Тринадцатая Мара

— Хоть раз сделаем все правильно. — Наверное, он читал мои мысли. После отнял пальцы от моего лица — щекам стало слишком холодно. — Знаешь, наверное, ты права. И я каждый раз это делаю, в каждой жизни…

— Что именно? Начинаешь меня ненавидеть?

— Начинаю тебя любить. Невзирая на логику и обстоятельства.

Он не добавил более ничего, просто зашагал к машине.

Сел внутрь, завел мотор и отъехал от тротуара. Но даже воздух, которого касался силуэт мужской фигуры, напоминал о том, что меня будут ждать.

Меня буду ждать…

«Начинаю тебя любить».

Я мечтала об этих словах, я не думала, что они когда-либо прозвучат. Уж точно не после боя в поле… Мне до сих пор иногда казалось, что все случившееся — иллюзия. Что сейчас я очнусь, понимая, что все еще закована в цепи, что все привиделось, потому что являлось мороком.

Я опустилась на лавку, как пьяная, подкосились ноги. Закурить бы, подумалось впервые, и почему-то захотелось рассмеяться. На меня смотрели провисшие на согнутых стеблях бутоны жухлой марбелии.

«Интересно, а у нас с ним получилось хоть раз сделать все правильно?»

Правильно вместе, а неправильно — отдельно.

В любом случае, я подумаю над его заманчивым предложением, дам себе время и не буду спешить.

«Я буду тебя ждать».

Жди.

Раскинув руки на деревянной спинке лавочки, как будто лечу, я закрыла глаза, ощутила затылком доски.

Жди.

И все время расплывалась по лицу предательская улыбка. Ей вторила робкая улыбка в сердце.





Глава 21




Эта девчонка вошла в кафе под вечер, уже в седьмом часу. Совсем молодая, в плаще, в белой блузке, с укладкой, но в растрепанных чувствах. От неё за километр фонило разбитым сердцем. А ведь день так здорово начинался — с цветов, со звонка любимого. Любимого, который, оказывается, провел ночь не дома — об этом сообщила подруга. Призналась, что Димас зашел к ней накануне, чтобы спросить совета, они выпили, разговорились, обнялись, и всё как-то само собой… Предательство умеет бить быстро, оно раскалывает пополам. Посетительница заказала латте, отказалась от десерта, зная, что он не поможет, потому что теперь ни парня, ни подруги. Девятнадцать, и, кажется, жизнь под откос…

Я варила ей кофе, считывая историю из ауры. Да, так бывает, не все и не всегда идет согласно твоим собственным планам. Я сама четвертый день пребывала в нерешительности, неспособная двинуться ни в сторону, ни туда, куда теперь постоянно указывала стрелка внутреннего компаса, которая приклеилась к дому Инквизитора, постоянно напоминая, вопрошая.

Девчонка заняла дальний столик — самый уединенный, пустой. А я, повинуясь порыву, нырнула на изнанку. Ощутила холодок оборотной стороны кафе и кристальную ясность невидимого людям пространства. Подсела, незамеченная, на диван с противоположной стороны, и какое-то время любовалась женственной красавицей-студенткой, влюбленной в жизнь. Здесь, на изнанке, она никогда не растеряет свою восторженность, но в яви, возможно, на долгие годы запрет себя от новых отношений в клетке, чтобы не опять, чтобы не больно.

Здесь та, которая грустила в реальности, до сих пор балдела от каждой минуты, потому что помнила о том, что жизнь — игра, что не стоит серьезно и тяжело воспринимать то, что на самом деле легко и просто. А легко и просто — это любить себя. Это не зависеть от внешних обстоятельств, помнить о собственных целях и амбициях, помнить о том, что они значат для тебя самой. И все, что я сделала, — протянула руку, набрала пригоршню искр этой честной любви к себе и подмешала их в латте. Пусть посетительница вспомнит то, о чем должна, в реальности, пусть сделает глоток кофе и вдруг осознает, что обиды — это пустое. Что будет помимо Димаса кто-то другой, да и подруга новая найдется. Лучше, честнее предыдущей.

К стойке я возвращалась с чувством выполненного долга. И ведь почти никакого колдовства, потому что иногда все, что требуется людям, — это пробудить воспоминания о важном.

