Троллейбус без номеров
Часть 11 из 37 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Танцуя польку на небесной тверди,
Вдвоем они были, брат и сестра, друг за друга горой,
Отца они радовали, отца они радовали своей прекрасной игрой.
Но взбунтовались шишиги, взбунтовались шишиги
И ринулись страшной ордой. И спрятал Президент своих детей,
И побрел понуро домой.
Никто не играет теперь во дворце,
Тихо там и тоскливо.
Мальчик без девочки сходит с ума,
А девочка плачет без брата.
Когда-нибудь случится волшебный час,
И дети вернутся домой.
И будут снова на гитаре играть и петь Президенту романс,
Про слова и про танцы, про дождик смурной
И про то, как им в мире жилось.
В мире другом, в мире ином, как в этом мире жилось.
Ждет Президент этого часа, сложив руки в замок.
Нельзя больше смеяться и петь нельзя,
Можно лишь чуда ждать. Нельзя больше смеяться и петь нельзя,
Нужно лишь только ждать.
– Опять ты про это, – простонал Атеист. – Рок-н-ролльщик, бард ты наш доморощенный, сколько можно? Сыграл бы лучше классику. Группу крови на рукаве, например.
– Это и есть классика, дурак, – Рок-н-ролльщик, кажется, вообще не обиделся. – Этому сказанию знаешь сколько лет? Со времен основания Государства слагают такие песни.
– Да что толку слагать? Известно же, что выдумка это все. Не было никогда никаких детей, потому что если ты родился в мире снов, в реальность ты никогда не попадешь. Это закон.
– Закон можно и обойти… В конце концов, именно этим мы и занимаемся. Революционерка, а ты что думаешь?.. Революционерка?
Саша молчала. Гитара в руках у Рок-н-ролльщика не звенела больше струнами, не издавала больше музыку. Журчала весело речка, но аккорды – кажется, именно так это называется – все играли и играли у нее в голове. Отчего-то резанула по сердцу тоска, остро запахло маем и бессонными ночами, и сердце сжалось: захотелось плакать.
То самое чувство. Чувство, не дающее ей покоя, вновь появилось в голове, и Саша опять увидела троллейбус – будто наяву. Троллейбус подмигнул ей ярко-зелеными фарами и растворился в воздухе, как не бывало.
И вроде обычная бардовская песня, и вроде старая легенда, но отчего так тяжело и больно на сердце? Отчего наворачиваются слезы? Отчего Саше так сильно сейчас хочется взлететь – но лететь не с кем и некуда?
– Не знаю. Правда, не знаю. Дядь Рок-н-ролльщик, а спойте, пожалуйста, еще что-нибудь.
Туристы все дальше и дальше плыли по реке, приближаясь к Шишижному озеру. Альберт Андреевич каждые пять минут сверялся с картой, покрикивая на нерасторопных гребцов, Атеист считал оранжевые облака, заводя с Альбертом Андреичем спор о политике. Эрик, молчал, как всегда, глупо, но так по-домашнему улыбаясь и поглядывая на гитару. Поварешка сидела на корме, поджав под себя ноги, и читала книгу – Саше казалось, что книга очень знакомая, но стоило только скосить глаза, чтобы прочитать название, то буквы расплывались или менялись местами, превращаясь в полную бессмыслицу.
А Рок-н-ролльщик все пел и пел, и слова его песен резали Саше по живому, открытому юному сердцу.
* * *
На Шишижном озере, как всегда, было тихо и спокойно. Разве что раздавалась какая-то инопланетная птичья трель – не в семи октавах, конечно, но уши не сворачивались в трубочку. Светило и пригревало оранжевое солнце, заставляя жмурить глаза от удовольствия и вытягиваться по струнке. Только бы побольше лучей схватить! Только бы побольше тепла сберечь!
– Ну, что ж, – командовал Альберт Андреевич, бодро спрыгнув на землю. – Атеист – лодку пришвартуешь. Поварешка, с тебя палатка. Рок-н-ролльщик, ты по-английски шпаришь, хватай удочку и тащи с собой Музыканта, будете наживку копать.
– А почему с Музыканта?
– А у него страх свежий. А ты, Революционерка, – крючковатый палец уперся Сашке в грудь, – пойдешь со мной.
