Ты можешь больше! Победитель тот, кто знает, что делать с неудачей

• не просит его уйти и не морозить ее;

• не винит старика-отца, который вывез ее сюда умирать;

• не злится на мачеху за решение сгнобить ее;

• не вспоминает умершую мать, которая ушла из жизни и не защитила ее;



и т. д.

Перечень, конечно, неполный, но логика ясна: она никого не винит и ни на кого не надеется.

Что же она делает? Чем ближе подступает к ней Морозко, тем больше она принимает ситуацию такой, какая она есть. И она не просто смиряется. Она из последних сил говорит, что ситуация это хорошая! Хотя переживает она явно обратное. И моменты отчаяния там тоже описаны: ей очень холодно, она с трудом говорит и т. д.

Что же делает в этой же точке дочь старухи, которую отправили по следам падчерицы за дорогими подарками? А она поступает, на первый взгляд, достаточно адекватно: говорит Морозко, что ей холодно, чтобы он отошел и перестал скрипеть и трещать, что у нее все замерзло, что она больше так не может и сгинуть бы уже этому Морозко, будь он неладен!

Она абсолютно точно:

• ситуацию не принимает;

• жалуется, что замерзла;

• винит Морозко в том, что ей холодно;

• просит его уйти;

• борется с обидчиком как может, нападая на него.



Она не принимает ситуацию, ищет и находит виноватого и пытается с ним бороться, обижая его словами.

И сказок с подобным сюжетом и героями-антиподами много.

Золушка принимает то, что не едет на бал, помогает сестрам одеться и выглядеть на балу отменно, соглашается перебирать зерна, находясь в совершенно безвыходной ситуации, когда она сама на бал никаким образом, кроме волшебного, не попадет.

Итак, вот он, первый и самый типичный способ нашего поведения и реакция на ситуацию безысходности и отчаяния. Мы констатируем, что не можем ничего сделать, что мы в безвыходной ситуации, – складываем руки и… занимаемся самооправданием, ищем виноватых.

Нас даже можно разделить по категориям по тому принципу, кого мы склонны винить в своих бедах. Одни винят конкретных людей: родителей, начальников, соседей, родственников, знакомых, несправедливых политиков… Врагов уйма! Другие ищут причину всех бед в социальных факторах: плохая школа, система образования, политический строй, пенсионная реформа, несправедливая судебная система и т. д. Третьи костерят явления или общие закономерности: наследственность и генетику, климат и погодные условия, исторический период, в котором мы живем, экономику, общий недостаток интеллекта или даже последствия татаро-монгольского ига.

Причина – в них, а мы – заложники, жертвы.

«…У меня же нет времени… Я не могу бросить ребенка на произвол судьбы… Опять дорогу раскопали… Плитку положили криво… Школы никуда не годятся… Система образования в упадке… Политики все – ворье… Государство только и делает, что нас обирает… Разве можно жить на такие деньги?.. И с такой наследственностью, как у меня?..»

Звучит грубо, но знакомо, не так ли? Бывают варианты и более утонченные. Но это неважно. Когда мы чувствуем, что не можем сами справиться с ситуацией, мы пытаемся нейтрализовать ее, перекладывая ответственность на другого, то есть ищем виноватого. Мы склонны оправдывать себя, и это не случайно.

Чтобы человек чувствовал себя нормально, он должен поддерживать позитивную оценку себя, беречь статус-кво. Самобичевание присуще только героям Достоевского. Поэтому читать его бывает так тяжело: нам сложно идентифицироваться с героями, сложно им сопереживать.

Механизм снятия с себя ответственности за неудачу, с одной стороны, выполняет положительную функцию – положительную с психологической точки зрения и относительно текущего момента. Мы защищаем себя: «Если причина не во мне, значит, со мной все в порядке».

С другой стороны, «со мной все в порядке», только пока я – жертва других людей или обстоятельств. Я хороший и нормальный, только пока ответственность за ситуацию лежит на моих обидчиках.

И это очень коварный сценарий. Коварный по двум причинам.

