Трон знания. Книга 3
Часть 80 из 126 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Понимаю.
— Когда выйдешь за ворота, вставай на четвереньки и ползи по Дороге Покаяния. Тебя должны слышать все — от мала до велика, а потому кричи во всё горло. Кричи, что Авраас принял тебя, как своё дитя, а ты воспользовалась его добротой. Кричи, что намеревалась искупаться в крови младенцев, наслать на женщин бесплодие и соблазнить всех мужчин. Кричи, что задумала проникнуть в Обитель и разрушить мост между небом и землёй. Кричи, что раскаиваешься в содеянном и отрекаешься от сатаны. Всё ясно?
— Ясно.
— Тогда идём. Авраас ждёт.
Малика поднялась. Сделав пару шагов, сняла ботинки — кому-то они будут нужнее, чем ей.
Глядя в спины Сиблы и духовного целителя, она шла по извилистым галереям монастыря. Огоньки в керосиновых лампах встречали поклонами. Тени на стенах то обгоняли, то отставали. Из глубины лабиринта доносились шаркающие звуки и стоны.
Совершив очередной поворот, Малика приблизилась к добротной двери, обитой полосами железа. Праведный Брат — привратник или надзиратель — проскрежетал задвижкой. Прозвучал тихий скрип петель. Переступив порог, Малика споткнулась — белоснежная лестница на миг ослепила.
— Не отставай, — сказал целитель и устремился вперёд.
Сибла с задумчивым видом шёл рядом с Маликой. После промозглого подземелья каменные ступени казались нагретыми. По окоченевшему телу растекалось тепло, к лицу приливала кровь.
Пройдя по коридору, в глубине которого находился зал для собрания Избранных, Малика вслед за духовным целителем вышла из здания и глубоко вздохнула. Запах душистой весны вызвал невольные слезы. Сквозь кроны берёз струился солнечный свет, беззаботно щебетали птицы. Из беседки с зеркальными окнами не доносилось ни звука, а раньше там пели дети…
К духовному целителю присоединились несколько Избранных Братьев. Они явно тянули время — шли степенно, разговаривали тихо, и исповедник был вынужден замедлить шаг. Малика смотрела на траву, примятую их сапогами, и мысленно повторяла: «Что-то произойдёт, и всё изменится».
— Я слышал твою исповедь, — прошептал Сибла.
— И что?
— До этого я слышал сотни исповедей.
— И что? — повторила Малика.
— Я могу отвести тебя назад и позвать Праведного Отца.
— Зачем?
— Исповедь — это голос души грешника, а я слышал голос целителя.
— Кто ты, Сибла?
— Главный служитель чистилища. Ты должна поговорить с Отцом, открыться ему, и твоя судьба изменится. Только скажи, и мы пойдём обратно.
— Нет, Сибла. Я хочу, чтобы всё закончилось.
Помолчав, Брат вновь прошептал:
— Со мной что-то происходит. Словно смотрю в окно и вижу, как сосед вытаскивает из будки собаку. Хочу открыть окно и крикнуть: «Она не ела твой хлеб!» Но смотрю и ничего не делаю.
Стало холодно. Стараясь утихомирить дрожь, Малика обхватила себя за плечи. Её ведут на казнь…
— Как зовут Праведного Отца, Сибла?
— Не знаю.
— А кто знает?
Сектант подумал и ответил:
— Избранные Братья.
Малика посмотрела на него с мольбой:
— Прошу тебя, узнай его имя и скажи мне. Клянусь всеми святыми, тебе не в чем будет себя винить.
— Зачем тебе имя?
— Мне очень надо.
— Хорошо, — кивнул Сибла с сомнением в глазах. — Я попробую.
Внутренние и внешние ворота обители были открыты настежь. Дорогу к свободе преграждала молчаливая толпа сектантов. Сотни взглядов прожигали Малику насквозь и лучше слов говорили о настроении Братьев. Она покосилась вправо, влево — вольеры пустовали.
