Тропа ночи

Пруденс крутанулась на каблуках, взметнув сияющим вихрем и юбки, и мечи. Эмброуз тоже выхватил меч, приподнял соломенную шляпу, поприветствовав туристов за соседним столиком, потом швырнул шляпу им на стол – она приземлилась точь-в-точь между бокалами с шампанским.

– Вызываю тебя на интеллектуальный поединок, – сказал Эмброуз гаргулье.

Гаргулья заворчала.

– Вижу, к интеллектуальному поединку ты не готова, – заключил Эмброуз. – Так разгорится же битва битв!

И ринулся в бой. Если верить легендам, последняя звезда, загоревшаяся вечером над городом чародея Галилео, покажет тебе путь туда, куда стремится твое сердце. Идти по звездам – это умеют даже люди.

Но к звезде за ответом стремилось много других чародеев и ведьм. А может, кто-то хотел преградить Пруденс и Эмброузу путь к намеченной цели. Как бы то ни было, эти гаргульи были посланы им наперерез.

Враги еще не поняли, что Эмброуз взял себе в спутницы девчонку, которую невозможно остановить. Пруденс протянула руку и схватила на лету полуночно-синий пузырь.

Гаргульи наседали.

Пруденс развернулась на месте, взметнув юбки, точно деревенская танцовщица, и отсекла голову первой гаргулье.

– Только попробуй отпустить одну из своих дурацких шуточек о том, что из-за меня все теряют голову, – пригрозила она Эмброузу. – Ты уже говорил это на прошлой неделе, когда на нас напали упыри.

– Не буду, дорогая, – согласился Эмброуз. – Но подумай вот о чем. Мы славные бессмертные существа с шикарным оружием и безупречным чувством стиля. Вселенная вправе ожидать от нас обмена остроумными репликами.

Одна из гаргулий спикировала на Пруденс, и Эмброуз глубоко погрузил клинок в каменную грудь.

– «О, если ты не тверже тех камней…»[5] – начал было Эмброуз, но его грубо прервала другая гаргулья, вцепившись каменными когтями в рукоять меча.

Пруденс взвилась в воздух, как серебристая птица, опустилась гаргулье на спину и перерубила адской твари шею. Эмброуз залюбовался прищуренными глазами и убийственным изгибом губ ведьмы. Лицо Пруденс над плечом чудовища казалось тверже камня.

Бойцовских качеств в ней было гораздо больше, чем в нем, но обычно он не отставал. А если это не получалось, все равно старался и находил в этом удовольствие. Эмброуз опустился на колено и сбил с ног еще одного каменного монстра. На Пруденс налетели сразу трое, впились каменными зубами в плечо, и она выронила синий шар. Эмброуз перекатился по мостовой, вовремя подхватил звездное послание и в тот же миг вскочил на ноги. Дружными взмахами они отрубили голову последней гаргулье, и мечи, победно звякнув, соприкоснулись, точно в поцелуе.

Они с Пруденс посреди улицы стояли с мечами наголо, глядя, как на мостовой рассыпается в пыль каменная плоть их врагов. В лунном сиянии их одежды отливали серебром, и они оба казались фантастическими эльфами в мантиях из света.

На Эмброузе были брюки и жилет из белого льна. В отпуске он не чувствовал необходимости носить рубашку. И не сомневался, что они с Пруденс – очень красивая пара.

Люди-туристы за соседним столом зааплодировали. Эмброуз картинно раскланялся.

– Какое прикольное кабаре! – воскликнула одна из женщин. – Вы даете частные представления?

– С глазу на глаз я просто сенсационен, – отозвался Эмброуз.

– Прекрати, – вполголоса, но очень твердо осадила его Пруденс.

Она схватила его за руку и настойчиво дернула. Он одарил ее мимолетным нежным взглядом. Пруденс указала на темно-синий шар в его ладони.

– Послание со звезд?

