Три новеллы

Урок он усвоил, и, когда родился Ной, стал другим человеком, не таким дедом, каким был отцом. С математиками подобное случается. Когда Ной спросил о том же, о чем спрашивал Тед, дед ответил: «Можешь быть спокоен: этого не произойдет никогда, потому что только тот, кто ниже якоря, имеет право играть в моем кабинете когда захочет». Когда макушка Ноя почти сравнялась с верхушкой якоря, дед стал подкладывать под него камни, не желая утратить законного права отвлекаться от работы.

– Любимая, Ной теперь такой умный!

– Он всегда таким был, просто до тебя это не сразу дошло, – фыркает она.

Его голос спотыкается в горле.

– Мой мозг сжимается, эта площадь с каждым днем становится меньше.

Она гладит его виски.

– Помнишь, когда мы были молодые и влюбленные, ты говорил, какая это мука – сон?

– Да. Потому что во сне мы расстаемся. Всякое утро, пока я моргал спросонок, каждая секунда казалась мне нестерпимой, пока до меня не доходило, где я. Пока я не понимал, что ты – тут.

Она целует его.

– Я знаю, дорога домой с каждым утром теперь все длиннее и длиннее. Но я любила тебя за то, что твой мозг, твой мир всегда был больше, чем у других. И его остается еще очень много.

– Я невыносимо тоскую по тебе!

Она улыбается, оставив слезы у него на лице.

– Мой милый упрямец. Знаю, ты никогда не верил в жизнь после смерти. Но имей в виду, мое самое-самое-самое заветное желание – чтобы ты ошибся.

Дорога за ее спиной расплывается, горизонт набухает дождем. Он обнял ее крепко-крепко, изо все сил.

– Боже, какой же ты мне устроишь там скандал. Если мы встретимся на небесах.



К каменной ограде прислонены грабли. Рядом лежат три цветочные подпорки в пятнах влажной земли. На земле стоит сумка, из кармашка точат очки. На табурете забыт микроскоп, с крючка свисает белый халат, под ним – красные туфли. Дед сделал ей предложение тут, у фонтана, и здесь до сих пор повсюду виднеются бабушкины вещи.

Мальчик осторожно прикасается к шишке у деда на лбу.

– Больно?

– Ничего страшного.

– В смысле изнутри. Изнутри тебе больно?





– Теперь все меньше и меньше. Хорошая это вещь – забывать всякие вещи. Заодно забываешь и такие, от которых больно.

– А что при этом чувствуешь?

– Как будто вечно роешься в карманах. Сначала из них пропадают разные мелочи, потом вещи покрупнее. Начиная с ключей, заканчивая людьми.

– Тебе страшно?

– Немножко. А тебе?

– Немножко, – признается мальчик.

Дед усмехается:

– Зато медведи держатся подальше.

Щека Ноя прижата к дедовой ключице.

– А когда забываешь человека, ты забываешь, что ты его забыл?

– Нет, что забыл, иной раз помню. Такое забывание хуже всего. Это как оказаться внутри циклона. Заставляешь себя вспоминать изо всех сил, так что вся площадь ходит ходуном.

– Ты поэтому такой усталый?

– Да, иногда ты как будто заснул засветло на диване, и вдруг проснулся, когда уже темно, и не сразу соображаешь, где ты. Я на какие-то мгновения попадаю в космос, а потом приходится моргать, и тереть глаза, и заставлять мозг проделать несколько дополнительных шагов, чтобы вспомнить, кто я и где я. Чтобы вернуться домой. Дорога с каждым утром становится все длиннее и длиннее – дорога из космоса домой. Я иду под парусом, Нойной, по огромному и неподвижному океану.

– Вот же засада, – огорчается мальчик.


– Да. Самая-самая-самая что ни на есть засада. Почему-то считается, что первыми исчезают место и направление. Сперва забываешь, куда идешь, потом – где ты был, а потом – где ты есть… или… или в обратном порядке… я… мой врач как-то так говорил. Я пошел к врачу, и он что-то сказал в том смысле, или это я сказал. Я сказал: «Доктор, я…»

Он стучит по вискам, все сильнее и сильнее. Площадь приходит в движение.

– Это ничего, – шепнул мальчик.

– Прости, Нойной.

Мальчик гладит его по руке, пожимает плечами:

– Все хорошо. Я тебе, деда, дам воздушный шарик. Возьмешь его в космос.

– Шарик мне не поможет, я все равно исчезну, Нойной, – вздыхает дед.

– Знаю. Но ты его все-таки получишь на именины. В подарок.

– По-моему, это ни к чему, – улыбается дед.

Мальчик кивает.

– Если будешь держать его в руке, то вспомнишь, что перед тем, как ты отправился в космос, кто-то вручил тебе шарик. Самый никчемушный из подарков, ведь воздушный шар в космосе вообще НИ ДЛЯ ЧЕГО не нужен. И тогда ты засмеешься.





Дед, закрыв глаза, дышит мальчику в волосы: – Это лучший подарок из всех, какие я получал.

Озеро сверкает, их ступни движутся туда-сюда, штанины развеваются от ветра. На скамейке пахнет водой и солнцем. Люди не знают, что и у воды, и у солнца есть запах, просто, чтобы различить их, надо забраться подальше от всех других запахов. И тихо сидеть в лодке, расслабиться, чтобы было время мысленно полежать на спине. Озера как мысли: и те и другие требуют времени. Дед клонится к Ною и дышит как в начале долгого сна, он становится меньше, Ной больше, годы позволяют им встретиться где-то посередине. Мальчик показывает на дорогу по ту сторону площади, перекрытую металлическим заграждением и большим предупреждающим знаком.

– Что там случилось, деда?

Дед моргает, не поднимая головы с плеча внука.

– А-а-а… та дорога… видимо, она… она закрыта. Ее размыло дождем, когда бабушка умерла. Ступать на нее теперь слишком опасно, Нойной.

– А куда она вела?

– Это была кратчайшая дорога. По ней я каждое утро в два счета добирался домой – проснулся, и сразу дома, – бормочет дед, постукивая себя по лбу.

Мальчик собрался задать новый вопрос, но дед его опережает:

– Расскажи еще про школу, Нойной.

Ной пожимает плечами.

– Мы слишком мало считаем и слишком много пишем.

– Это вечная история. Ничего они не понимают, в этих школах.

– И я не люблю уроки музыки. Папа хочет, чтобы я научился играть на гитаре, но у меня не получается.

– Не переживай. У таких, как мы, Нойной, иная музыка.

– И мы без конца пишем сочинения! Как-то учительница велела написать, что мы считаем смыслом жизни.

– И что ты написал?

– Общение.

Дед закрывает глаза.

– Это лучший ответ, какой я слышал.

– Учительница сказала, что надо дать более развернутый ответ.

– А ты что?

– Я написал: «Общение. И мороженое».

Дед надолго задумывается. Затем спрашивает:

– А какое именно мороженое?

Ной улыбается. Хорошо, когда тебя понимают.