Первая заключается в том, что обиженному, жертве, полагается много «пряников» и мало ответственности. Подразумевается, что его должны жалеть или опекать, утешать и создавать условия. А обидчику светят наказание и порицание, до тех пор пока он не раскается. Но парадокс заключается в том, что как только вы обвинили кого-то, постаравшись спровоцировать у него чувство вины за ваши беды, он, вместо того чтобы пожалеть вас и признать вину, начинает сопротивляться и обвинять вас! Он старается завоевать, присвоить себе выигрышную роль обиженного.

В этот момент вы осознаете, что обижены уже дважды. Сначала – за что-то конкретное, потом – за несправедливое обвинение в том, что обидчик, оказывается, вы сами. И тут… вы попадаете в замкнутый круг, самый непродуктивный вариант эмоционального взаимодействия между людьми. Все борются за сладкую роль обиженного, которому якобы полагаются «пряники». Никто их еще никогда не получал, но все знают – положено. И мы очень хотим быть обиженными. Но это возможно только в том случае, если виноват кто-то другой.

А чувство вины – очень особенное чувство. Ну, казалось бы, признай ты вину, и все пошло бы нормально. Но этого не происходит. Дело в том, что чувство вины несовместимо с нормальной жизнедеятельностью. Искреннее чувство вины не возникает у человека только оттого, что кому-то рядом очень хочется быть жертвой. Это чувство – явление исключительное и очень сильное, которое может быть продиктовано нам только изнутри – нашей совестью. И это его единственный источник.

Вот пример из Нового Завета.

Первый человек, который отправляется в Царствие Божие, – разбойник, распятый по правую руку от Христа. Он раскаивается в грехах, признает свою вину и справедливость распятия (наказания за нее).

И вот что он слышит в ответ: «И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю! (Лк. 23:43)». Таким образом, искреннее признание своей вины и принятие наказания дают ему право первым вместе с Господом войти в Царство Небесное и наследовать вечную жизнь.

Почему? Потому что искреннее раскаяние имеет такую цену. Его нельзя добиться обвинениями. Те, кто винил этого человека в его злодеяниях, никак не повлияли на него, иначе он не оказался бы на кресте. Но Иисус, молившийся за тех, кто вбивал в его руки гвозди, это раскаяние вызвал.

Не будем сейчас углубляться в теологию, наша книга не по православию, а по психологии. Просто это отличный пример истинного чувства вины, в котором показан механизм его возникновения. Раскаяние – на одной чаше весов, а дар, который в этом примере получает искренне раскаявшийся, – на другой, и они равны. Равны! Что говорит о ценности вины, о ее редкости и о том, что она никогда не возникает как результат обвинения.

Результат любого внешнего обвинения – защита и встречное обвинение. Я описываю этот механизм достаточно подробно еще и потому, что этот принцип удивительно распространенный, хотя он один из самых непродуктивных в жизни вообще.


Тот, кто использует этот механизм или даже определяет его в качестве своего жизненного сценария, вынужден всегда оставаться жертвой, то есть неудачником, несчастным и несправедливо обиженным, и ответственность за его несчастья несет кто угодно, только не он сам. Озлобляясь с годами и не признавая свою вину, воюя с «виновниками своих бед», он перекладывает ответственность, пытается установить фантомную справедливость, но так и не задает себе главный вопрос: «Что я сам должен делать, чтобы жизнь была такой, как я хочу?»

Конечно, в точке отчаяния, когда человек чувствует себя беспомощным, уход в «вину-обиду» кажется выходом из ситуации. Но на самом деле выход здесь другой. Если уж мы попались на этот крючок, если мы склонны искать виноватых или, наоборот, обвиняют нас самих, то давайте обратим внимание вот на что: вина и обида локализованы только в прошлом.

«Он обещал… И не сделал… А я уже родился не там… И не в той среде…» и т. д.

Обида и вина апеллируют к фактам, случившимся в прошлом. А по поводу прошлого у всех свое субъективное мнение, и картинки не совпадают. Невозможно кому-то что-то доказать в прошлом. Да и бессмысленно. От слов «нет смысла». Смысл – в настоящем и будущем. Так давайте и будем искать его там! Поэтому единственный правильный выход из ситуации «вина-обида» – перевод ее в настоящее: «Что надо прямо сейчас сделать с тем, что уже когда-то случилось или пошло не так? С упущенными сроками? С лишним весом? С диагнозом? С тем, что уже произошло в моей жизни?»