– Смотри, все просто, – Альберт Андреич вытащил рыболовные снасти. – Шишиги питаются страхом. Они, понимаешь ли, не отлипнут, пока весь страх не съедят. Твари, конечно, дико приставучие, но какое у них мясо вкусное!
Они сидели у берега Кислотного озера, поджав под себя ноги. Из рюкзака у Альберта Андреича сама собой посыпалась всякая всячина. Конфеты в блестящих обертках с диковинными названиями, фотоальбомы с давно сгинувшими людьми, книги, которые и не выпускались в печать никогда, банки с диковинными фруктами да тушенка в астрономических масштабах. Роясь в рюкзаке и отбрасывая ненужные штуки, Альберт Андреич гордо вытянул маленькую баночку из-под пюре.
– Это, дорогая моя Революционерка, концентрированный страх. Когда людям страшно, они испускают особые, понимаешь, волны. Кто-то сильнее, кто-то слабее. Эти волны и привлекают шишиг: они для них как конфеты для нас с тобой. Сейчас вот открою банку… Смотри внимательно!
Осторожно открыв банку, Альберт Андреич отошел чуть подальше, держа удочку наготове. Пальцы его дрожали от напряжения, на лбу выступил пот.
– Ветер влево дует, – пояснил он. – Страх, понимаешь, рассеивается. Так что давай, дуй вправо, не дай бог на тебя залетит. Будет не очень приятно. Смотри! Смотри-ка! Бежит, чертовка!
Выпрыгнув из воды, по песку потрусило нечто среднее между крысой и собакой. Отряхнулось от воды, и черный пушистый мех заблестел на солнце. Трусцой, воровато оглядываясь, шишига побежала к баночке и принялась есть страх, облизываясь и фыркая. Резцы ее все удлинялись и удлинялись, и тогда Альберт Андреич взмахнул удочкой.
Крючок впился прямо шишиге под загривок, и та заверещала, мелко перебирая всеми восемью конечностями. Крякнув от натуги, Альберт Андреич потянул за удочку, и шишига, нелепо трепыхаясь, упала в ведро.
– Ну-ка, попробуй сама, их сейчас столько на свежий страх набежит! Давай, давай!
Саша проворно схватила удочку. Шишиг, и правда, набежало так много, что, кажется, хватит не на один, а на два и даже три шишижных супа. Под солнцем было так весело, шишиги пронзительно пищали и трепыхались, покрикивал Альберт Андреич, а Саше ужасно не хотелось вновь просыпаться.
Отличное снотворное дали ей в аптеке. Надо будет купить еще.
Глава 9
Блестящий черный «Кадиллак»
Here I am rock you like a hurricane
Scorpions
Кукрики (лат. aliquantulus molestus) – маленькие твари, живущие в подземных тоннелях. Обычно селятся по пять-шесть семей на одно ухо, которое они используют как жилище, которым, кстати говоря, и питаются. Кукрики неприхотливы и способны жить без пищи по два-три месяца.
Обычно имеют серый окрас и вытянутое, голое тело без единого волоса. Ростом от трех до десяти миллиметров. Единственные из всех Тёмных тварей (исключая, конечно, доппельгангеров) способны к прямохождению.
Питаются кукрики исключительно человеческими ушами: дожидаясь, пока через тоннель пойдет кто-то без шапки, кукрики набрасываются на него всей своей массой и отгрызают ухо, делая из него новую квартиру.
Исключительно безобидны, если не забывать надевать шапку во время путешествия в тоннелях.
Энциклопедия Тёмных тварей для самых маленьких, глава 19
Саша вышла на покинутую людьми дорогу и рядом, словно по волшебству, возник черный «Кадиллак». Ей вообще нравились старинные машины, как у звезд рок-н-ролла. Когда-нибудь, когда она станет взрослой и, может, даже закончит школу – хотя Саша не уверена, что доживет, это же такая вечность – то она обязательно сдаст на права и купит себе такой же.
Во сне машиной было управлять очень просто: знай, жми на все рычаги, крути баранку да слушай «Скорпов», которые раздаются по динамику на все безлюдное шоссе. Сквозь открытое окно теплый ветер дул Саше прямо в лицо, и она ощущала себя взрослой и самостоятельной как никогда.