Взяла новый заказ; Кьяра наблюдала за мной с одобрительной хитрецой в зеленых глазах и улыбкой. Этим вечером, сразу после закрытия, придет на собеседование Элина, которую я все-таки отыскала, которой предложила с нами работать. Пообещала достойную зарплату, как рекламный агент, обрисовала выгодные условия — наша будущая ассистентка после недолгих раздумий согласилась заглянуть в кафе, осмотреться. Кьяра, конечно же, убедит её в остальном. Значит, все замечательно.

Кроме вопрошающей стрелки, висящей в сознании. Мне иногда казалось, что в моей голове на виртуальную карту города опустились сумерки, и что подсвеченным остался лишь один дом. Его.

Я не торопилась, потому что приказала себе не торопиться, потому что пообещала себе это. Но чем бы ни была занята, чувствовала протянутую в направлении меня теплую ладонь Сидда. Его ожидание. И это отвлекало от занятий с Идрой. На последнем она прямо спросила меня о том, когда я собираюсь принять решение? Застала врасплох.

«Иди к нему».

«Я… — я терялась в словах, в чувствах, путалась в собственных эмоциях. — Идра, я…»

«Что сдерживает тебя? Он ждет».

«Я знаю, что он ждет. Но мары никому и никогда не принадлежат».

«И Аркейн достаточно зрел, чтобы в полной мере понимать это».

«Нужны ли ему такие отношения?»

«Спроси его об этом сама».

«Он не просто мужчина, он… другой крови… Скажи, у тебя когда-нибудь был роман с Инквизитором?»


Старейшая раскряхтелась, рассмеялась.

«Во времена моей молодости Инквизиторы были иными. Проще, злее, жестче. Мы боялись их, как огня, избегали их, прятались. Тогда я и подумать о таком не могла…»

«А сейчас…»

«Сейчас времена изменились. Да, мне попадались хорошие человеческие мужчины, с некоторыми из них я жила десятки лет, растила детей, выпускала их во взрослую жизнь. И если бы мне представился шанс…»

«Ты согласилась бы искушать судьбу?»

«Да судьба давно ждет, чтобы полюбоваться на вашу любовь. На ваше „вместе“ наконец».

Этот диалог состоялся сегодня.

Кажется, принятия моего решения ждала Кьяра, ждали посетители кафе, ждал весь мир.

Опускалась ночь.

Я привычно сидела на лавке, ни о чем не думала, просто чувствовала, просто позволяла себе быть. Прохладным ветром, досками скамейки, прилипшими к асфальту листьями, лужами.

Почему я так легко сумела напомнить незнакомой девушке о том, что закрываться нельзя, а себе об этом напомнить не удосужилась? Можно бояться будущего, но все же идти в него, опасаться боли, но держать сердце открытым. Мы уже не те, он уже не ударит, не обидит. Я сколько угодно дней могу держаться вдали, но буду помнить об Аркейне каждый день, каждую минуту, я могу провести годы, делая вид, что он не нужен, не интересен, и всегда буду знать о том, что лгу себе самой. Он не приблизится, уважая мой выбор, но останется рядом. Защитит, если мне будет грозить опасность, вынырнет из темноты. Всегда в нужный момент сверкнут его мечи…

«Он зрелый, — сказала Идра, — он все понимает…»

Зрелый — это когда принимаешь себя вместе со страхами, когда говоришь себе: «Что ж, пусть будет так». И вновь делаешь выбор идти туда, где тепло, а не туда, где холодно.

Мне было тепло с ним. Его объятия, хоть я и пыталась их не чувствовать, не замечать, сделали-таки свое дело — обволокли ощущением защищенности. Проникли внутрь трепетностью, чувственностью, заронили внутрь крохи понимания того, как хорошо нам будет, если я позволю Аркейну коснуться меня по-настоящему. Если откроюсь для него той нежной незащищенной стороной, уязвимой, бесконечно мягкой. Той, куда бить уже нельзя.

Я ведь решусь?

Как это получилось, когда? Но метры асфальта под ногами уже скрадывали мои шаги. К черту трамваи, автобусы, хотелось пешком. Мелькнули перед глазами знакомые улицы, слились в единый вечерний блик фонари, витрины, лампы декоративных гирлянд, лучи фар.

