Три товарища

– До свидания, Роза. Желаю удачного вечера!

– Спасибо! До свидания, Робби!





* * *


Хлопнула парадная дверь.

– Алло, – сказала Патриция Хольман, – какой задумчивый вид!

– Нет, совсем нет! А вы как поживаете? Выздоровели? Что с вами было?

– Ничего особенного. Простудилась, потемпературипа немного.

Она вовсе не выглядела больной или изможденной. Напротив, ее глаза никогда еще не казались мне такими большими и сияющими, лицо порозовело, а движения были мягкими, как у гибкого, красивого животного.

– Вы великолепно выглядите, – сказал я. – Совершенно здоровый вид! Мы можем придумать массу интересною.

– Хорошо бы, – ответила она. – Но сегодня не выйдет. Сегодня я не могу.

Я посмотрел на нее непонимающпм взглядом:

– Вы не можете?

Она покачала головой:

– К сожалению, нет.

Я все еще не понимал. Я решил, что она просто раздумала идти ко мне и хочет поужинать со мной в другом месте.

– Я звонила вам, – сказала она, – хотела предупредить, чтобы вы не приходили зря. Но вас уже не было. Наконец я понял.

– Вы действительно не можете? Вы заняты весь вечер? – спросил я.

– Сегодня да. Мне нужно быть в одном месте. К сожалению, я сама узнала об этом только полчаса назад.

– А вы не можете договориться на другой день?

– Нет, не получится, – она улыбнулась, – нечто вроде делового свидания.

Меня словно обухом по голове ударили. Я учел все, только не это. Я не верил ни одному ее слову. Деловое свидание, – но у нее был отнюдь не деловой вид! Вероятно, просто отговорка. Даже наверно. Да и какие деловые встречи бывают по вечерам? Их устраивают днем. И узнают о них не за полчаса. Просто она не хотела, вот и все.

Я расстроился, как ребенок. Только теперь я почувствовал, как мне был дорог этот вечер. Я злился на себя за свое огорчение и старался не подавать виду.

– Что ж, ладно, – сказал я. – Тогда ничего не поделаешь. До свидания.

Она испытующе посмотрела на меня:

– Еще есть время. Я условилась на девять часов. Мы можем еще немного погулять. Я целую неделю не выходила из дому.

– Хорошо, – нехотя согласился я. Внезапно я почувствовал усталость и пустоту.

Мы пошли по улице. Вечернее небо прояснилось, и звезды застыли между крышами. Мы шли вдоль газона, в тени виднелось несколько кустов. Патриция Хольман остановилась. – Сирень, – сказала она. – Пахнет сиренью! Не может быть! Для сирени еще слишком рано.

– Я и не слышу никакого запаха, – ответил я.

– Нет, пахнет сиренью, – она перегнулась через решетку.

– Это «дафна индика», сударыня, – донесся из темноты грубый голос.

Невдалеке, прислонившись к дереву, стоял садовник в фуражке с латунной бляхой. Он подошел к нам, слегка пошатываясь. Из его кармана торчало горлышко бутылки.

– Мы ее сегодня высадили, – заявил он и звучно икнул. – Вот она.

– Благодарю вас, – сказала Патриция Хольман и повернулась ко мне: – Вы все еще не слышите запаха?

– Нет, теперь что-то слышу, – ответил я неохотно. – Запах доброй пшеничной водки.

– Правильно угадали. – Человек в тени громко рыгнул.


Я отчетливо слышал густой, сладковатый аромат цветов, плывший сквозь мягкую мглу, но ни за что на свете не признался бы в этом.

Девушка засмеялась и расправила плечи:

– Как это чудесно, особенно после долгого заточения в комнате! Очень жаль, что мне надо уйти! Этот Биндинг! Вечно у него спешка, все делается в последнюю минуту. Он вполне мог бы перенести встречу на завтра!

– Биндинг? – спросил я. – Вы условились с Биндингом?

Она кивнула:

– С Биндингом и еще с одним человеком. От него-то все и зависит. Серьезно, чисто деловая встреча. Представляете себе?

