Трон знания. Книга 3
Часть 77 из 126 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Застигнутый врасплох человек способен на безрассудные поступки. Малика бросилась к облачённому в балахон тюремщику. Попросила позвать Праведного Отца. Она была готова на всё, лишь бы вновь обнять Муна и сказать, как сильно его любит. Тюремщик не сдвинулся с места — мол, сегодня День Веры, и Отец будет очень занят. В такие дни его никто не беспокоит, и в чистилище он не приходит.
Вернувшись к себе, Малика ужаснулась — что она творит? Её пытаются сломать, свалить, уничтожить до конца, и она сдаётся…
Дрожащими пальцами сдавила виски. У неё есть имя Брата. Но если провести ритуал и «стереть с зеркала пыль», сектант не изменится. Страдает и меняется в лучшую сторону лишь тот, кто осознаёт, что поступил плохо. Даже если оправдывает свои деяния, даже если уверен, что иначе поступить не мог — в душе, где-то очень глубоко, он всё равно понимает, что совершил нечто ужасное.
Сибла вырос под крылом Братства, и его разум пропитан извращённым учением. Он смотрит на мир другими глазами. Он потерявшийся, но не потерянный. Однако сейчас ждать от него помощи бессмысленно.
Прошёл один из самых тяжёлых дней в жизни Малики. Наступила долгая ночь. Из глубины лабиринта доносились стоны, раздавалось эхо шагов, скрипели ставни, «рыдали» стены. Малика ничего не видела и не слышала. После ухода старухи она заставила себя уснуть — ей нужны были силы.
— Храни тебя Бог, — прозвучал волшебный голос.
Малика открыла глаза, повернула голову набок. Посреди кельи стоял Отец. За его спиной возвышались Братья, среди которых был Сибла.
— Как спалось? — с улыбкой поинтересовался Отец.
Малика села:
— Хорошо.
— Я оставил тебя в живых, надеясь, что когда-нибудь выведу тебя на чистую воду. И это когда-нибудь настало.
Малика усмехнулась:
— Так быстро?
— Что поделаешь? С каждым днём время бежит быстрее. — Отец сцепил на животе пальцы. — Я знаю, кто ты.
— И кто же я? — спросила Малика, рассматривая раны на руках. Последние две ночи она перестала их бинтовать.
— Ты ведьма.
— Нет. Я моруна.
— Ты ведьма, и я могу доказать это.
— Да пожалуйста.
— Раздевайся.
— Зачем?
— Покажи нам метки дьявола.
— У меня их нет.
— Есть. На твоей спине.
Малика посмотрела на Отца. Похоже, он знает кое-что о морунах. Это уже хорошо.
— Это письмена, а не метки дьявола.
Отец оглянулся на спутников:
— Слышали? Метки есть. — Повернулся к Малике. — Ты пособница сатаны.
— Я моруна.
— Это одно и то же. Признайся, что ты поклоняешься дьяволу, и я тебя отпущу.
— Отпустите? Куда?
— На все четыре стороны.
Малика пристально всматривалась в лица сектантов, но видела неподвижные маски. Что бы они ни задумали, ей надо выйти из обители Братства. Сидя в келье, ничего не добьёшься.
— Признайся! — требовал Отец.
— Признаюсь. Я поклоняюсь дьяволу, — проговорила Малика и заметила, как Сибла расширил глаза. А ведь он не верил…
— Покайся в грехах.
— Каюсь.
— Прилюдно.
Малика поднялась с лежанки:
— Каюсь во всех грехах.
— Не здесь, — произнёс Отец. — Грехи отпускаем не мы. Грехи отпускает Авраас. Ты поползёшь по Дороге Покаяния. Перечислишь всё, что натворила в своей гадкой жизни. Скажешь, что отрекаешься от сатаны. Скажешь, что отныне веруешь в Бога. И если Авраас тебя простит, ты будешь свободна.
Малика вздёрнула подбородок:
— Да будет так.
— Готовься, — проговорил Отец и ушёл.
Переступив порог последним, Сибла оглянулся:
— Молись.