Эмброуз нехотя оторвался от восторженной публики и провел рукой над шаром. Бесчисленные кольца заискрились. Мерцающая синева превратилась в воду, и он достал письмо, написанное кровью на широком белом пере: «Марш д’Аллер в Париже. Спросить Урбена Грандье».

– Значит, это наша последняя ночь в Италии, – вздохнула Пруденс.

– Тогда надо провести ее на славу!

Она хотела было выпустить его руку, но Эмброуз потащил ее за угол. По одну сторону от них поблескивало розовым мрамором огромное здание с величественным куполом, по другую мерцала огнями Флоренция. Юбки Пруденс взметнулись, и переливчатый смех потянулся за ней, точно шелковый шлейф. Он звучал красивее, чем колокола, и наполнял музыкой весь город.

– Ты чересчур любуешься собой, – сообщила Пруденс, переводя дыхание.

– Ничего подобного, – отозвался Эмброуз.

– Разве такое отношение к жизни не выходит боком тебе самому?

– Бывает, – признал он. – Однажды я попытался взорвать Ватикан и был за это посажен под домашний арест. Я, с моим-то размахом… и вдруг домой, сидеть взаперти под неусыпным оккультным оком. Я испробовал все. Все – это гораздо веселее, чем ничего.

Пруденс рассмеялась. Эмброуз подумал: так-то лучше, чем было на первом свидании с Люком, когда пришлось признаваться во многих неблаговидных поступках.

При мысли о Люке благодушное настроение Эмброуза подернулось меланхолией.

Его бойфренд Люк Чалфант погиб точно так же, как отец Эмброуза. От рук охотников на ведьм. Только, в отличие от отца, Люк любил Эмброуза. Люк сам это говорил.

Эмброуз был польщен и пришел в восторг. Красавчик Люк появился на горизонте, когда Эмброуз оказался на грани отчаяния. Люк предложил ему освобождение из-под домашнего ареста, а Эмброуз много десятилетий мечтал только о свободе. Поэтому Эмброуз был у него в долгу. У Люка не было никаких причин помогать Эмброузу. Им двигала лишь симпатия, ничего иного. Эмброузу подумалось: если найдутся силы полюбить кого-то за пределами своей семьи, то надо полюбить Люка.

Но так и не полюбил. Эмброузу казалось: возможно, любовь придет когда-нибудь позже. А может, он вообще не в состоянии никого любить. По крайней мере вот так. Может быть, он способен любить только своих родных – тетю Хильду, сестренку Сабрину, тетю Зи – хотя ни Зельда, ни он, Эмброуз, никогда не признались бы в подобных чувствах друг к другу.

Может, он вообще не способен влюбиться.

– Если забыл дорогу к нашему отелю, я тебя отведу, – презрительно бросила Пруденс.


А может, и способен.

Она повела его мимо готических башен и соборов, через мост Понте-Веккьо, где в средневековых арках прячутся ювелирные магазины, в которых люди покупают бриллианты для своих любимых. На мосту виднелась каменная табличка, стертая временем до полной нечитаемости. Она гласила, что этот мост был перестроен после сильнейшего наводнения семь столетий назад.

Пруденс ни на миг не выпустила его руку.

– Ты говорил, что о чем-то задумался, – напомнила Пруденс.

Эмброуз заколебался. Но если не сейчас, то когда?

– Мне бы хотелось иметь партнера по преступлениям. Думал о том, как здорово было бы обойти весь этот мир в поисках приключений.

Во взгляде Пруденс читался испуг пополам с презрением:

– Ты у нас романтик, да?

Кажется, эта ночь создана для признаний.

– Был когда-то. И стихи писал. Даже опубликовал книжечку, когда учился в Оксфорде – это людской университет. Довольно старинный.

Упоминание об Оксфорде не произвело впечатления на Пруденс. Ее вообще было трудно чем-нибудь впечатлить. Это в ней и нравилось Эмброузу сильнее всего.