Я очнулась, уже стоя перед его дверью.

После того, как постучала в неё.

Он открыл, отступил внутрь, позволяя войти.

Дверь позади меня закрылась сама собой тихо, но плотно, будто ей кто-то невидимой рукой помог. Всегда стильный, всегда сильный, элегантный и мужественный Инквизитор. И впервые для меня обычный мужчина. Вранье: очень желанный мужчина. Я казалась себе девчонкой, слишком долго бродившей у витрин магазина, где за стеклом высился самый вкусный на свете десерт — такой, от которого слюни в пол и потеря способности мыслить. Попробуешь, а дальше, как наркоман, любые деньги за кусочек…

Нужно было поздороваться, нужно было что-то сказать. Напротив человек, чей взгляд так глубок, что невозможно дышать.

«Пришла. Ко мне».

Я пропустила вступление. Впервые ощущая себя совершенно беззащитной, лишившейся всякой брони, я тихо спросила:

— Когда? Когда… это изменилось для тебя? — «Твои чувства. Ко мне». — После того, как я показала тебя воспоминания из прошлого?

На нем белая рубаха, темные брюки. Мой взгляд против воли лип к мускулистым плечам, к расстегнутой верхней пуговице, к кадыку, к подбородку.

— Прошлое не имеет для меня значения. И власти надо мной тоже. Только настоящее.

Он понял, что ответ на вопрос я не получила, втянул воздух тихо, и я поняла, что хочу делить с ним этот один на двоих воздух. Очень близко к его губам.

— Я не знаю точно. Может, когда мы шли с тобой бок о бок в Топи. У меня было время разглядеть тебя всю изнутри, узнать…

Он мог говорить часами, и я могла бы его слушать. Но спросила шепотом:

— Это ведь по-настоящему, да? Иногда мне кажется, что все это — продолжающийся сон, что я все еще подвешена на цепях. И сейчас, стоит мне приблизиться, ты скажешь: «Наконец-то, я проник тебе под кожу по-настоящему». Станешь ледяным, циничным, а после размахнешься и ударишь…

Мне не нужно было добавлять, что подобный удар, нанесенный в самый центр, будет для меня фатальным.

Сидд развел руки в стороны, приглашая шагнуть к нему в объятия. Взгляд серьезный, почти жгущий чувствами.

— Иди ко мне. И ты все почувствуешь сама.

Он был теплым душой, он был горячим телом. Его руки были крепостью, воздух вокруг звенел от несказанных слов: «Я не ударю тебя никогда. Я никогда больше не причиню тебе боли». Эти объятия были пропитаны раскаянием за прошлое, раскаянием, льющимся из души, прочувствованным до самого дна. А еще всепоглощающей любовью, расплавившей меня до самых подошв. Я впервые не противилась ей, и она, проникая внутрь, залечивала все мелкие шероховатости, оставшиеся от былого, она наполняла меня идиотической легкостью. Заставляла ощущать себя ребенком, которого после долгой разлуки отыскали родители: в одной руке папина ладонь, в другой мамина — и все навсегда хорошо.

Эта любовь стерла прошлое подчистую, она заставила забыть о будущем, вообще о целом мире снаружи — лишь я, лишь мой мужчина… Мой… мужчина. Я впервые согласилась с этими своими чувствами, распахнула запертые до того внутренние дверцы. Все верно, чувство из прошлой жизни не имеет над тобой власти, но то, что родилось здесь…

Его плечи под моими пальцами, его запах — я опьянела, я больше не хотела возвращать способность думать. И меня тянуло к тому, кто стоял так близко, так плотно, бесконечно. Хотелось слиться с ним, наконец, в одно целое во всех непошлых смыслах этого слова. И пошлых тоже.

Беда под названием «Нет пути назад» пришла, когда Аркейн приподнял мой подбородок пальцами. Теперь я понимала, почему так плотно захлопнулась за спиной дверь: один поцелуй — и я лужа из лавы, я, учуявшая запах самого сильного самца, самка. Сразу ни логики, ни воли, сразу оплавился мозг. Это был другой поцелуй, показывающий намерения мужчины, говорящий о том, что отступать уже никто не будет.