Вторая ловушка, сопровождающая выбор позиции жертвы в качестве типичного способа поведения, заключается в том, что поиск виноватых означает поиск ответственных за сложившуюся ситуацию. И пока этот поиск продолжается, внутренняя ответственность не формируется. Это тоже понятно.

Отчаяние мы переживаем как раз тогда, когда неясно, что и как делать самому. Если все ясно, отчаяния мы не испытываем. А если нет, мы попадаем в ловушку. Нам хочется, чтобы ответственность была на ком-то другом.

Не буду приводить разрозненные примеры. Это тот самый случай, когда хочется рассказать сказку целиком. Я читала и слышала ее в разных вариациях. Мне больше нравится версия африканской народной сказки про бога горы.

В одной деревне жила женщина. Она была уже немолода, но у нее не было детей. А ей очень хотелось ребеночка. И как-то проходивший через деревню путник сказал, что если она пойдет и попросит ребенка у бога горы, то он ей наверняка поможет.

Женщина собралась и пошла. Шла день и ночь и дошла до большой горы. И стала она молиться и просить, чтобы бог горы дал ей ребенка. Сжалился над ней бог горы и сказал, что будет у нее ребенок.

И действительно, родился у нее мальчик. Да такой красивый, такой умный, такой ласковый, каких и не было никогда на свете! И она любила его до беспамятства. Вот мальчик рос-рос, и случился в той деревне мор. И мальчик умер.

Мать обезумела от горя. Она взяла на руки своего умершего сына и опять пошла к богу горы. Пришла и стала молиться: «Верни мне моего сыночка!» Бог горы внял ее горю и сказал: «Хорошо, я верну тебе сына. Только ты должна будешь принести мне горсть горчичных зерен. И каждое зерно тебе надо будет взять в той семье, где никогда не было горя».

И женщина оставила богу горы тело сына и пошла по деревням собирать горчичные зерна…

И вот тут начинается другая история – история про второй путь, про то, как выбраться из отчаяния, понимая, что ни бог горы, ни кто-то другой не поможет нам вернуть все на прежние места и сделать так, как было. Прошлое – в прошлом. В одну реку нельзя войти дважды.





Трансформация смысла: разворот на 180 %




Сказки надо рассказывать до конца. Что же случилось с женщиной, потерявшей любимого сына? Сначала она действительно пыталась получить хотя бы одно горчичное зерно.

Она приходила в деревни, стучала в дома и рассказывала свою историю. И просила их дать зерно, если у них никогда не было горя. И в каждой семье ей рассказывали свою историю. А иногда и не одну. Историю своего горя, своего отчаяния. И вместо горчичных зерен женщина собрала тысячи и тысячи историй других людей. И так как она знала про горе не понаслышке, она всегда находила слова, как их утешить. И когда она уходила из каждого последующего дома, то чувствовала, что эти люди больше ей не чужие.

И вот как-то поздно вечером она пришла в одну деревню, постучала в дом и сразу спросила, не было ли у этой семьи какого-то горя, о котором они бы ей могли рассказать. И тут она поняла, что уже давно перестала рассказывать людям свою историю.

Она вернулась к богу горы, поблагодарила его и стала Великой Утешительницей всех, кому нужна была ее помощь.

Когда мы в отчаянии, наше сознание сужается до нас самих. В этот момент все наши чувства и мысли сосредоточены только на самих себе. Получается, что отчаяние – одно из самых эгоистичных чувств на свете.

Невозможно собрать горчичные зерна у людей, которые никогда не знали несчастья, – таких просто нет. Но можно сделать мир счастливее. Можно помочь тем, кто в отчаянии, помочь не допустить его или сделать мир красивее и добрее. Так много еще в мире несовершенства! И кроме нас еще так много других людей, которым нужна помощь. Так много хорошего можно успеть сделать, просто потому что мы живем на свете прямо сейчас. И такой ход мыслей является единственно верным.

Я изучила много историй самых разных людей про отчаяние – тех, кого я знала, и чьи имена не очень известны, и тех, кого никогда не видела, но кого знают почти все. Я хочу поделиться тремя важными выводами.

