Три женщины в городском пейзаже
Часть 11 из 33 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– По себе судишь?
– По людям. По жизни. – И с усмешкой добавил: – По жизни, чувачок!
– Зря, – отмахнулся Градов, – брось. Потребности у всех разные. И счастье все видят по-разному. Что, не так?
– По-разному, – согласился Туров. – Но ответь: от хорошей машины нормальный мужик откажется? А баба от новой шубы? А от Канар? Променяет Канары на… – Припоминая российские курорты, он щелкнул пальцами. – На Бердянск, например?
Градов расхохотался:
– Вот честно, не знаю! Не с чем сравнить! В Бердянске был, а на Канарах не доводилось! Что, такая огромная разница?
– Прикалываешься, – хмуро бросил Туров. – А что еще остается?
Градов посерьезнел.
– Да много чего, чувак. Душевный покой. Любимое дело. Своя норка – пусть маленькая, крошечная, но родная, привычная. А что до машины… Так я ее никогда не имел! Как-то не было потребности, уж извини, обходился.
– Ну и молодец. – Туров прихлопнул по столу. – Каждому по потребностям. Ты прав. Обходился – и хорошо. А вот у меня не случилось. Амбиции, брат! Да, амбиции! Быть круче, быть лучше. Чтобы твоя семья не хуже, чем у соседа. Чтобы родители гордились. Гордились и ни в чем не нуждались. Чтобы жена была довольна. Дети не хуже других. А что до душевного покоя… – Туров усмехнулся. – Это, знаешь ли, странное определение в контексте жизни. Ты что, искренне думаешь, что, имея все то, что я перечислил, ты непременно обязан лишиться этого самого душевного покоя? Он исключается? Нет, это не так. Я вот в покое, если у меня все получается. Если все хорошо, если я всем доволен. А был бы я нищим, – усмехнувшись, он покачал головой, – вот тогда бы я точно рехнулся! Как же так? Я что, хуже других? Тупее, ленивее? Нет, брат. Вот тогда бы я гикнулся.
– А ты никогда не задумывался, что бабки – ярмо, тяжелая ноша, а никак не свобода? Любое большое хозяйство требует постоянного присмотра. И еще – вечный страх скатиться, упасть, потерять. Все вы боитесь, разве не так? – неожиданно спросил Градов.
Туров молчал. А что тут ответить? Да и кому? Пусть думает так. Так ему легче. Да и вообще – с кем вступать в дискуссию?
– Ладно, забыли, – миролюбиво сказал Градов. – О чем мы! Давай еще по одной, а?
Туров кивнул.
Погано было на душе. Почему-то погано. Ведь все правильно – он сказал так, как думал! Именно так он и считал: если он настоящий мужик, то он обязан! Тогда почему что-то не так?
Туров отломил кусок хачапури и мрачно сжевал его. Остывший хачапури был по-прежнему хорош.
– А как родители? – осторожно спросил Градов. – Живы-здоровы?
– Слава богу. Болеют, конечно. Что поделать – возраст. Маме под восемьдесят, отцу – за. Но ничего, держатся. На дачке своей ковыряются: огурчики, укроп. Нормально все, слава богу. А твои? – И тут же, вспомнив, поправился: – В смысле, батя?
Градовская мать – а ее Туров хорошо помнил – умерла, когда им было по двадцать. Еще тогда, когда они были дружны. Или считались друзьями. Вспомнил, как после похорон, сильно напившись, Градов рыдал на кухне у Турова.
– Батя живой, – ответил Градов, – женился. Живет у жены в Балашихе. Нормальная тетка, делить нам нечего. В общем, в хате я остался один.
Помнил Туров и квартиру Градова – хрущевка, две комнатки, кухня в пять метров. В кухне клеенка вместо обоев на стенах.
– Зачем? – удивился тогда Туров.
– Практичнее, – назидательно объяснил Градов. – Помоешь – и чисто!
Нет, чисто у них не было. В раковине гора грязной посуды, неметеный пол. Клочья пыли по углам, слой пыли на мебели. И мебель – колченогая, древняя, словно собранная с миру по нитке.
Обедов никогда не было – сосиски, пельмени, картошка.
Мать Градова работала диспетчером в троллейбусном парке. Высокая, тощая, с нервным бледным лицом и блестящими, тревожными глазами. Отец, кажется, был водителем автобуса. Обычные работяги. И в кого такой богемный сынок?