Отпустив Сиблу нетерпеливым жестом, духовный целитель встал рядом с Маликой:
— Чтобы вымолить прощение Аврааса, тебе надо постараться.
Пытаясь успокоиться, она слушала клейкий голос, доносящийся с площади, но слышала биение своего сердца и стук зубов.
***
Праведный Отец подошёл к краю помоста. Перед ним простиралось кроткое людское море, разделённое, как отмелью, Дорогой Покаяния:
— Братья и сестры! На Авраас опустились сумерки. Я скорблю с теми, кто потерял родных и близких. Своей мученической смертью они искупили свои грехи. Их ждёт место лучшее, чем наш мир. Братья и сестры! Мы не говорили о пособниках сатаны так много и так часто, как должны были. Мы всегда пеклись о собственных душах, боролись со своими грехами. Если бы я знал, что нас ожидает встреча ещё с одним врагом праведной жизни, я бы поставил дозоры на всех дорогах. Я бы проверял каждого путника молитвой и огнём. Авраас принимал всех: тех, кто ищет, и тех, кто нашёл. Тех, кто сомневается, и тех, кто свято верит. Мы не думали о людях плохо и были рады каждому гостю. Сатана этим воспользовался. Он прислал к нам свою пособницу. Он наделил её ангельским голосом, волшебным взором, обворожительным лицом и прекрасной фигурой.
Рассказывая о проступках ведьмы, Отец рисовал жуткие картины, вызывал в сознании толпы животрепещущие образы. Народ реагировал на призывы к мести намного быстрее, чем на воззвание к молчаливой покорности. Людское море стремительно оживало. В глазах прихожан вспыхивала ненависть. Пугающие доводы проповедника перемежались обозлёнными выкриками из толпы. Кто-то, вскидывая к небу кулак, уже скандировал: «Смерть ведьме!» На обочинах Дороги Покаяния люди в нетерпении переступали с ноги на ногу, ожидая появления виновницы их бед.
Накал страстей достиг апогея. Оставалось подвести итог сказанному и дать знак Братьям вытолкать ведьму из ворот обители.
— За то, что она сделала, не может быть прощения. Её место в преисподней. Если мы простим её, мы станем слабыми. А мы должны быть сильными. Я отдаю вам…
— Праведный Отец! — закричали караульные на сторожевых вышках. — Уходите!
Братья — те, кому выпала честь охранять вождя — взбежали на возвышение. Вместе с Отцом направили взгляды на улицы, прилегающие к площади. Черноволосые воины в дымчато-серой форме тащили волков за шкуру на холке. По волку в каждой руке… Раззявив пасти и вывалив языки, хищники шли на задних лапах. Толпа, стоявшая возле крайних домов, заметила их. Заголосила, подалась вперёд, отхлынула назад и сжалась — пути к бегству были отрезаны.
В людском море образовался островок, посреди которого в окружении могучих мужчин возвышался самозванец-Хранитель со своим ужасным зверем. Со всех сторон к помосту шагали черноволосые люди, выкрикивая ругательства и с лёгкостью разбрасывая прихожан, словно камешки с дороги.
Красноглазый зверь завыл, волки ответили ему душераздирающим воем. Люди заорали, в панике помчались к открытым воротам. Из Обители высыпали Братья. Между ними и прихожанами началась потасовка.
— Праведный Отец… — прогорланил кто-то. — Быстрей!
Отец полетел по лестнице, перепрыгивая через ступени.
Малика не понимала, что происходит. Пять минут назад на Дороге Покаяния никто не стоял, сейчас на ней смешались люди, одетые в белые плащи и простенькие костюмы. Мелькали кулаки и окровавленные лица.
Из толпы вынырнул Отец. Вбежал в обитель, вместе с телохранителями закрыл ворота, затолкал в скобу щеколду. Под ошеломлёнными взглядами сектантов упёрся руками в колени. Створы сотрясались от ударов. С площади доносились крики и вой волков. Трещали доски помоста.