– Прочитай мне что-нибудь из своих стихов, – попросила она. – Только не самое сентиментальное.

Эмброуз улыбнулся. Остановился на мосту у памятника древней ведьме, прижал к сердцу их сплетенные руки и продекламировал:

– Легче львицу убедить —

Поделись добычей.

Но любовь остановить —

Не таков обычай[6].





– Сначала попробуй поймать эту львицу, – изогнула губы Пруденс. – Я бы не рискнула. И вообще львам не место в любовной поэзии.

– Неправда, – возразил Эмброуз. – Львы присутствуют во всех лучших любовных стихах. Например, в древнейшей любовной поэме, написанной четыре тысячи лет назад, тоже есть лев. «О лев, дорогой моему сердцу. Велика твоя красота, любимый мой».

Под каменными арками струилась река Арно. Воды ежеминутно обновлялись, а тени оставались прежними.

– Ты писал стихи, – заметила Пруденс, – но перестал. Почему?

– Во сне ко мне явился Люцифер, – объяснил Эмброуз. – И велел выполнить мое темное предначертание. Написать некое письмо одному человеку, которого я знал в Оксфорде. Нежному мальчику, который меня… любил. Среди людей любовь к человеку одного с тобой пола иногда считается преступлением. А он был всего лишь человек. Но когда я выполнил поручение Темного повелителя и погубил этого юношу… Мне как-то расхотелось писать стихи.

Им не положено было вести разговоры о предначертаниях. Полагалось лишь повиноваться.

– Темный повелитель никогда не хотел, чтобы мы питали склонность к чему-либо, – прошептал Эмброуз ненамного громче журчания реки. – Интересно, почему?

Темный повелитель со своими темными предначертаниями. Он требовал от всех, чтобы они закрыли свои сердца. Чтобы, превозмогая собственную боль, учились ранить других. И тогда твоя заботливая душа разучится летать и станет тварью, ползущей в оковах.

И ведьмы, все до единой, с этим мирились, заключил Эмброуз. Даже не замечали, что повелитель заманивает их в ловушку.

А Ник Скрэтч заметил. И решил положить этому конец.

Ради любви к Сабрине – мотива, который Эмброуз полностью разделял.

Эмброуз недооценил студентов академии Блэквуда. Он так долго пробыл взаперти, вдали от ведьм и колдунов, что поначалу видел в сиротках, живущих в академии, лишь новое развлечение. И Ника Скрэтча тоже не принимал всерьез. До самой последней секунды он не замечал истинной сути Ника. Красивый мальчик, любитель развлечений. Толковый парень, любивший книги и Сабрину. С жадным любопытством изучавший такие простые людские вещи, как школьные танцы и молочные коктейли. И вдруг Ник одним махом перевернул представление Эмброуза. Он сошелся лицом к лицу с Темным повелителем и совершил то, о чем Эмброуз мог только мечтать. Ник спас Сабрину.

– Ты думаешь о Никки, – заметила Пруденс.

– По-моему, он был храбрым парнем. Вырос среди волков и ведьм, но тянулся совсем к другому. Я и не знал.

– Глупость он сделал, – заявила Пруденс. – И всегда был дураком. Мы когда-то встречались. Он бросил и меня, и моих сестер, сказал, что ищет чего-то настоящего. Как будто мы не настоящие! Надо было прибить его тогда, и всем бы стало легче.

– Забудь все, что я сейчас говорил, – велел Эмброуз. – Этот Ник мне не так уж и нравится. Бросил тебя? Да он круглый идиот.

От этих слов она улыбнулась.

Эмброуз недооценил не только Ника. Хуже того, он недооценил Пруденс. Впервые увидев ее, он подумал: «Вот это да!» Она была самой эффектной женщиной, какую он видал, и сразу стало ясно, что она тоже сочла его красавчиком, а значит, в придачу обладала еще и хорошим вкусом. В первый же вечер она постучалась к нему в дверь, а следом за ней потянулись не менее эффектные подружки.