Туровские родители были инженерами, интеллигенция. Ходили по театрам и музеям, любили бардовскую песню. Чистюли и педанты, драили все вместе, на пару. Отец мыл полы, вытирал пыль, мама все остальное.
Каждый день мама варила свежий суп – отец смолоду страдал язвой. Так что в доме всегда были первое, второе, компот или кисель.
Градов, нагрянув к Турову в гости, ошарашенно вертел головой:
– Ну вообще! Операционная! И как вы тут живете, Леха? Небось пукнуть боитесь?
– Не боимся, – хмыкнул Туров. – Есть хочешь?
Градов хотел. Он всегда хотел жрать. И ел будь здоров – как полк солдат. И куда только влезало?
Градов стонал от восхищения:
– Какой борщец, Тур! А жаркое! И вы так всегда, каждый день?
Туров удивился его вопросу:
– Ну да. А что тут такого? Обычный обед. Без изысков. Это в выходные мама старается – печет пироги или торт.
– Пироги… – протянул задумчиво Градов. – Бывает же… А мы на пельменях и колбасе. А то и на макаронах.
Позже, попав к Градову домой, Туров в этом убедился. Странный дом, непонятный быт. Непонятная женщина градовская мамаша – чудна́я какая-то. Вздернутая, нервная, с нездорово горящими глазами и вечной папиросой в углу рта. И одевается странно – ярко, пышно, блескуче, вычурно, как цыганка. Ладно, не его дело.
Денег много там не было, оно и понятно. В семье Туровых тоже не шиковали. Но у него были рубашки, белье, несколько пар брюк и ботинок, пара курток и плащ, а на шестнадцатилетие родители подарили первые джинсы. Вот было счастье!
Градов зимой и летом ходил в одной рубашке, только зимой на нее натягивался свитер. На джинсы скопил себе сам, отработав два месяца грузчиком в магазине. И зимой, и летом носил одну куртку. Позже купил дурацкое кожаное пальто – тяжеленное, толстенное, на изломах белесое, но гордился им страшно! Уже тогда он носил свою дурацкую черную шляпу с полями. Клоун, ну чистый клоун! Все мечтали о джинсах, коротких джинсовых курточках, кроссовках «Адидас» местного производства, майках с рисунками, а этот… Придурошный щеголь. А когда Градов разжился ковбойскими сапогами… Кажется, он даже проставился по этому поводу. Сапоги были старыми, ношеными, выпрошенными за безумные деньги у случайного знакомого. Но Градов был счастлив.
Волосы он носил длинные, впрочем, все тогда были лохматыми, Градов не исключение. Туров тоже отращивал. Но – летом, в каникулы. А к первому сентября плелся в парикмахерскую.
Познакомились они на чьем-то дне рождения. Тогда, на первом курсе, Туров почти каждый день тусовался в новой компании. Это была квартира в районе «Киевской», в старом доме окнами на железную дорогу. Грохотало там страшно – и как люди живут? Он не помнил хозяина хаты, да и какая разница? Заглушая шум поездов, гремела музыка, было полутемно, и поддатый народ, слоняясь из угла в угол, обжимался и целовался. Кто-то из наглых закрылся в ванной, а кто-то колотил в хлипкую дверь.
Было много вина и мало еды – в общем, обычная история.
Турову было скучно – народ незнакомый, чужой. Туровский приятель, притащивший его на этот праздник, смылся с какой-то девицей.
Туров зашел на кухню попить воды.
В холодильнике ковырялся незнакомый парень – хозяин? Оглянувшись на вошедшего Турова, парень кивнул и показал кусок колбасы:
– Жрать охота! Сутки не ел. А тут голяк: колбаса и банка шпрот. Но шпроты как-то неудобно, как думаешь? Все-таки дефицит…
«Сомневается», – усмехнулся про себя Туров и посоветовал:
– У хозяина спроси. Может, разрешит.
– Неудобно, – повторил парень. И со вздохом добавил: – А жрать охота. Да и хозяина я не знаю! А ты?
Туров мотнул головой:
– Я попить. Пить охота. А потом свалю, неинтересно.
Парень посмотрел на него с интересом:
– Домой?
– Что – домой? – не понял Туров, ставя чашку на место.
– Ну домой или дальше? – объяснил голодающий.