Солнце светило прямо ей в глаза, и Саша почувствовала, как становится тепло на душе. Она не хотела больше ничего, только ехать по этому огромному, уходящему вдаль шоссе, слушая рок-н-ролл и погружаясь в собственные мысли, которые стали светлыми-светлыми, прямо как вечером перед днём рождения. Мимо мелькали безлюдные заправки, мотели и ресторанчики на дороге, в которых наверняка ее ждал теплый прием – «о, люди захаживают к нам довольно редко, так что мы всегда рады вас видеть» – «что закажете?» – «не хотите ли омлет по рецепту нашего повара, это отличный омлет, ветчина и сыр, ничего другого» – «хорошего вам пути, вот, возьмите открытку».
Шоссе резко обрывалось, полностью уходя в Кислотную реку. Под водой блестели изъеденные кислотой металлические остовы машин, будто скелеты. Саша выключила «Скорпионс» и вышла из машины. В зипуне было очень жарко, пот блестел на лице – немудрено, тридцать градусов – и Саша уже потянулась снять его через голову и бросить на заднее сиденье, как вдруг услышала знакомые голоса.
– Слушай, Атеист, давай без этой твоей, а…
– Чего – этой моей? – Атеист налегал на вёсла так сильно, что по воде шли кислотные волны. Вода бурлила, выстреливая легкими фонтанчиками, и по лодке проходились брызги, оставляя фиолетовые, красные, мандариновые пятна, превращая дерево в халат сумасшедшего химика-энтузиаста, решившегося обмазаться буквально всеми реактивами, что есть в лаборатории. – Как будто что-то плохое.
– Ну да. Еще поймают и запретят видеть сны, – качала головой Поварёшка. – А как я – и без снов? Как мне отдыхать-то? Мне ж в настоящий поход нельзя, у меня нога больная.
– Да не поймают, – отмахнулся Атеист. – Столько раз не ловили – а сейчас непременно поймают, что ли?
– Смотрите-ка, кто к нам пожаловал! – Альберт Андреич перебил их обоих и приветственно замахал руками. – Революционерка, садись скорее в лодку! Я же говорил, что мы тебя по зипуну обязательно найдем!
– По зипуну, – проворчал Атеист. – Так и скажи, что специально по карте ее отслеживал.
Вдвоем они были, брат и сестра, друг за друга горой,
Отца они радовали, отца они радовали своей прекрасной игрой.
Но взбунтовались шишиги, взбунтовались шишиги
И ринулись страшной ордой. И спрятал Президент своих детей,
И побрел понуро домой.
Никто не играет теперь во дворце,
Тихо там и тоскливо.
Мальчик без девочки сходит с ума,
А девочка плачет без брата.
Когда-нибудь случится волшебный час,
И дети вернутся домой.
И будут снова на гитаре играть и петь Президенту романс,
Про слова и про танцы, про дождик смурной
И про то, как им в мире жилось.
В мире другом, в мире ином, как в этом мире жилось.
Ждет Президент этого часа, сложив руки в замок.
Нельзя больше смеяться и петь нельзя,
Можно лишь чуда ждать. Нельзя больше смеяться и петь нельзя,
Нужно лишь только ждать.
– Опять ты про это, – простонал Атеист. – Рок-н-ролльщик, бард ты наш доморощенный, сколько можно? Сыграл бы лучше классику. Группу крови на рукаве, например.
– Это и есть классика, дурак, – Рок-н-ролльщик, кажется, вообще не обиделся. – Этому сказанию знаешь сколько лет? Со времен основания Государства слагают такие песни.
– Да что толку слагать? Известно же, что выдумка это все. Не было никогда никаких детей, потому что если ты родился в мире снов, в реальность ты никогда не попадешь. Это закон.
– Закон можно и обойти… В конце концов, именно этим мы и занимаемся. Революционерка, а ты что думаешь?.. Революционерка?
Саша молчала. Гитара в руках у Рок-н-ролльщика не звенела больше струнами, не издавала больше музыку. Журчала весело речка, но аккорды – кажется, именно так это называется – все играли и играли у нее в голове. Отчего-то резанула по сердцу тоска, остро запахло маем и бессонными ночами, и сердце сжалось: захотелось плакать.
То самое чувство. Чувство, не дающее ей покоя, вновь появилось в голове, и Саша опять увидела троллейбус – будто наяву. Троллейбус подмигнул ей ярко-зелеными фарами и растворился в воздухе, как не бывало.
