Ты убит, Стас Шутов

Янка расспрашивала Стаса обо всем: как здесь кормят? Что тут делают целыми днями? С кем Стас дружит? Какие уроки? Мама по большей части молчала, лишь смотрела на Стаса, не отрываясь, как будто хотела насмотреться на много дней вперед.

– А что… папа? ― смущенно спросил Стас после того, как рассказал о своих делах.

Он наивно надеялся, что отец хоть раз приедет его навестить. Именно в этом месте он понял, как нуждается в отце, даже в его нудных наставлениях. Хотелось задать ему тысячу вопросов. Отец умный и опытный, знает ответы на все. Стас надеялся спросить, как ему выжить в этом месте и как не сойти с ума, как победить Резака и забрать иконку. Стас был уверен, что папа мог бы дать хороший совет. Вот бы он был рядом. Вот бы смотрел на Стаса так, как в детстве. Вот бы погладил по голове теплой и сильной рукой. Но отца не было… Навестит ли он Стаса когда-нибудь?

– Он… Снова не смог, у него работа. ― Мама потупила взгляд. ― Но он хотел приехать, честно.

Стас понял, что она опять врет. Отцу просто плевать.





* * *


На следующий день на трудочасах, когда бригада Стаса возвращалась после уроков из учебного в жилой корпус, Коля вдруг воскликнул:

– Смотрите, новички! ― и показал в сторону ворот.

За территорией из автобуса действительно выходили парни. Кто-то выглядел затравленным, кто-то, наоборот, вел себя вполне уверенно. Резак со своей шпаной стояли неподалеку и курили. Конечно, они тоже заметили пополнение и разразились привычным гнусным смехом.

– Эй, а вот и свежие булочки! ― крикнул Резак, когда группа новичков проходила мимо. Остальные из его компашки подхватили шутку:

– Чур, мне вон ту, с изюмчиком! ― показал Горбов на пухлого паренька в веснушках.

– А я предпочитаю пирожки с мясом.

– А мне вон ту завитушку с повидлом!

Каждая шутка вызывала всплеск хохота. Многие новенькие еще больше стушевались. Но некоторые ― те, кто держался уверенно и спокойно, ― будто бы и не обратили внимания на выпады старожилов. Один из таких парней, на вид возраста Стаса, услышав идиотские насмешки, вдруг улыбнулся, обнажив темные зубы. Затем он засунул руки в карманы, всем своим видом показывая, что приехал на курорт. Наконец он посмотрел на Резака ― и гордо задрал подбородок.

Стас не мог оторвать взгляд от этого парня. Внутренности сжались, сердце гулко забилось. Он казался удивительно знакомым… И чутье подсказывало: не самым приятным.

Темные зубы, клоунская улыбка, тяжелые веки, из-за которых взгляд казался ленивым и скучающим. Добрые глаза… Где же Стас видел это лицо?

И тут ему будто со всего маху врезали в солнечное сплетение.

Среди новичков был Круч.





Мир «после». Школьный кошмар




1




Папа владел первым и единственным фитнес-клубом в их городке. С каждым годом дела у него шли лучше: все больше людей переезжало поближе к Москве, городок рос, число клиентов тоже. Сам он с детства увлекался разными видами спорта: хоккеем, футболом, плаванием, борьбой. Утро папа всегда начинал с пробежки, к чему приучил и меня. Я обожал этот общий спортивный час. Все остальное время отец разрывался между семьей, работой и друзьями, а в утреннее время принадлежал только мне.

Я гордился папой ― высоким, статным, спортивным. На школьных мероприятиях чужие мамы и учительницы неприкрыто любовались им; я это замечал. Как же я мечтал поскорее вырасти, чтобы быть похожим на папу.

Мама работала из дома, вела бухгалтерию папиного клуба. Она любила читать, заниматься садоводством, готовить и вязать. Даже в интерьере дома преобладал вязаный декор: чехлы на табуретках, чайнике, чашках и цветочных горшках; вязаные коврики и пуфики. Часы на стене и люстра на кухне тоже обзавелись вязаной «одежкой». Подруг у мамы не было, она не общалась с соседями. В доме часто бывали гости, но всегда – знакомые папы. Вообще мама была тихой и довольно закрытой. Не то что он.

Несмотря на загруженность, папа всегда находил время на пару нудных наставлений для меня. Я не особо любил их, ведь в эти моменты со мной будто говорил какой-то незнакомый бизнесмен. Он критиковал все, что я делал. Злился, когда я с чем-то мешкал, учил всюду искать коммерческую выгоду. Мне больше нравился другой, «утренний» папа, который хвалил мои спортивные успехи.

С судного дня прошло четыре месяца. Я понял: время не лечит. Я по-прежнему вскакивал ночью в холодном поту, дико вертел головой и только спустя несколько секунд понимал, что мне приснился кошмар. Часто по ночам, не смыкая глаз, я мог довести себя мыслями до панических атак. Их вызывало и другое: лес. Я перестал ходить туда, один его вид заставлял сердце бешено колотиться от страха. Ладони потели, перед глазами плясали черные точки, и я был близок к обмороку. Нет, теперь никакого леса и вообще никакой природы. Только бетон и асфальт.