– А! – понял Туров. – Да нет, домой. Поздно уже. Да завтра и рано вставать. В общем, бывай, – сказал Туров и, махнув рукой, вышел из кухни.
Новый знакомец нагнал его на улице.
– К метро? – спросил он.
– Да.
До метро было прилично. По дороге молчали. У метро тусклой вывеской светилась пельменная. Увидев ее, новый знакомец дернул Турова за рукав:
– Слушай, чувак! Давай зайдем, а? Жрать хочу жутко! А одному как-то не в жилу.
Туров задумался. Домой неохота. Мотаться по улицам холодно, зима. Да и есть, если честно, хотелось. В общем, зашли. Три мраморных столика-стоячки, на них приборы с горчицей и перцем, тут же, за стойкой, огромные котлы, над ними густой плотный пар и запах вареных пельменей. Немолодая женщина в белом накрахмаленном колпаке сурово кивнула:
– Три порции? Масло, сметана?
– Три? – удивился Туров.
– Мне две, – смутившись, объяснил знакомец.
Скинулись, взяли горячие, обжигающие тарелки, сальные алюминиевые кривоватые вилки и встали за столик. Осторожно надкусив обжигающий пельмень, Туров с удивлением посмотрел на знакомца. Тот ел торопливо, громко дуя и смачно жуя.
– Не горячо? – усмехнулся Туров.
Парень мотнул головой. Быстро съев две порции, он двинул к стойке. Через пару минут притащил еще одну. Туров смотрел на него, как на диковинное животное: ни фига себе, а?
– На глисты проверься! – недобро пошутил он.
Новый знакомец заржал:
– Не, глистов у меня нет! Возраст такой – растущий организм, все время жрать охота! У меня и папаша такой: две порции первого, четыре котлеты. Как пойдет в столовку – мужики ржут во весь голос. Садятся рядом и ржут – шапито, короче. Это у нас семейное.
– Растущий организм, – хмыкнул Туров. – И давно он у тебя растет? Кстати, а как тебя звать-величать? Я Алексей.
– Вова, – простодушно ответил тот. – Можно Володя.
– Вова, – усмехнулся Туров. – Ты как-то к себе не очень относишься… Вроде уже не пацан. А, забыл – ты же растущий организм!
– По людям. По жизни. – И с усмешкой добавил: – По жизни, чувачок!
– Зря, – отмахнулся Градов, – брось. Потребности у всех разные. И счастье все видят по-разному. Что, не так?
– По-разному, – согласился Туров. – Но ответь: от хорошей машины нормальный мужик откажется? А баба от новой шубы? А от Канар? Променяет Канары на… – Припоминая российские курорты, он щелкнул пальцами. – На Бердянск, например?
Градов расхохотался:
– Вот честно, не знаю! Не с чем сравнить! В Бердянске был, а на Канарах не доводилось! Что, такая огромная разница?
– Прикалываешься, – хмуро бросил Туров. – А что еще остается?
Градов посерьезнел.
– Да много чего, чувак. Душевный покой. Любимое дело. Своя норка – пусть маленькая, крошечная, но родная, привычная. А что до машины… Так я ее никогда не имел! Как-то не было потребности, уж извини, обходился.
– Ну и молодец. – Туров прихлопнул по столу. – Каждому по потребностям. Ты прав. Обходился – и хорошо. А вот у меня не случилось. Амбиции, брат! Да, амбиции! Быть круче, быть лучше. Чтобы твоя семья не хуже, чем у соседа. Чтобы родители гордились. Гордились и ни в чем не нуждались. Чтобы жена была довольна. Дети не хуже других. А что до душевного покоя… – Туров усмехнулся. – Это, знаешь ли, странное определение в контексте жизни. Ты что, искренне думаешь, что, имея все то, что я перечислил, ты непременно обязан лишиться этого самого душевного покоя? Он исключается? Нет, это не так. Я вот в покое, если у меня все получается. Если все хорошо, если я всем доволен. А был бы я нищим, – усмехнувшись, он покачал головой, – вот тогда бы я точно рехнулся! Как же так? Я что, хуже других? Тупее, ленивее? Нет, брат. Вот тогда бы я гикнулся.
– А ты никогда не задумывался, что бабки – ярмо, тяжелая ноша, а никак не свобода? Любое большое хозяйство требует постоянного присмотра. И еще – вечный страх скатиться, упасть, потерять. Все вы боитесь, разве не так? – неожиданно спросил Градов.