– Нет, – ответил я. – Этого я себе не представляю. Она снова засмеялась и продолжала говорить. Но я больше не слушал. Биндинг! Меня словно молния ударила. Я не подумал, что она знает его гораздо дольше, чем меня. Я видел только его непомерно огромный, сверкающий бюик, его дорогой костюм и бумажник. Моя бедная, старательно убранная комнатенка! И что это мне взбрело в голову. Лампа Хассе, кресла фрау Залевскя! Эта девушка вообще была не для меня! Да и кто я? Пешеход, взявший напрокат кадилляк, жалкий пьяница, больше ничего! Таких можно встретить на каждом углу. Я уже видел, как швейцар в «Лозе» козыряет Биндингу, видел светлые, теплые, изящно отделанные комнаты, облака табачного дыма и элегантно одетых людей, я слышал музыку и смех, издевательский смех над собой. «Назад, – подумал я, – скорее назад. Что же… во мне возникло какое-то предчувствие, какая-то надежда… Но ведь ничего, собственно, не произошло! Было бессмысленно затевать все это. Нет, только назад!»

– Мы можем встретиться завтра вечером, если хотите, – сказала Патриция.

– Завтра вечером я занят, – ответил я.

– Или послезавтра, или в любой день на этой неделе. У меня все дни свободны.

– Это будет трудно, – сказал я. – Сегодня мы получили срочный заказ, и нам, наверно, придется работать всю неделю допоздна.

Это было вранье, но я не мог иначе. Вдруг я почувствовал, что задыхаюсь от бешенства и стыда.

Мы пересекли площадь и пошли по улице, вдоль кладбища. Я заметил Розу. Она шла от «Интернационаля». Ее высокие сапожки были начищены до блеска. Я мог бы свернуть, и, вероятно, я так бы и сделал при других обстоятельствах, – но теперь я продолжал идти ей навстречу. Роза смотрела мимо, словно мы и не были знакомы. Таков непреложный закон: ни одна из этих девушек не узнавала вас на улице, если вы были не одни.

– Здравствуй, Роза, – сказал я.

Она озадаченно посмотрела сначала на меня, потом на Патрицию, кивнула и, смутившись, поспешно пошла дальше. Через несколько шагов мы встретили ярко накрашенную Фрицци. Покачивая бедрами, она размахивала сумочкой. Она равнодушно посмотрела на меня, как сквозь оконное стекло.

– Привет, Фрицци, – сказал я.

Она наклонила голову, как королева, ничем не выдав своего изумления; но я услышал, как она ускорила шаг, – ей хотелось нагнать Розу и обсудить с ней это происшествие. Я все еще мог бы свернуть в боковую улицу, зная, что должны встретиться и остальные, – было время большого патрульного обхода. Но, повинуясь какому-то упрямству, я продолжал идти прямо вперед, – да и почему я должен был избегать встреч с ними; ведь я знал их гораздо лучше, чем шедшую рядом девушку с ее Биндингом и его бюиком. Ничего, пусть посмотрит, пусть как следует наглядится.

Они прошли все вдоль длинного ряда фонарей – красавица Валли, бледная, стройная и элегантная; Лина с деревянной ногой; коренастая Эрна; Марион, которую все звали «цыпленочком»; краснощекая Марго, женоподобный Кики в беличьей шубке и, наконец, склеротическая бабушка Мими, похожая на общипанную сову. Я здоровался со всеми, а когда мы прошли мимо «матушки», сидевшей около своего котелка с колбасками, я сердечно пожал ей руку.

– У вас здесь много знакомых, – сказала Патриция Хольман после некоторого молчания.

– Таких – да, – туповато ответил я.

Я заметил, что она смотрит на меня.

– Думаю, что мы можем теперь пойти обратно, – сказала она.

– Да, – ответил я, – и я так думаю.

Мы подошли к ее парадному.

– Будьте здоровы, – сказал я, – желаю приятно развлекаться.

Она не ответила. Не без труда оторвал я взгляд от кнопки звонка и посмотрел на Патрицию. Я не поверил своим глазам. Я полагал, что она сильно оскорблена, но уголки ее рта подергивались, глаза искрились огоньком, и вдруг она расхохоталась, сердечно и беззаботно. Она просто смеялась надо мной.

– Ребенок, – сказала она. – О господи, какой же вы еще ребенок!

Я вытаращил на нее глаза.

– Ну да… – сказал я, наконец, – все же… – И вдруг я понял комизм положения. – Вы, вероятно, считаете меня идиотом?

Она смеялась. Я порывисто и крепко обнял ее. Пусть думает, что хочет. Ее волосы коснулись моей щеки, лицо было совсем близко, я услышал слабый персиковый запах ее кожи. Потом глаза ее приблизились, и вдруг она поцеловала меня в губы…

Она исчезла прежде, чем я успел сообразить, что случилось.





* * *


На обратном пути я подошел к котелку с колбасками, у которого сидела «матушка»: – Дай-ка мне порцию побольше.

– С горчицей? – спросила она. На ней был чистый белый передник.

– Да, побольше горчицы, матушка!