И вроде обычная бардовская песня, и вроде старая легенда, но отчего так тяжело и больно на сердце? Отчего наворачиваются слезы? Отчего Саше так сильно сейчас хочется взлететь – но лететь не с кем и некуда?
– Не знаю. Правда, не знаю. Дядь Рок-н-ролльщик, а спойте, пожалуйста, еще что-нибудь.
Туристы все дальше и дальше плыли по реке, приближаясь к Шишижному озеру. Альберт Андреевич каждые пять минут сверялся с картой, покрикивая на нерасторопных гребцов, Атеист считал оранжевые облака, заводя с Альбертом Андреичем спор о политике. Эрик, молчал, как всегда, глупо, но так по-домашнему улыбаясь и поглядывая на гитару. Поварешка сидела на корме, поджав под себя ноги, и читала книгу – Саше казалось, что книга очень знакомая, но стоило только скосить глаза, чтобы прочитать название, то буквы расплывались или менялись местами, превращаясь в полную бессмыслицу.
А Рок-н-ролльщик все пел и пел, и слова его песен резали Саше по живому, открытому юному сердцу.
* * *
На Шишижном озере, как всегда, было тихо и спокойно. Разве что раздавалась какая-то инопланетная птичья трель – не в семи октавах, конечно, но уши не сворачивались в трубочку. Светило и пригревало оранжевое солнце, заставляя жмурить глаза от удовольствия и вытягиваться по струнке. Только бы побольше лучей схватить! Только бы побольше тепла сберечь!
– Ну, что ж, – командовал Альберт Андреевич, бодро спрыгнув на землю. – Атеист – лодку пришвартуешь. Поварешка, с тебя палатка. Рок-н-ролльщик, ты по-английски шпаришь, хватай удочку и тащи с собой Музыканта, будете наживку копать.
– А почему с Музыканта?
– А у него страх свежий. А ты, Революционерка, – крючковатый палец уперся Сашке в грудь, – пойдешь со мной.
– Смотри, все просто, – Альберт Андреич вытащил рыболовные снасти. – Шишиги питаются страхом. Они, понимаешь ли, не отлипнут, пока весь страх не съедят. Твари, конечно, дико приставучие, но какое у них мясо вкусное!
Они сидели у берега Кислотного озера, поджав под себя ноги. Из рюкзака у Альберта Андреича сама собой посыпалась всякая всячина. Конфеты в блестящих обертках с диковинными названиями, фотоальбомы с давно сгинувшими людьми, книги, которые и не выпускались в печать никогда, банки с диковинными фруктами да тушенка в астрономических масштабах. Роясь в рюкзаке и отбрасывая ненужные штуки, Альберт Андреич гордо вытянул маленькую баночку из-под пюре.
– Это, дорогая моя Революционерка, концентрированный страх. Когда людям страшно, они испускают особые, понимаешь, волны. Кто-то сильнее, кто-то слабее. Эти волны и привлекают шишиг: они для них как конфеты для нас с тобой. Сейчас вот открою банку… Смотри внимательно!
Осторожно открыв банку, Альберт Андреич отошел чуть подальше, держа удочку наготове. Пальцы его дрожали от напряжения, на лбу выступил пот.
– Ветер влево дует, – пояснил он. – Страх, понимаешь, рассеивается. Так что давай, дуй вправо, не дай бог на тебя залетит. Будет не очень приятно. Смотри! Смотри-ка! Бежит, чертовка!
Выпрыгнув из воды, по песку потрусило нечто среднее между крысой и собакой. Отряхнулось от воды, и черный пушистый мех заблестел на солнце. Трусцой, воровато оглядываясь, шишига побежала к баночке и принялась есть страх, облизываясь и фыркая. Резцы ее все удлинялись и удлинялись, и тогда Альберт Андреич взмахнул удочкой.
Крючок впился прямо шишиге под загривок, и та заверещала, мелко перебирая всеми восемью конечностями. Крякнув от натуги, Альберт Андреич потянул за удочку, и шишига, нелепо трепыхаясь, упала в ведро.
– Ну-ка, попробуй сама, их сейчас столько на свежий страх набежит! Давай, давай!