Туров молчал. А что тут ответить? Да и кому? Пусть думает так. Так ему легче. Да и вообще – с кем вступать в дискуссию?
– Ладно, забыли, – миролюбиво сказал Градов. – О чем мы! Давай еще по одной, а?
Туров кивнул.
Погано было на душе. Почему-то погано. Ведь все правильно – он сказал так, как думал! Именно так он и считал: если он настоящий мужик, то он обязан! Тогда почему что-то не так?
Туров отломил кусок хачапури и мрачно сжевал его. Остывший хачапури был по-прежнему хорош.
– А как родители? – осторожно спросил Градов. – Живы-здоровы?
– Слава богу. Болеют, конечно. Что поделать – возраст. Маме под восемьдесят, отцу – за. Но ничего, держатся. На дачке своей ковыряются: огурчики, укроп. Нормально все, слава богу. А твои? – И тут же, вспомнив, поправился: – В смысле, батя?
Градовская мать – а ее Туров хорошо помнил – умерла, когда им было по двадцать. Еще тогда, когда они были дружны. Или считались друзьями. Вспомнил, как после похорон, сильно напившись, Градов рыдал на кухне у Турова.
– Батя живой, – ответил Градов, – женился. Живет у жены в Балашихе. Нормальная тетка, делить нам нечего. В общем, в хате я остался один.
Помнил Туров и квартиру Градова – хрущевка, две комнатки, кухня в пять метров. В кухне клеенка вместо обоев на стенах.
– Зачем? – удивился тогда Туров.
– Практичнее, – назидательно объяснил Градов. – Помоешь – и чисто!
Нет, чисто у них не было. В раковине гора грязной посуды, неметеный пол. Клочья пыли по углам, слой пыли на мебели. И мебель – колченогая, древняя, словно собранная с миру по нитке.
Обедов никогда не было – сосиски, пельмени, картошка.
Мать Градова работала диспетчером в троллейбусном парке. Высокая, тощая, с нервным бледным лицом и блестящими, тревожными глазами. Отец, кажется, был водителем автобуса. Обычные работяги. И в кого такой богемный сынок?
Туровские родители были инженерами, интеллигенция. Ходили по театрам и музеям, любили бардовскую песню. Чистюли и педанты, драили все вместе, на пару. Отец мыл полы, вытирал пыль, мама все остальное.
Каждый день мама варила свежий суп – отец смолоду страдал язвой. Так что в доме всегда были первое, второе, компот или кисель.
Градов, нагрянув к Турову в гости, ошарашенно вертел головой:
– Ну вообще! Операционная! И как вы тут живете, Леха? Небось пукнуть боитесь?
– Не боимся, – хмыкнул Туров. – Есть хочешь?
Градов хотел. Он всегда хотел жрать. И ел будь здоров – как полк солдат. И куда только влезало?
Градов стонал от восхищения:
– Какой борщец, Тур! А жаркое! И вы так всегда, каждый день?
Туров удивился его вопросу:
– Ну да. А что тут такого? Обычный обед. Без изысков. Это в выходные мама старается – печет пироги или торт.
– Пироги… – протянул задумчиво Градов. – Бывает же… А мы на пельменях и колбасе. А то и на макаронах.
Позже, попав к Градову домой, Туров в этом убедился. Странный дом, непонятный быт. Непонятная женщина градовская мамаша – чудна́я какая-то. Вздернутая, нервная, с нездорово горящими глазами и вечной папиросой в углу рта. И одевается странно – ярко, пышно, блескуче, вычурно, как цыганка. Ладно, не его дело.
Денег много там не было, оно и понятно. В семье Туровых тоже не шиковали. Но у него были рубашки, белье, несколько пар брюк и ботинок, пара курток и плащ, а на шестнадцатилетие родители подарили первые джинсы. Вот было счастье!
Градов зимой и летом ходил в одной рубашке, только зимой на нее натягивался свитер. На джинсы скопил себе сам, отработав два месяца грузчиком в магазине. И зимой, и летом носил одну куртку. Позже купил дурацкое кожаное пальто – тяжеленное, толстенное, на изломах белесое, но гордился им страшно! Уже тогда он носил свою дурацкую черную шляпу с полями. Клоун, ну чистый клоун! Все мечтали о джинсах, коротких джинсовых курточках, кроссовках «Адидас» местного производства, майках с рисунками, а этот… Придурошный щеголь. А когда Градов разжился ковбойскими сапогами… Кажется, он даже проставился по этому поводу. Сапоги были старыми, ношеными, выпрошенными за безумные деньги у случайного знакомого. Но Градов был счастлив.