Зазвучали несмелые голоса сектантов: «Там наши Братья». — «Впустите их».
Отец подскочил к Малике:
— Сука! — Вцепился ей в ворот и мощным рывком сорвал с неё платье.
Малику затрясло с такой силой, что казалось, тело вот-вот распадётся на куски.
Отец схватил её за волосы и подтащил к калитке:
— Открывайте!
Привратник вставил ключ в замок.
— Сибла! Ты узнал? — прокричала Малика.
Прозвучал голос, но в неимоверном шуме она не смогла разобрать слово. Что-то тягучее. Пронзила догадка. Малика вскинула голову. Сжав в ладонях моложавое лицо Праведного Отца, впилась взглядом в фиолетовые глаза.
Он попятился, но Малика, превозмогая боль в руках, держала его мёртвой хваткой:
— Я женщина, Авраас. Я моруна, Авраас. А ты кто, Авраас? — И произнесла на языке морун: — Я стираю с зеркала пыль.
Исчезли все звуки. Мир погрузился в темноту. Малика не слышала безумного крика, не видела птиц, взмывших в небо. Она отражала.
Прикосновение к телу чьих-то рук вызвало острую боль в шее. Жгучая кровь ударила в голову. В глазах прояснилось. Сибла надевал на неё свой плащ.
Отец стоял на четвереньках, покачиваясь взад-вперёд.
— Я убийца, — вопил он, заливаясь слезами. — Я убил свою мать. Покарай меня, Бог! Я сбросил её с лестницы. Она жила ещё три дня. Смотрела на меня и плакала. И никому не сказала, что это сделал я. Гореть мне в аду.
Слушая его, Малика смотрела, как Сибла застёгивает на ней свой плащ:
— Почему у тебя дрожат руки?
— Он говорит правду?
— Теперь он не умеет лгать.
Сибла застегнул последнюю пуговицу:
— Ты ведьма?
Малика улыбнулась:
— Выпусти меня отсюда.
— Когда выйдешь за ворота, вставай на четвереньки и ползи по Дороге Покаяния. Тебя должны слышать все — от мала до велика, а потому кричи во всё горло. Кричи, что Авраас принял тебя, как своё дитя, а ты воспользовалась его добротой. Кричи, что намеревалась искупаться в крови младенцев, наслать на женщин бесплодие и соблазнить всех мужчин. Кричи, что задумала проникнуть в Обитель и разрушить мост между небом и землёй. Кричи, что раскаиваешься в содеянном и отрекаешься от сатаны. Всё ясно?
— Ясно.
— Тогда идём. Авраас ждёт.
Малика поднялась. Сделав пару шагов, сняла ботинки — кому-то они будут нужнее, чем ей.
Глядя в спины Сиблы и духовного целителя, она шла по извилистым галереям монастыря. Огоньки в керосиновых лампах встречали поклонами. Тени на стенах то обгоняли, то отставали. Из глубины лабиринта доносились шаркающие звуки и стоны.
Совершив очередной поворот, Малика приблизилась к добротной двери, обитой полосами железа. Праведный Брат — привратник или надзиратель — проскрежетал задвижкой. Прозвучал тихий скрип петель. Переступив порог, Малика споткнулась — белоснежная лестница на миг ослепила.
— Не отставай, — сказал целитель и устремился вперёд.
Сибла с задумчивым видом шёл рядом с Маликой. После промозглого подземелья каменные ступени казались нагретыми. По окоченевшему телу растекалось тепло, к лицу приливала кровь.
Пройдя по коридору, в глубине которого находился зал для собрания Избранных, Малика вслед за духовным целителем вышла из здания и глубоко вздохнула. Запах душистой весны вызвал невольные слезы. Сквозь кроны берёз струился солнечный свет, беззаботно щебетали птицы. Из беседки с зеркальными окнами не доносилось ни звука, а раньше там пели дети…
К духовному целителю присоединились несколько Избранных Братьев. Они явно тянули время — шли степенно, разговаривали тихо, и исповедник был вынужден замедлить шаг. Малика смотрела на траву, примятую их сапогами, и мысленно повторяла: «Что-то произойдёт, и всё изменится».
