Троллейбус без номеров

Вы когда-нибудь были на рынке? Нет. На Рынке. Рынок – это не два ряда с фруктами и овощами, где кричащие продавцы на все лады расхваливают свой товар. Рынок – это огромный город, с двумя, тремя этажами: где-то тявкает собака, где-то кто-то пинает ногами забежавшего проглота. Виднеется Красная площадь, как настоящая, только словно перевернутая, разломанная на кусочки и криво собранная.

Солнца тут никогда нет и не было, и в небе висит картонная, криво обклеенная светящейся самоклейкой луна. Красного цвета.

– Сны! Продаю сны! – кричит горластый продавец с тремя руками. Две из них свободно жестикулируют, а третья болталась, вылезая из заботливо прорезанной в зипуне дырки. Продавец клацал длинными зубами и не стеснялся откровенно нечеловеческой природы. – Сны про шоссе и машину – три советских рубля! Сны про великую любовь – пятнадцать! Налетай, покупай!

– Скажите, пожалуйста, – к стойке продавца подошел старик. Ужасно скрючившийся, будто вопросительный знак, от какой-то неизвестной пока что человечеству болезни, он перебирал пластинки снов, как мальчишка, забежавший в музыкальный магазин, перебирает бесконечные пластинки русской эстрады, пытаясь найти пластинку Дэвида Боуи. Огромные очки в роговой оправе с толстенными стеклами то и дело спадали ему на крючковатый, несколько раз переломанный нос, и старику приходилось поправлять их толстым грубым пальцем с аккуратно остриженным желтоватым от курения ногтем. – Если я возьму сон про великую любовь, что я там увижу? Мне бы описание, мил человек.

– Какое тебе описание, отец? – продавец захохотал и почесал пузо в зипуне третьей рукой. – Если сну дать описание, он уже перестает быть сном. Все просто. Как ты будешь видеть сон, если уже будешь знать, что в нем происходит? Короче, плати или проваливай. Видишь, какая очередь?

– Да я… Да как вы смеете, я пенсионер! – горласто и совсем не по-пенсионерски закричал старик. Продавец возмущенно заклекотал горлом, выпуская шипы.

Тем временем совершенно на другом конце рынка все обстояло слегка по-другому. Редко сюда захаживали любители снов, да и снотворцы не любили появляться на Левой стороне, предпочитая оставаться на залитых лунным светом прилавках.

На Левой стороне торговали проклятыми вещами, существующими только во снах. Людей здесь видели редко – так, иногда пробегали, трусливо озираясь и готовые бежать при любой возможности. Пару раз захаживали доппельгангеры, расплачиваясь чужим страхом: в конце концов, кушать надо всем.

Только на Левой стороне можно было купить меч, пожирающий души. Только на Левой стороне существовали проклятые книги. Откроешь одну такую – и в буквальном смысле попадешь в историю, из которой уже не выберешься. Или будешь всю жизнь читать. А еще были книги, которые обладали характером: не дай бог ты будешь облизывать палец, собираясь перелистнуть очередную страницу или загнешь уголок.

Книга выждет, притворяясь доброй и хорошей, а потом на самом интересном месте плеснет тебе кислотой в лицо.

Люди не появлялись в этом Президентом забытом месте уже несколько столетий, и именно поэтому все существа Левой стороны были так удивлены. Рыжая девчонка в джинсовой куртке взялась буквально ниоткуда. Маленькая, худая, но с характерно подростковым пузом, она косолапила откуда-то из темноты. На носу у ее гордо сидели круглые очки, а рыжие патлы болтались где-то сзади, падая на огромный набитый всякой всячиной рюкзак.

Девчонка прошлась между стендами с проклятыми вещами, привлекая внимание продавца.

– Скажите, пожалуйста, – Сашка (а это была именно она) потянулась к одному из продавцов, толстому Парацельсу, отчего-то одетому в медицинский халат. – У вас есть оружие?

– Оружия у меня куча, если ты не заметила, – Парацельс густо, басовито расхохотался, поглаживая необъятный живот. – Вот, на-ка, глянь. Это меч Душ. Когда-то его заговорили какие-то японские великие самураи, и теперь всякий раз, как только Меч вытаскивают из ножен, ему нужно забрать чью-то душу. Интересует?

– Нет, спасибо, знаю я ваши фокусы, – Саша застенчиво переступила с ноги на ногу. – Окажется, что он выпадает из ножен сам, и в конце концов проглотит и мою душу тоже. Сколько раз его уже возвращали в магазин?

– А ты умная для человеческого ребенка, – удивился Парацельс. – Что тебе нужно тогда?

– Что-то… без проклятий. Что-то существующее и обладающее мощью. Что-то, чем можно… убить.