Часть 30
***
Радуясь новому дню, под полупрозрачными облаками заливался жаворонок. Сокол появился словно с обратной стороны неба — раскинув крылья серпом, вспорол кружевную синь и устремился к увлечённому пением самцу. Казалось, ещё секунда, и серебристая трель оборвётся. Но пернатому хищнику не повезло — маленького певца спасло его знаменитое падение камнем на землю. Отрывисто крикнув, сокол исчез так же стремительно, как и возник.
Запрокинув голову, Адэр всматривался в осиротевшее небо. Неподвижные облака тончали. Густая синева бледнела. Утро плавно перетекало в день.
— Когда за мной приехал страж и сказал, что Малика в опасности, я не поверил, — промолвил Джиано. — Вчера это казалось глупым розыгрышем.
Адэр скользнул взглядом по хрупкой, как у подростка, фигуре. Советник по религиозным вопросам присоединился к нему далеко за полночь. Встал на краю помоста лицом к воротам Обители и за всё это время ни разу не сошёл с места.
— Что заставило вас изменить своё мнение?
— Разговор с женой хозяина гостиницы, — ответил Джиано. — В молодости ей довелось побывать в катакомбах. Никакие это не катакомбы, а монастырь, который во время землетрясения ушёл под землю. Братство устроило там чистилище для грешников. Бедная женщина ждала ребёнка. Праведный Отец продержал её в холодном подземелье почти месяц и выпустил, когда у нее случился выкидыш.
— В чём она провинилась?
— Её обвинили в распутстве. Она была на седьмом месяце беременности. Грудь сильно болела, и она перестала бинтовать.
Адэр изогнул бровь:
— Что?
— По законам секты женщины обязаны затягивать грудь бинтами.
Адэр потёр затылок. До такого мог додуматься только ярый женоненавистник.
— Почему на заседаниях Совета вы ни разу не подняли вопрос об этой секте? Почему я не знал, что здесь творится?
Опустив голову, Джиано поводил босой ногой по ковровому покрытию цвета королей:
— Я сам не знал.
— Вы приезжали сюда раньше. Вы говорили.
— В каждом вероучении есть свои таинства. Так и в учении Праведного Братства…
— Вы не общались с людьми, — перебил Адэр советника. — Ходили на проповеди, слушали Отца, восхищались его умением завораживать паству. Теперь я понимаю, почему все конфессии считают приверженцев вероучения ахаби лицемерами. Похоже, я ошибся, когда посадил вас за стол Совета.
— Не ошиблись, мой правитель. — Джиано направил на Адэра лучезарный взор. — Ибо только я осмелюсь сказать вам, что находить изъяны в религиях и бороться с ними — опасное дело. Религия намного сильнее самого могущественного монарха. Спросите любого верующего: отвернётся ли он от Бога, если этого потребует король? А потом спросите: отвернётся ли он от короля, если этого потребует Бог?
— А вы, Джиано, отвернётесь от Бога, если этого потребую я?
— Не боритесь с Богом, мой король, и мне не придётся выбирать.
Усевшись на верхнюю ступеньку лестницы, Адэр устремил взгляд на город. Парень улёгся рядом. Придавив мордой пушистый ворс лилового ковра, тяжело вздохнул, словно мрачные мысли одолевали его, а не хозяина.
С помоста просматривались улицы, бегущие от площади, как лучи от солнца. Вчера под башмаками неулыбчивых горожан шуршали камешки и песок, на заборах и тропинках плясали тени, в стёклах окон плыли облака, лениво тявкали собаки. Сегодня наглухо закрытые дома выглядели брошенными, пыльная кисея укрыла дороги, листва поваленных деревьев поникла. Издалека доносилось рычание волков.
Облокотившись на колени, Адэр обхватил ладонями лоб. Вместо того чтобы сплотиться и встать на защиту своих родных и близких, горожане превратились в перепуганных пичуг и забились в гнёзда. Эш был прав. Нельзя за три дня разрушить то, что строилось годами. А Джиано прав наполовину. С Богом нельзя бороться, но надо бороться с теми, кто выдаёт себя за Бога.
