повторится.

— Не беспокойся, этот дом на всех нас начинает действовать каким-то странным образом. Представь себе, сегодня после обеда захожу в гостиную и нахожу Джованну, сидящую в одиночестве в темноте, и она с таким ужасом в глазах посмотрела на меня, будто бы я пришла, чтобы перерезать ей горло. Не знаю, как долго она там до этого находилась, но клянусь, что на меня это произвело впечатление. А потом, во время ужина, ты заметила, как она отстраненно вела себя? Она точно со странностями, у нее с головой не все в порядке.

Мария-Луиза благодарно кивала головой, а Тутти болтала и болтала без умолку, покачиваясь в ритм своим убаюкивающим словам.

— …А к тому же еще Дэда, я надеюсь, что ты не думаешь, что она сбежала из-за той мелкой ссоры между вами в бассейне…

— И что ты знаешь о нашей ссоре? — Мария-Луиза, подскочив, села на кровати.

— Мне о ней рассказала Лючия. А что в этом плохого? Ты не должна чувствовать за собой никакой вины, она же не из-за этого уехала.

Мария-Луиза была довольна таким предположением. Конечно, зная Дэду так, как ее знала она, гипотезу побега Дэды из-за нее следовало сразу же отмести. Но Марии-Луизе нравилось, что и другие думали, что она могла оказывать такое большое влияние на подругу.

Она загадочно улыбнулась и ничего не ответила.

— А может, она почувствовала необходимость вернуться к Луке? Они так любят друг друга! Это и вправду прекрасная пара, может, она захотела побыть с ним.

Наивная, глупая Тутти, и при том огромном опыте проведенных дел о распавшихся браках. Хотя, по сути, Дэда была великолепной актрисой.



Когда Мария-Луиза прикрыла глаза, она вспомнила тот немного гнусавый тихий голос, и улыбку, прячущуюся за бокалом во время игры в бурраку: «Мы, женщины, не можем уклоняться от супружеских обязанностей, поэтому стоит хорошо их исполнять, чтобы они прекратились раньше!» — И все тут же закудахтали, как гусыни. Смех, да и только.

Мария-Луиза ощутила на своем потном лбу прохладную руку Тутти.

— Довольно болтать, ты устала, необходим хороший сон, и ты опять придешь в норму.

Мария-Луиза проваливалась в благодатный сон, в то время как Тутти занялась приведением комнаты в порядок: закрыла ставни, поправила шторы, аккуратно расставила обувь и повесила одежду на место. Она даже предусмотрительно поставила стакан с водой на тумбочку, потом ласково погладила Марию-Луизу по лбу и вышла, закрыв за собой дверь.

Милая Тутти. Иногда нудная, но заботливая. Посмотри, может, и другим необходимо, чтобы ты зашла и поинтересовалась, как они.

Дэда никогда уже не вернется.

Та Дэда, которая убежала, никому ничего не сказав и никого не взяв с собой. Дэда, которая не испытывала ни вполне определенного, ни какого-либо смешанного и необъяснимого чувства ненависти и любви.

Мария-Луиза постепенно провалилась в глубокий сон, хотя смутная, едва уловимая мысль какое-то время настойчиво не давала ей заснуть: дверь, я не закрыла дверь на ключ.



Коридоры узкие и длинные, в них много странных углов и темных ниш, в которых любой мог бы затаиться без всякого труда.

На стенах много картин, которые никто никогда не удосуживался хорошенько рассмотреть.

Старинный паркет, скрипящий при каждом шаге, в коридорах лежат красные потертые, но еще прилично выглядящие ковровые дорожки.

Если идти, не наступая на дорожку, с краю, то паркет не будет скрипеть. Коридор можно пройти бесшумно, если идти босиком или сняв обувь. Из коридора двери ведут в разные комнаты, в которых кто-то читает, кто-то спит, кто-то вспоминает, а кто-то вскоре умрет.