— Я слышал твою исповедь, — прошептал Сибла.
— И что?
— До этого я слышал сотни исповедей.
— И что? — повторила Малика.
— Я могу отвести тебя назад и позвать Праведного Отца.
— Зачем?
— Исповедь — это голос души грешника, а я слышал голос целителя.
— Кто ты, Сибла?
— Главный служитель чистилища. Ты должна поговорить с Отцом, открыться ему, и твоя судьба изменится. Только скажи, и мы пойдём обратно.
— Нет, Сибла. Я хочу, чтобы всё закончилось.
Помолчав, Брат вновь прошептал:
— Со мной что-то происходит. Словно смотрю в окно и вижу, как сосед вытаскивает из будки собаку. Хочу открыть окно и крикнуть: «Она не ела твой хлеб!» Но смотрю и ничего не делаю.
Стало холодно. Стараясь утихомирить дрожь, Малика обхватила себя за плечи. Её ведут на казнь…
— Как зовут Праведного Отца, Сибла?
— Не знаю.
— А кто знает?
Сектант подумал и ответил:
— Избранные Братья.
Малика посмотрела на него с мольбой:
— Прошу тебя, узнай его имя и скажи мне. Клянусь всеми святыми, тебе не в чем будет себя винить.
— Зачем тебе имя?
— Мне очень надо.
— Хорошо, — кивнул Сибла с сомнением в глазах. — Я попробую.
Внутренние и внешние ворота обители были открыты настежь. Дорогу к свободе преграждала молчаливая толпа сектантов. Сотни взглядов прожигали Малику насквозь и лучше слов говорили о настроении Братьев. Она покосилась вправо, влево — вольеры пустовали.
Отпустив Сиблу нетерпеливым жестом, духовный целитель встал рядом с Маликой:
— Чтобы вымолить прощение Аврааса, тебе надо постараться.
Пытаясь успокоиться, она слушала клейкий голос, доносящийся с площади, но слышала биение своего сердца и стук зубов.
***
Праведный Отец подошёл к краю помоста. Перед ним простиралось кроткое людское море, разделённое, как отмелью, Дорогой Покаяния:
— Братья и сестры! На Авраас опустились сумерки. Я скорблю с теми, кто потерял родных и близких. Своей мученической смертью они искупили свои грехи. Их ждёт место лучшее, чем наш мир. Братья и сестры! Мы не говорили о пособниках сатаны так много и так часто, как должны были. Мы всегда пеклись о собственных душах, боролись со своими грехами. Если бы я знал, что нас ожидает встреча ещё с одним врагом праведной жизни, я бы поставил дозоры на всех дорогах. Я бы проверял каждого путника молитвой и огнём. Авраас принимал всех: тех, кто ищет, и тех, кто нашёл. Тех, кто сомневается, и тех, кто свято верит. Мы не думали о людях плохо и были рады каждому гостю. Сатана этим воспользовался. Он прислал к нам свою пособницу. Он наделил её ангельским голосом, волшебным взором, обворожительным лицом и прекрасной фигурой.
Рассказывая о проступках ведьмы, Отец рисовал жуткие картины, вызывал в сознании толпы животрепещущие образы. Народ реагировал на призывы к мести намного быстрее, чем на воззвание к молчаливой покорности. Людское море стремительно оживало. В глазах прихожан вспыхивала ненависть. Пугающие доводы проповедника перемежались обозлёнными выкриками из толпы. Кто-то, вскидывая к небу кулак, уже скандировал: «Смерть ведьме!» На обочинах Дороги Покаяния люди в нетерпении переступали с ноги на ногу, ожидая появления виновницы их бед.