Вывод первый. Именно в момент полного отчаяния мы получаем доступ к пониманию того, чего бы мы никогда не поняли, если бы все шло своим чередом. Наши чувства обострены, а душа открыта, обнажена. И тогда открываются внутренние глаза, закрытые до сих пор. Мы начинаем задавать себе вопросы о смысле жизни и ее ценности – вопросы, которые мы не склонны задавать ни в каких других состояниях. А тот, кто задает вопросы, всегда получает ответы и начинает видеть четче и глубже.

Мы намного лучше осознаем ценность жизни и ее скоротечность. И это понимание для нас – как дар, который мы получаем за наши переживания. В благополучных условиях мы забываем об этом, но в отчаянии – помним. И тогда это уже не только наша боль. Мы знаем, сколько боли есть на свете, и четко видим, что есть добро и радость. Наш взгляд на мир меняется совершенно. И это первый дар, который несет с собой отчаяние.

Вывод второй. Тот, кто в тяжелый для себя период подумал не только о себе, кто почувствовал ценность жизни, ее боль и смысл, кто увидел мир за границами своего «я», тот очень четко понимает, как много может сделать в этом мире. И как ценно то, что он может сделать для других. Все остальное: престижная работа, деньги, личное благополучие, позиция «мир, дай мне!» – вдруг отходит на второй план.

И вектор жизни меняет направление: теперь он идет изнутри – наружу.

Не жаловаться. Не искать виноватых. Не озлобляться. Не замыкаться в себе. А развернуться от себя к миру. Поэтому бог горы и посылает женщину к другим людям, к их бедам. И поэтому Морозко награждает падчерицу, которая не смеет роптать или кого-то винить.

Вывод третий. На моем авторском тренинге «Ты можешь больше!» мне часто задают вопрос о личном призвании, предназначении, имея в виду чаще всего особые способности, таланты, которые, возможно, остались нераскрытыми. Во взрослом возрасте уже страшно ошибиться и пойти не своей дорогой, поэтому всем хочется определиться с призванием поточнее.

И этот вопрос я люблю и одновременно не люблю. Люблю потому, что он намного шире вопроса про способности, и если человек его задает, значит, до главного вопроса остался всего один шаг. И не люблю потому, что на самом деле этот вопрос надо формулировать предельно честно и немного иначе, ведь в исходной формулировке на него ответа нет.

Можно просидеть всю оставшуюся жизнь, задавая этот вопрос себе и специалистам, проходя тесты на различные виды интеллекта и ища экспертов по особым дарованиям, но так и не найти ответа. А чтобы найти, вопрос надо задать иначе: «Что я готов отдавать миру просто так, только потому, что я в нем живу и обладаю тем, чем обладаю? Что я могу и хочу делать, даже если мне за это не будут платить? Что я могу отдать?» Это и есть вопрос призвания. И нет никаких других.

«Не стремитесь к результату. Стремитесь к тому, чтобы ваша жизнь имела смысл». Эти слова принадлежат Эйнштейну. А смысл в жизни появляется только тогда, когда ваш мозг, сердце (не органы, а носители функций), вы сами, такой, какой есть, служите кому-то. Поэтому так велика настоящая Любовь. Она велика своим стремлением сделать так, чтобы другой был счастлив.

Приведу в пример биографии известных людей, потому что след, который они оставили, не заметить невозможно. А еще потому, что, оказавшись в отчаянии, они довольно быстро нашли единственный путь, ведущий оттуда, и попутно обрели смысл своей жизни. Здесь эти два ответа – о выходе из отчаяния и о смысле жизни – совпадают.

Оговорюсь, что, когда я писала эту главу и искала материалы, мой виртуальный собеседник на Facebook написал мне: «Зачем искать так далеко? Такого добра полно в каждом дворе!» Уверена, что он прав. Не так важно, известно ли ваше имя и вписано ли оно в скрижали истории. Важно, чтобы вы этот путь нашли и выбрали.

Итак…

Лауреат Нобелевской премии Стивен Уильям Хокинг в 20 лет оказался практически полностью парализованным из-за развития неизлечимой формы атрофирующего склероза и оставался в этом состоянии всю последующую жизнь. У него работали только пальцы правой руки: с их помощью он управлял движущимся креслом и специальным компьютером, который воспроизводил его речь.