Советник сел рядом с Адэром:
— Вы знаете, что Малике предначертано стать верховной жрицей морун?
— Кто вам сказал? — спросил Адэр, судорожно соображая, как наказать Эша за болтливость.
Вернувшись к себе, Малика ужаснулась — что она творит? Её пытаются сломать, свалить, уничтожить до конца, и она сдаётся…
Дрожащими пальцами сдавила виски. У неё есть имя Брата. Но если провести ритуал и «стереть с зеркала пыль», сектант не изменится. Страдает и меняется в лучшую сторону лишь тот, кто осознаёт, что поступил плохо. Даже если оправдывает свои деяния, даже если уверен, что иначе поступить не мог — в душе, где-то очень глубоко, он всё равно понимает, что совершил нечто ужасное.
Сибла вырос под крылом Братства, и его разум пропитан извращённым учением. Он смотрит на мир другими глазами. Он потерявшийся, но не потерянный. Однако сейчас ждать от него помощи бессмысленно.
Прошёл один из самых тяжёлых дней в жизни Малики. Наступила долгая ночь. Из глубины лабиринта доносились стоны, раздавалось эхо шагов, скрипели ставни, «рыдали» стены. Малика ничего не видела и не слышала. После ухода старухи она заставила себя уснуть — ей нужны были силы.
— Храни тебя Бог, — прозвучал волшебный голос.
Малика открыла глаза, повернула голову набок. Посреди кельи стоял Отец. За его спиной возвышались Братья, среди которых был Сибла.
— Как спалось? — с улыбкой поинтересовался Отец.
Малика села:
— Хорошо.
— Я оставил тебя в живых, надеясь, что когда-нибудь выведу тебя на чистую воду. И это когда-нибудь настало.
Малика усмехнулась:
— Так быстро?
— Что поделаешь? С каждым днём время бежит быстрее. — Отец сцепил на животе пальцы. — Я знаю, кто ты.
— И кто же я? — спросила Малика, рассматривая раны на руках. Последние две ночи она перестала их бинтовать.
— Ты ведьма.
— Нет. Я моруна.
— Ты ведьма, и я могу доказать это.
— Да пожалуйста.
— Раздевайся.
— Зачем?
— Покажи нам метки дьявола.
— У меня их нет.
— Есть. На твоей спине.
Малика посмотрела на Отца. Похоже, он знает кое-что о морунах. Это уже хорошо.
— Это письмена, а не метки дьявола.
Отец оглянулся на спутников:
— Слышали? Метки есть. — Повернулся к Малике. — Ты пособница сатаны.
— Я моруна.
— Это одно и то же. Признайся, что ты поклоняешься дьяволу, и я тебя отпущу.
— Отпустите? Куда?
— На все четыре стороны.
Малика пристально всматривалась в лица сектантов, но видела неподвижные маски. Что бы они ни задумали, ей надо выйти из обители Братства. Сидя в келье, ничего не добьёшься.
— Признайся! — требовал Отец.
— Признаюсь. Я поклоняюсь дьяволу, — проговорила Малика и заметила, как Сибла расширил глаза. А ведь он не верил…
— Покайся в грехах.
— Каюсь.
— Прилюдно.
Малика поднялась с лежанки:
— Каюсь во всех грехах.
— Не здесь, — произнёс Отец. — Грехи отпускаем не мы. Грехи отпускает Авраас. Ты поползёшь по Дороге Покаяния. Перечислишь всё, что натворила в своей гадкой жизни. Скажешь, что отрекаешься от сатаны. Скажешь, что отныне веруешь в Бога. И если Авраас тебя простит, ты будешь свободна.
Малика вздёрнула подбородок:
— Да будет так.
— Готовься, — проговорил Отец и ушёл.
Переступив порог последним, Сибла оглянулся:
— Молись.
Часть 30
***
Радуясь новому дню, под полупрозрачными облаками заливался жаворонок. Сокол появился словно с обратной стороны неба — раскинув крылья серпом, вспорол кружевную синь и устремился к увлечённому пением самцу. Казалось, ещё секунда, и серебристая трель оборвётся. Но пернатому хищнику не повезло — маленького певца спасло его знаменитое падение камнем на землю. Отрывисто крикнув, сокол исчез так же стремительно, как и возник.