Накал страстей достиг апогея. Оставалось подвести итог сказанному и дать знак Братьям вытолкать ведьму из ворот обители.
— За то, что она сделала, не может быть прощения. Её место в преисподней. Если мы простим её, мы станем слабыми. А мы должны быть сильными. Я отдаю вам…
— Праведный Отец! — закричали караульные на сторожевых вышках. — Уходите!
Братья — те, кому выпала честь охранять вождя — взбежали на возвышение. Вместе с Отцом направили взгляды на улицы, прилегающие к площади. Черноволосые воины в дымчато-серой форме тащили волков за шкуру на холке. По волку в каждой руке… Раззявив пасти и вывалив языки, хищники шли на задних лапах. Толпа, стоявшая возле крайних домов, заметила их. Заголосила, подалась вперёд, отхлынула назад и сжалась — пути к бегству были отрезаны.
В людском море образовался островок, посреди которого в окружении могучих мужчин возвышался самозванец-Хранитель со своим ужасным зверем. Со всех сторон к помосту шагали черноволосые люди, выкрикивая ругательства и с лёгкостью разбрасывая прихожан, словно камешки с дороги.
Красноглазый зверь завыл, волки ответили ему душераздирающим воем. Люди заорали, в панике помчались к открытым воротам. Из Обители высыпали Братья. Между ними и прихожанами началась потасовка.
— Праведный Отец… — прогорланил кто-то. — Быстрей!
Отец полетел по лестнице, перепрыгивая через ступени.
Малика не понимала, что происходит. Пять минут назад на Дороге Покаяния никто не стоял, сейчас на ней смешались люди, одетые в белые плащи и простенькие костюмы. Мелькали кулаки и окровавленные лица.
Из толпы вынырнул Отец. Вбежал в обитель, вместе с телохранителями закрыл ворота, затолкал в скобу щеколду. Под ошеломлёнными взглядами сектантов упёрся руками в колени. Створы сотрясались от ударов. С площади доносились крики и вой волков. Трещали доски помоста.
Зазвучали несмелые голоса сектантов: «Там наши Братья». — «Впустите их».
Отец подскочил к Малике:
— Сука! — Вцепился ей в ворот и мощным рывком сорвал с неё платье.
Малику затрясло с такой силой, что казалось, тело вот-вот распадётся на куски.
Отец схватил её за волосы и подтащил к калитке:
— Открывайте!
Привратник вставил ключ в замок.
— Сибла! Ты узнал? — прокричала Малика.
Прозвучал голос, но в неимоверном шуме она не смогла разобрать слово. Что-то тягучее. Пронзила догадка. Малика вскинула голову. Сжав в ладонях моложавое лицо Праведного Отца, впилась взглядом в фиолетовые глаза.
Он попятился, но Малика, превозмогая боль в руках, держала его мёртвой хваткой:
— Я женщина, Авраас. Я моруна, Авраас. А ты кто, Авраас? — И произнесла на языке морун: — Я стираю с зеркала пыль.
Исчезли все звуки. Мир погрузился в темноту. Малика не слышала безумного крика, не видела птиц, взмывших в небо. Она отражала.
Прикосновение к телу чьих-то рук вызвало острую боль в шее. Жгучая кровь ударила в голову. В глазах прояснилось. Сибла надевал на неё свой плащ.
Отец стоял на четвереньках, покачиваясь взад-вперёд.
— Я убийца, — вопил он, заливаясь слезами. — Я убил свою мать. Покарай меня, Бог! Я сбросил её с лестницы. Она жила ещё три дня. Смотрела на меня и плакала. И никому не сказала, что это сделал я. Гореть мне в аду.
Слушая его, Малика смотрела, как Сибла застёгивает на ней свой плащ:
— Почему у тебя дрожат руки?
— Он говорит правду?
— Теперь он не умеет лгать.
Сибла застегнул последнюю пуговицу:
— Ты ведьма?
Малика улыбнулась:
— Выпусти меня отсюда.