Волосы он носил длинные, впрочем, все тогда были лохматыми, Градов не исключение. Туров тоже отращивал. Но – летом, в каникулы. А к первому сентября плелся в парикмахерскую.
Познакомились они на чьем-то дне рождения. Тогда, на первом курсе, Туров почти каждый день тусовался в новой компании. Это была квартира в районе «Киевской», в старом доме окнами на железную дорогу. Грохотало там страшно – и как люди живут? Он не помнил хозяина хаты, да и какая разница? Заглушая шум поездов, гремела музыка, было полутемно, и поддатый народ, слоняясь из угла в угол, обжимался и целовался. Кто-то из наглых закрылся в ванной, а кто-то колотил в хлипкую дверь.
Было много вина и мало еды – в общем, обычная история.
Турову было скучно – народ незнакомый, чужой. Туровский приятель, притащивший его на этот праздник, смылся с какой-то девицей.
Туров зашел на кухню попить воды.
В холодильнике ковырялся незнакомый парень – хозяин? Оглянувшись на вошедшего Турова, парень кивнул и показал кусок колбасы:
– Жрать охота! Сутки не ел. А тут голяк: колбаса и банка шпрот. Но шпроты как-то неудобно, как думаешь? Все-таки дефицит…
«Сомневается», – усмехнулся про себя Туров и посоветовал:
– У хозяина спроси. Может, разрешит.
– Неудобно, – повторил парень. И со вздохом добавил: – А жрать охота. Да и хозяина я не знаю! А ты?
Туров мотнул головой:
– Я попить. Пить охота. А потом свалю, неинтересно.
Парень посмотрел на него с интересом:
– Домой?
– Что – домой? – не понял Туров, ставя чашку на место.
– Ну домой или дальше? – объяснил голодающий.
– А! – понял Туров. – Да нет, домой. Поздно уже. Да завтра и рано вставать. В общем, бывай, – сказал Туров и, махнув рукой, вышел из кухни.
Новый знакомец нагнал его на улице.
– К метро? – спросил он.
– Да.
До метро было прилично. По дороге молчали. У метро тусклой вывеской светилась пельменная. Увидев ее, новый знакомец дернул Турова за рукав:
– Слушай, чувак! Давай зайдем, а? Жрать хочу жутко! А одному как-то не в жилу.
Туров задумался. Домой неохота. Мотаться по улицам холодно, зима. Да и есть, если честно, хотелось. В общем, зашли. Три мраморных столика-стоячки, на них приборы с горчицей и перцем, тут же, за стойкой, огромные котлы, над ними густой плотный пар и запах вареных пельменей. Немолодая женщина в белом накрахмаленном колпаке сурово кивнула:
– Три порции? Масло, сметана?
– Три? – удивился Туров.
– Мне две, – смутившись, объяснил знакомец.
Скинулись, взяли горячие, обжигающие тарелки, сальные алюминиевые кривоватые вилки и встали за столик. Осторожно надкусив обжигающий пельмень, Туров с удивлением посмотрел на знакомца. Тот ел торопливо, громко дуя и смачно жуя.
– Не горячо? – усмехнулся Туров.
Парень мотнул головой. Быстро съев две порции, он двинул к стойке. Через пару минут притащил еще одну. Туров смотрел на него, как на диковинное животное: ни фига себе, а?
– На глисты проверься! – недобро пошутил он.
Новый знакомец заржал:
– Не, глистов у меня нет! Возраст такой – растущий организм, все время жрать охота! У меня и папаша такой: две порции первого, четыре котлеты. Как пойдет в столовку – мужики ржут во весь голос. Садятся рядом и ржут – шапито, короче. Это у нас семейное.
– Растущий организм, – хмыкнул Туров. – И давно он у тебя растет? Кстати, а как тебя звать-величать? Я Алексей.
– Вова, – простодушно ответил тот. – Можно Володя.
– Вова, – усмехнулся Туров. – Ты как-то к себе не очень относишься… Вроде уже не пацан. А, забыл – ты же растущий организм!