Запрокинув голову, Адэр всматривался в осиротевшее небо. Неподвижные облака тончали. Густая синева бледнела. Утро плавно перетекало в день.
— Когда за мной приехал страж и сказал, что Малика в опасности, я не поверил, — промолвил Джиано. — Вчера это казалось глупым розыгрышем.
Адэр скользнул взглядом по хрупкой, как у подростка, фигуре. Советник по религиозным вопросам присоединился к нему далеко за полночь. Встал на краю помоста лицом к воротам Обители и за всё это время ни разу не сошёл с места.
— Что заставило вас изменить своё мнение?
— Разговор с женой хозяина гостиницы, — ответил Джиано. — В молодости ей довелось побывать в катакомбах. Никакие это не катакомбы, а монастырь, который во время землетрясения ушёл под землю. Братство устроило там чистилище для грешников. Бедная женщина ждала ребёнка. Праведный Отец продержал её в холодном подземелье почти месяц и выпустил, когда у нее случился выкидыш.
— В чём она провинилась?
— Её обвинили в распутстве. Она была на седьмом месяце беременности. Грудь сильно болела, и она перестала бинтовать.
Адэр изогнул бровь:
— Что?
— По законам секты женщины обязаны затягивать грудь бинтами.
Адэр потёр затылок. До такого мог додуматься только ярый женоненавистник.
— Почему на заседаниях Совета вы ни разу не подняли вопрос об этой секте? Почему я не знал, что здесь творится?
Опустив голову, Джиано поводил босой ногой по ковровому покрытию цвета королей:
— Я сам не знал.
— Вы приезжали сюда раньше. Вы говорили.
— В каждом вероучении есть свои таинства. Так и в учении Праведного Братства…
— Вы не общались с людьми, — перебил Адэр советника. — Ходили на проповеди, слушали Отца, восхищались его умением завораживать паству. Теперь я понимаю, почему все конфессии считают приверженцев вероучения ахаби лицемерами. Похоже, я ошибся, когда посадил вас за стол Совета.
— Не ошиблись, мой правитель. — Джиано направил на Адэра лучезарный взор. — Ибо только я осмелюсь сказать вам, что находить изъяны в религиях и бороться с ними — опасное дело. Религия намного сильнее самого могущественного монарха. Спросите любого верующего: отвернётся ли он от Бога, если этого потребует король? А потом спросите: отвернётся ли он от короля, если этого потребует Бог?
— А вы, Джиано, отвернётесь от Бога, если этого потребую я?
— Не боритесь с Богом, мой король, и мне не придётся выбирать.
Усевшись на верхнюю ступеньку лестницы, Адэр устремил взгляд на город. Парень улёгся рядом. Придавив мордой пушистый ворс лилового ковра, тяжело вздохнул, словно мрачные мысли одолевали его, а не хозяина.
С помоста просматривались улицы, бегущие от площади, как лучи от солнца. Вчера под башмаками неулыбчивых горожан шуршали камешки и песок, на заборах и тропинках плясали тени, в стёклах окон плыли облака, лениво тявкали собаки. Сегодня наглухо закрытые дома выглядели брошенными, пыльная кисея укрыла дороги, листва поваленных деревьев поникла. Издалека доносилось рычание волков.
Облокотившись на колени, Адэр обхватил ладонями лоб. Вместо того чтобы сплотиться и встать на защиту своих родных и близких, горожане превратились в перепуганных пичуг и забились в гнёзда. Эш был прав. Нельзя за три дня разрушить то, что строилось годами. А Джиано прав наполовину. С Богом нельзя бороться, но надо бороться с теми, кто выдаёт себя за Бога.
Советник сел рядом с Адэром:
— Вы знаете, что Малике предначертано стать верховной жрицей морун?
— Кто вам сказал? — спросил Адэр, судорожно соображая, как наказать Эша за болтливость.