Парацельс косо посмотрел на девчонку и захихикал. Слезы смеха текли по его толстым щекам – лицо сливалось в сплошную размазанную массу. Не разглядишь, даже в глаза не посмотришь.

– Ты – убивать? Впрочем, чего это я, в человеке это заложено с самого рождения. Вы, люди, никогда не убиваете только ради пропитания или для того, чтобы защитить свой род. Вы убиваете ради удовольствия: что-то схожее с доппельгангерами, но вы куда злее и опаснее.

– Вы не любите доппельгангеров?

– Конечно, не люблю, человеческое дитя, – Парацельс тяжело вздохнул. – Из всех нас они наиболее похожи на людей. Зачем тебе оружие? Неужели хочешь устроить кровавую бойню? Нас и так осталось слишком мало. Не то, что раньше. Раньше я устраивал людям сонные параличи каждый день, а теперь отовариваюсь страхом на рынке.

– Мне, – Саша замялась. – На всякий случай. Мне нужно поговорить с вами. На вашем языке. По поводу троллейбуса.

– Троллейбуса? Никогда не слышал. Когда мы хотим добраться до нужного места, мы используем Метрополитен.

– Я знаю. Просто… Мне уже много лет снится один и тот же сон, и я… Мне нужно найти троллейбус, понимаете? Кондуктор все объяснил бы и разложил по полочкам. Мне иногда кажется, что я не отсюда – не из своего настоящего мира, там все такое серое, скучное и предсказуемое. Тут мне нравится как-то больше. Кажется, что именно здесь мне и место.

Парацельс отчего-то тяжело вздохнул. На мгновение показалось его лицо – лицо уставшего, усатого мужчины с залысинами и черными провалами глаз – и он закурил что-то явно травяное. В воздухе запахло мятой и ромашкой с нотками клубники.

– Иногда легенды говорят правду. Бери, что хочешь, человеческое дитя. Ничего с тебя не возьму.

– С-спасибо…

Саша пролепетала слова благодарности и уставилась на витрину. Вся витрина – хотя какая витрина, так, деревянный настил, на котором с горкой были навалены различные мечи и пистолеты, Саша увидела даже огромную, в половину ее самой, японскую катану – представлялась ей чем-то с другой планеты.

У Саши в школе был одноклассник, который был помешан на ножах. Кажется, его звали Димой или что-то вроде того: приехав из деревни, он носил с собой нож каждый день. Настоящее холодное оружие, а не канцелярский или походный, выкидной, нож болтался у него на поясе, притягивая взгляд. Однажды учитель математики попытался отобрать у него этот самый нож – и получил лезвием по пальцам. Фаланги пришлось пришивать, а Дима с тех пор так и не вернулся в школу.

Саша никогда не интересовалась оружием: она жила в тихом, маленьком районе, где опасность представляли только слегка подвыпившие студенты – да и то, если ты выходишь вечером на улицу. В девять Саша уже обычно видела десятый сон. Она даже не увлекалась ножами, разве что пользовалась кухонным для того, чтобы порезать хлеб. Раньше, когда она училась в художественной школе – один год, а потом маме стало лень ее забирать, и художественная школа закончилась – ее учили точить канцелярским ножом карандаши.

Была бы ее воля, она никогда не пошла бы на Рынок: разве что с голодухи торговать собственными снами, продавая за бесценок чудесные отрывки снов с лучшими друзьями по соседству и родственниками из заброшенных домов, которые обнимают тебя при встрече. Стояла бы за прилавком и втюхивала очередным привередливым покупателям, толстым матронам, желающим сбросить вес, сны про бегство из библиотеки и целые лабиринты заброшенных зданий.

Но ей нужны были ответы на вопросы, и ответы могли дать только они. Тёмные твари. Те, кто жили в этом мире еще до Государства и туристов.

Ведь если она не получит ответ на вопрос, откуда она родом, то зачем вообще жить на этом свете?

– Ну, чего копаешься, человеческое дитя, – посмеивался Парацельс. – Тут нечего копаться, практически все оружие проклятое. Каждым когда-либо зарезали ребенка или беременную женщину, это, в конце концов, железное правило каждого оружия… Хотя. Стой. Подожди. Кажется, я нашел то, что тебе нужно.

Отринув в сторону ненужное, страшное, пропитанное смертью железное оружие, Парацельс вытащил из-под прилавка… маленький канцелярский ножик зеленого цвета. Пластиковый и довольно старый, ножик выглядел совершенно непритягательно. Пластмассовая держалка давным-давно сломалась, и лезвие вываливалось из пластиковых ножен.