Правое ухо так ничего и не слышало. Вместо звуков шел отвратительный гул. Хуже всего было засыпать: казалось, когда я кладу голову на подушку, кто-то невидимый берет пульт и повышает этот гул до максимума. Чихая, я чувствовал, как через ухо выходит воздух, и ощущалось это мерзко. Я казался себе дырявым как решето. Еще меня злило, что люди говорят так тихо. Приходилось часто переспрашивать: «Что? Что?» Казалось, все делают это специально, чтобы почувствовать превосходство. Будь у меня со слухом все в порядке, они говорили бы громче. Ох, с каким удовольствием я бы стер с их лиц мерзкие снисходительные улыбки!

Новость о трагедии быстро разошлась по школе, меня даже пересадили с четвертой за унизительную первую парту. Впрочем, часть правды удалось скрыть. Люди знали, что меня кто-то избил, но без самых позорных подробностей ― например, о том, как на прощание те ублюдки на меня помочились.

К сожалению, о том, что теперь я вполовину хуже слышу, также быстро узнали. Местный хулиган Вадим Буряков, парень на год старше, как-то крикнул за спиной: «Эй, смотрите! Это тот глухой придурок! Его что, еще не перевели в школу для инвалидов?» ― и вся его компашка гнусно засмеялась. Собственная шутка Бурякову понравилась, и он стал часто доставать меня. Я не реагировал, но выпады меня задевали. Я не представлял, как правильно себя вести.

Иногда в школе я искал глазами Тому, а потом вспоминал, что сразу после смерти Умки она забрала документы и переехала обратно к маме и отчиму. Я был рад этому переезду: видеть предательницу каждый день было бы невыносимо. Впрочем, о Томе я теперь старался думать меньше. Это получалось, благо сейчас все мои мысли были заняты другим ― семьей. Я видел, что с каждой неделей обстановка в доме ухудшалась, и причиной этому считал себя.

В первые нелегкие месяцы после трагедии родители проявляли ко мне максимум заботы, но мне все было мало.


«Ни с кем из них не случалось того, что произошло со мной. Они не понимают, каково это ― быть на моем месте», ― думал я. Мне безумно хотелось, чтобы они поняли, и я постоянно напоминал о себе ― то жалобами, то злобными выпадами. Я чувствовал себя так, будто от меня отняли половинку, а родные остались прежними ― целыми. Я не заслужил такой беды. А раз так, они были мне должны.

Но продолжаться так вечно не могло.

Однажды, растекшись по дивану в гостиной, я смотрел «Дитя тьмы» на огромном телике. Ужастик казался скучным. Искоса я поглядывал на Янку, которая делала за столом уроки. Сестренка сосредоточенно грызла ластик-колпачок на конце ручки в виде феечки Винкс и решала задачу по математике. Рядом сидела мама.

– Семь шариков? ― неуверенно предположила Яна.

– Нет, не совсем, ― сказала мама. ― Ты отняла от десяти три, но так мы получили не общее количество шариков на двух проволоках, а… Подумай сама, что мы получили?

– Шарики на второй проволоке?

– Верно! Вписывай.

Яна старательно вывела цифры.

– А теперь считай. На одной проволоке сколько шариков? ― спросила мама.

– Десять.

– На второй?

– Семь.

– А на двух?

– Семнадцать?

– Умница! ― похвалила мама и склонилась над учебником. ― Переходим к следующей задаче… У трех девочек ― Лизы, Маши и Вики ― шапочки разного цвета ― красного, белого и синего. У кого какого цвета шапочки, если следующие утверждения неверны: у Лизы белая шапочка; у Маши белая или синяя шапочка; у Вики красная шапочка.

Яна задумалась. Она отгрызла несчастной феечке уже целую голову. А потом с первого раза выдала правильный ответ.

В гостиную вошел папа. Я потянулся к пульту, чтобы сделать потише, ― хотел похвастаться достижениями на турнике: я наконец-то научился делать «ласточку»![1]

– Пап, а я… ― Я сбавил громкость.

– Мам, а давай папе дадим эту задачку! ― перебила Яна. ― Он в жизни не угадает!

Папа, который уже обернулся ко мне, перевел взгляд на Яну.

– Пап, я хотел сказать, что научился… ― Я повысил голос.

– Погоди, Стас, ― небрежно бросил папа, подошел к Яне и весело добавил: ― Ну-ка! Какую задачку я не разгадаю?

Он сел рядом с Яной. Сестра повторила условие. Я раздраженно уставился на семью: все сидят рядышком. Все, кроме меня.

Уткнувшись в учебник, папа состроил сосредоточенное лицо.

– У Вики… Синяя шапочка?

Я закатил глаза. Ну к чему этот спектакль? Кому от него смешно? Но Яна ― вот дурочка! ― пришла в восторг от того, что папа «не мог» решить задачу.

– Нет, папа!

Я цокнул и сделал телевизор погромче.

– Как же нет? Может… У Вики красная шапочка? ― Папа повысил голос.

– Да нет же! Папа, подумай!

– Стасик, сделай, пожалуйста, потише, ― попросила мама. Но я проигнорировал ее.

Папа нахмурился, «задумался». А потом его лицо просияло:

– У Лизы красная шапочка!

– Снова нет, папа! Тебе двойка! ― Яна уже кричала от восторга.

– Хм… Мне нужна подсказка.

– Начни с Маши!

– С Маши? Ну ладно. У Маши не белая и не синяя шапочка, а значит…