Саша проворно схватила удочку. Шишиг, и правда, набежало так много, что, кажется, хватит не на один, а на два и даже три шишижных супа. Под солнцем было так весело, шишиги пронзительно пищали и трепыхались, покрикивал Альберт Андреич, а Саше ужасно не хотелось вновь просыпаться.
Отличное снотворное дали ей в аптеке. Надо будет купить еще.
Глава 9
Блестящий черный «Кадиллак»
Here I am rock you like a hurricane
Scorpions
Кукрики (лат. aliquantulus molestus) – маленькие твари, живущие в подземных тоннелях. Обычно селятся по пять-шесть семей на одно ухо, которое они используют как жилище, которым, кстати говоря, и питаются. Кукрики неприхотливы и способны жить без пищи по два-три месяца.
Обычно имеют серый окрас и вытянутое, голое тело без единого волоса. Ростом от трех до десяти миллиметров. Единственные из всех Тёмных тварей (исключая, конечно, доппельгангеров) способны к прямохождению.
Питаются кукрики исключительно человеческими ушами: дожидаясь, пока через тоннель пойдет кто-то без шапки, кукрики набрасываются на него всей своей массой и отгрызают ухо, делая из него новую квартиру.
Исключительно безобидны, если не забывать надевать шапку во время путешествия в тоннелях.
Энциклопедия Тёмных тварей для самых маленьких, глава 19
Саша вышла на покинутую людьми дорогу и рядом, словно по волшебству, возник черный «Кадиллак». Ей вообще нравились старинные машины, как у звезд рок-н-ролла. Когда-нибудь, когда она станет взрослой и, может, даже закончит школу – хотя Саша не уверена, что доживет, это же такая вечность – то она обязательно сдаст на права и купит себе такой же.
Во сне машиной было управлять очень просто: знай, жми на все рычаги, крути баранку да слушай «Скорпов», которые раздаются по динамику на все безлюдное шоссе. Сквозь открытое окно теплый ветер дул Саше прямо в лицо, и она ощущала себя взрослой и самостоятельной как никогда.
Солнце светило прямо ей в глаза, и Саша почувствовала, как становится тепло на душе. Она не хотела больше ничего, только ехать по этому огромному, уходящему вдаль шоссе, слушая рок-н-ролл и погружаясь в собственные мысли, которые стали светлыми-светлыми, прямо как вечером перед днём рождения. Мимо мелькали безлюдные заправки, мотели и ресторанчики на дороге, в которых наверняка ее ждал теплый прием – «о, люди захаживают к нам довольно редко, так что мы всегда рады вас видеть» – «что закажете?» – «не хотите ли омлет по рецепту нашего повара, это отличный омлет, ветчина и сыр, ничего другого» – «хорошего вам пути, вот, возьмите открытку».
Шоссе резко обрывалось, полностью уходя в Кислотную реку. Под водой блестели изъеденные кислотой металлические остовы машин, будто скелеты. Саша выключила «Скорпионс» и вышла из машины. В зипуне было очень жарко, пот блестел на лице – немудрено, тридцать градусов – и Саша уже потянулась снять его через голову и бросить на заднее сиденье, как вдруг услышала знакомые голоса.
– Слушай, Атеист, давай без этой твоей, а…
– Чего – этой моей? – Атеист налегал на вёсла так сильно, что по воде шли кислотные волны. Вода бурлила, выстреливая легкими фонтанчиками, и по лодке проходились брызги, оставляя фиолетовые, красные, мандариновые пятна, превращая дерево в халат сумасшедшего химика-энтузиаста, решившегося обмазаться буквально всеми реактивами, что есть в лаборатории. – Как будто что-то плохое.
– Ну да. Еще поймают и запретят видеть сны, – качала головой Поварёшка. – А как я – и без снов? Как мне отдыхать-то? Мне ж в настоящий поход нельзя, у меня нога больная.
– Да не поймают, – отмахнулся Атеист. – Столько раз не ловили – а сейчас непременно поймают, что ли?
– Смотрите-ка, кто к нам пожаловал! – Альберт Андреич перебил их обоих и приветственно замахал руками. – Революционерка, садись скорее в лодку! Я же говорил, что мы тебя по зипуну обязательно найдем!
– По зипуну, – проворчал Атеист. – Так и скажи, что специально по карте ее отслеживал.