Таким ножом не то, что Тёмных тварей, хлеб не нарежешь. Наверное, им только и делать, что бумагу разрезать да точить карандаши. – Ты не смотри, что нож канцелярский. По мне, нож как нож. Да на нем еще и проклятий нет. Правда, им уже убивали: одна маленькая девочка много лет назад, вооружившись им, спасла свою семью от грабителя. Бери его, не пожалеешь. Честный, хороший нож, а как режет, как режет, как рассекает воздух…


Парацельс все разливался и разливался, но Сашка его не слушала. И не слышала. Как зачарованная, она смотрела на этот неброский, детский канцелярский нож из ближайшего супермаркета, невесть как оказавшийся на Левой стороне рядом с Ятаганом Проклятых и ножом, отбирающим душевное здоровье. Она уже знала, что возьмет именно его. В конце концов, именно этим ножом ее учили в художке затачивать карандаши.





Глава 12

Две драки




Кысь (лат. cat malum) – одна из самых опасных Тёмных тварей, которая обитает в основном в детских кошмарах. По виду напоминает облезлого домашнего кота, только с дополнительной парой рук и ростом около двух метров. Обычно приходит по вечерам, следуя за Шишигами.

Кысь является всеядной Тёмной тварью, довольно разборчивой в питании, как и все кошки: из еды Кысь предпочитает шишижье мясо и большие пальцы ног маленьких детей. Если ноги грязные и немытые, Кысь откажется поедать их, обидится и уползет, чтобы никогда не появляться.

Водится Кысь в основном в темных и пыльных местах снов, например, в Подсознании или в Чулане забытых воспоминаний детства, поджидая незадачливого охотника до познания собственной личности. Предпочитает атаковать незаметно, подбегая со спины, откусывая большой палец ноги и убегая обратно в темноту.

Единственный способ избежать нападения Кыси – как можно реже мыть большие пальцы ног. Как мы уже и сказали, она весьма брезглива.

Иллюстрированная энциклопедия Тёмных тварей, глава 3.



В этом кабинете – русский язык и литература – никогда не застанешь нормальную температуру. Всегда было либо до дрожи зябко, либо так жарко, что тело превращалось в лужицу, растекшуюся по парте, а из головы полностью исчезали все мысли. К сожалению, сейчас было вовсе не лето, а потому холодно было так, что зуб на зуб не попадал. Саша на своей последней парте покрепче закуталась в свитер – надо было надеть два, когда шла в школу – и взяла в руки карандаш.

Она не оченьумела рисовать, но ей жутко хотелось изобразить всех-всех туристов. А еще шишиг. И проглотов. Сборник, подаренный ей Альбертом Андреевичем, частенько пылился на задворках ее подсознания, доставаемый лишь в единственном месте, где ее никто не мог тронуть: во сне.

Что-то говорила классная руководительница, кажется, ругала ее, Сашу, но все слова будто расплывались дымкой и обволакивали ее. Страшно хотелось спать – это, наверное, действовало выпитое утром снотворное – Саша уже не помнит, сколько снотворного пьет обычно, потому что восемь часов сна – слишком мало для того, чтобы иметь нормальную жизнь, не перемежающуюся этим чертовым кошмаром. Поскорее бы уже отсидеть все восемь уроков и вернуться домой, устроиться поудобнее в кровати и провалиться в неведомые миры, где Саша сама себе хозяйка.

Прозвенел звонок – наконец-то, Господи, наконец-то – и Саша торопливо принялась скидывать учебники в видавший виды рюкзак, чтобы поскорее оказаться дома. Промедление отнимало у нее драгоценные минуты сна – минуты жизни.

– Надо поговорить, – от удивления Сашка подскочила так сильно, что чуть было не ударилась локтем о парту. А, нет, кажется, ударилась: боль расползлась по всему ее телу, покусывая и пощипывая за особо чувствительные места. – Саш?..

Аня стояла прямо перед ней. Модный свитер прямиком из бутика, черные волосы в аккуратной короткой стрижке – Саша бы тоже хотела себе короткую стрижку и отрезать, наконец, эти патлы, только вот мать бы не позволила.

– Ань, я подожду тебя у класса, окей?

– Не надо, – пауза. – Иди одна.

Ух ты. Надо же. Все чудесатее и чудесатее, как говорила Алиса: чтобы Аня сама к ней подошла и, подумать только, решила что-то ей сказать?

– Чего тебе? – прозвучало немного грубовато, но Саша и так слишком устала, чтобы делать реверансы. Видение перед глазами пронеслось сладковатой дымкой: кровать в ее комнатушке, отделенной от большого взрослого мира занавеской. Идиотское белье с зайчиками, которое, как удар под дых – ты все еще ребенок, ребенком и останешься. И таблетки «Донормила», спрятанные от материного взора под матрасом. Горьковатые белые таблеточки, положишь на язык и рассасываешь – слюна потом сладкая-сладкая, а еще клонит в сон.

Аня молчала, а драгоценные секунды уходили в никуда. Берешь таблетку, подцепляешь пальцем из блистера, кладешь на язык и попадаешь в волшебный мир – и не нужно никаких наркотиков даже.

– С тобой что-то происходит, Саш, – у Ани ужасно виноватое лицо, и Саша почувствовала, как внутри вскипает что-то ужасно злое и неприятно-колючее. Лопаются вулканово-грязевые пузыри. – И мне это не нравится. Я тебе как подруга говорю. Раньше, когда мы общались, ты была… другой. Не заторможенной. Не вялой. Ты хотя бы говорила со мной, Саш, а теперь… Что случилось?

– Что случилось? – Саша катала слова на языке, как магнитные шарики из коробки «все за пятьдесят», ведь их даже не пришлось подбирать. Они всегда сидели где-то внутри нее.

Сидели с того момента, как к ней, маленькой толстой четвероклашке со сломанной рукой, подсела высокая черноволосая девчонка в прямоугольных очках. С той минуты, как Аня в первый раз ее подколола, а к горлу подступили слезы. С тех пор как Саша провела первый – и далеко не единственный – в ее жизни вечер, трясясь в слезах и дожидаясь следующего сообщения.

Каждое Сашино слово жалило, как пчела, и она – королева пчел – ощущала, как спадает с плеч весь тот груз.

– Ты случилась, понимаешь? Твои подколы – боже, как же я их ненавидела. Как же я ненавидела, когда ты совершенно невпопад открываешь свой грязный – тебе бы вымыть его с мылом – рот и выдаешь все это. Про мою мать. Про моего отца. Про мою музыку. Как же смешно, просто обоссаться можно. Только вот знаешь, что? Тебе никогда не понять, каково это – сидеть дома и ждать мать, замирая от страха, потому что никогда не знаешь, с каким настроением она вернется с работы. Тебе никогда не приходилось прятаться под кроватью, ожидая, ударит – не ударит, попадет – не попадет. Ты никогда не жила так, как я.

– Ах, понятно, – Аня цокнула языком. – Опять упиваешься своим несчастьем? Ах, посмотрите на меня, у меня проблемы, я не такая, как все… Ты же понимаешь, куда это тебя приведет? В психушку, Саш. Пока не поздно, сходи-ка ты лучше к мозгоправу. Я тебе как подруга говорю.

– Да никогда мы и не были подругами, – клокочущий мелкий смех, как рассыпчатый бисер. Именно этим Саша и занималась сейчас. Метанием бисера. – Друзья не обсуждают друг друга за спиной. Друзья не доводят друг друга до слез. Не пытаются свалить при первой возможности – господи, да что я поясняю очевидные истины. Мне нужно идти.

– Да подожди ты, – Аня прыгнула к проходу из класса и встала ровнехонько перед дверью. На руках проступили мышцы – в конце концов, Аня занимается спортом – не пройдешь просто так. – Давай это обсудим, окей. Возможно, я была не таким хорошим другом, как ты бы хотела, но уходить в себя… Может, ты наркоманка?

Хватит. Злое и сердитое вырвалось, наконец, наружу. С утробным, нечеловеческим криком Саша, с рюкзаком наперевес, понеслась на бывшую подругу. Смачный удар локтем в живот – больно от отдачи немного – и Аня, охнув, повалилась на пол.

– Ты что делаешь, – Маша, оказывается, все это время стояла прямо за дверью класса. – Господи, да ты же сумасшедшая, самая настоящая сумасшедшая!

В ее словах нет страха или упрека. Самая красивая девчонка параллели, она стоит, накручивая локон на палец. Аккуратный макияж – легкий, как и полагается красивой девочке, которая вдобавок еще и отличница. Удобная и красивая школьная форма.

Маша навязчиво идеальна во всем – она даже не удивляется тому, что кто-то посреди учебного дня занимается рукоприкладством, хотя любой бы удивился. Любой – но не она. И именно поэтому Сашу сейчас она раздражает куда больше Ани.

Саша закинула рюкзак на плечи, сунула наушники в уши и пошла домой. К своему, ставшему уже привычным спутником, одиночеству, давно остывшему невкусному супу из пакетиков, который надо греть на плите, ледяному прогорклому чаю и книжным наброскам, которые она, возможно, когда-нибудь закончит.

В наушниках Оззи Осборн предсказывал многообещающий и полный приключений день – таблетки под матрасом – сонное состояние – метро и долгая, долгая поездка – Саша очень хотела бы опять поводить машину.